Откровения актера экспериментального театра.
На тюменских площадках с аншлагом прошел спектакль «Мельник. История Андрея Текутьева, рассказанная им самим», поставленный Experiментальным театром на средства президентского фонда культурных инициатив.
Второстепенную, но от этого не менее яркую роль в постановке сыграл Сергей Ханин, легенда тюменской журналистики. После премьеры он рассказал нам о своем театральном опыте и закулисье спектакля.
— Сергей, как вы попали в экспериментальный театр?
— Пригласила меня сценарист спектакля Лена Тенегина, мол, мужичков мало, и роль как раз для тебя — старый крестьянин. Сказала еще, что, может быть, я в детстве (как многие) мечтал быть актером, вот есть возможность воплотить свои юношеские нереализованности.
— Это ваш первый опыт актерской игры?
— В студенческие годы в омском сельхозинституте на третьем курсе был приглашен режиссером Александром Змагой (ученик именитого омского режиссера-драматурга Любови Ермолаевой, в Омске есть даже театр ее имени. — Авт.).
Так вот, я на отчетном факультетском концерте рассказал свое стихотворение, и Змага меня заприметил, пригласил в студенческий народный театр, о котором я грезил, но боялся туда напрашиваться. Театр в «сельхозе» был на хорошем счету, в начале 80-х ребята ездили со спектаклем по Шукшину в Чехословакию и Индию даже (это в советское-то время!). Когда я пришел, ставили спектакль по произведению Валентина Катаева «Время вперед!». Но роли были уже расписаны, и мне досталось лишь из угла в угол сцены походить с Красным знаменем.
А на четвертом курсе уже ставили спектакль по Володину, «Две стрелы», мне дали с одним парнем с зоофака роль человека-боя, но у него получалось лучше, а я был как пень: стеснялся, не мог переступить внутреннего порога, постоянно думал, как бы не позабыть слова, когда надо было шкурой вживаться в роль. И я понял с великим расстройством, что актер я никудышный, что это не мое…
Но потом была еще одна пьеса (не помню автора) — «В Альдебаран, в Альдебаран». Там получил маленькую роль тестя главного героя. Надо было посидеть на унитазе (это было все за простыней на фоне луча света), потом выйти, будто из туалета и, застегивая штаны, что-то бормотать нелестное про зятя. Тут я, кажется, всю душу вложил в застегивание ремня на штанах на публику. Время опять же было советское, и мы все были как будто целомудренные, упаси Господи даже на сцене вести себя недостойно, тем более застегивать штаны…
Помнится, на первых рядах сидели представители омской прессы, люди из областного драмтеатра, даже была народная актриса Орлова, Татьяна, вроде. И одна журналистка меня давай стыдить за развязное поведение на сцене, недостойное советского комсомольца. А многие стали заступаться и за меня, и за режиссера Змагу. Короче, более всего споров и баталий вызвала моя маленькая роль.
А потом диплом, и мне стало не до репетиций. Но Змага еще хотел, чтоб я попробовал какую-нибудь пьеску про Высоцкого замутить. Помню, как страшно мне сделалось от этого предложения. Я ведь и стихи-то неважные в ту пору писал, а уж про пьесы вообще не имел представления.
— Как вам досталась роль крестьянина в тюменском спектакле про Андрея Текутьева?
— Я сразу же Елену Тенегину предупредил, что артист никудышный, память уже склерозом пропита, поэтому навряд ли что-то получится. Она успокоила: «Слов будет немножко и напрягаться особо не надо на роль старого крестьянина-пьяницы». По сути, сам себя играешь.
— Что вы можете сказать о своем герое?
— Трудно представить даже такого простого-непростого человека как крестьянин того времени. Понравилось, что можно со сцены в наше суровое время выдать устами героя крамольную мысль: «Жируют за наш счет! Пьют нашу кровь!»
И экспромтом получилась фраза, когда про молодую революционерку говорю: «Да, такую красивую девку грех портить (пауза)… тяжелой работой». У сценариста было просто: «Такую девушку грех тяжелой работой портить». А у меня получился намек на некий грубый интим. Елене понравилось!
А так, ну крестьянин и крестьянин, ну грубиян и грубиян. В схватке с Текутьевым подумалось, что надо сразу сделаться робким и боязливым перед сильным мира сего, показать двоякую суть этого человека: где-то горазд кулаки распускать (с женой), а где-то и хвост сразу поджал.
Роль как увиделась, так и вздумал играть. Режиссеры ничего не поправляли в момент репетиций, почти ничего не подсказывали.
— Ваш сын тоже играет в этом театре — императора Николая Второго. Вы его позвали с собой или он сам узнал о театре?
— Сын для меня полностью души своей не раскроет. С матерью еще кое о чем может посекретничать, а я лишь от жены узнаю о нем всякие новости. Ну, это уже ко мне самому претензии: как воспитал в свое время, то и имею.
Он сам куда-то записался в какие-то городские студии и в спектаклях любительских задействован, и в тюменских кинофильмах. Вместе с Трифоном Квиникадзе (Текутьев. — Авт.) где-то пересекаются на сценах, вот Трифон его и позвал. Я когда увидел сынулю на репетиции в «Ангажементе» (пришел с опозданием, а он уже там сидел), чуть челюсть не проглотил от удивления и неожиданности.
— Были какие-то интересные случаи на репетициях или во время показа спектакля?
— Случаев много, но лучше у Лены, наверное, поинтересоваться. Она обо всех нас собирает всякие «изюминки». Я вначале пытался на репетициях шутить (и вроде получалось — люди смеялись), но народу стало больше, дисциплина на репетициях хромает, и я решил прикусить язык. А то если еще и я, самый старый в труппе, буду способствовать разложению дисциплины, то это уже совсем ни в какие ворота…
Ну можно случай с бруском точильным вспомнить. «Жена» моя из сеней приносит этот брусок, кладет на стол, а мы потом с кумом уходим, я при этом говорю: «Ну, пошли, кум, наточим тебе топор». Уходим, а брусок остался на столе, я чуть было назад из-за кулис не дернулся. По инерции. Вовремя осекся.
У нас есть эпизод в предпоследней сцене, где я догоняю своего сына-газетчика. И в процессе падаю, спотыкаюсь… Это я придумал. Труппа в восторге, зрители тоже.
А если говорить серьезно, то самым трепетным для меня стал момент, когда дали ребеночка подержать за кулисами (матушке его, игравшей каторжанку, надо было быстро снять кандалы и переодеться), так я чуть сам не родил за сценой, когда коснулся этого трехмесячного живого существа.
— В настоящее время в Experiментальном театре идет подготовка к постановке следующего спектакля, который будет посвящен тобольскому губернатору Матвею Гагарину. Планируете там сыграть?
— Я ничего не планирую. Зависит все от создателей. Позовут, и если получится справиться с ролью, то буду, наверное, рад. А так… Не я решаю.
Если не позовут, то буду радоваться, что здоровью будет легче, так как волноваться на сцене (и особенно за кулисами) приходится сильно. А вдруг мое старенькое сердечко не выдержит, что тогда?!
P. S. «Обязательно позовем Сергея Ханина в следующий спектакль, я считаю, что он гений! — улыбается Елена Тенегина. — А режиссер говорит, что умереть на сцене — это как минимум красиво».
Фото: Евгения Суворова
