Чем тюменцы досадили Железному Феликсу и почему в Тюмени именем Дзержинского назвали не ту улицу

Это человек с волевым лицом, с бородкой клинышком, в простой солдатской шинели.

Равнение на…

20 декабря 1917 года его назначили председателем ВЧК — Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Ему было сорок лет, а за плечами двенадцатилетний стаж политической борьбы. Профессиональный революционер, все как положено — подполье, аресты, драки с уголовниками в тюрьме, побеги с каторги. Самый верный и бескомпромиссный соратник Ленина. Кристально честный аскет и бессребреник, ходивший в одной шинели и сапогах, принципиально питавшийся в общей столовой ВЧК на Лубянке вместе с подчиненными и пивший в кабинете суррогатный морковный чай. Безжалостный к врагам революции чекист, но одновременно добрейшей души человек, помогавший беспризорникам…

Этот образ беспрерывно тиражировался советской литературой и кинематографом. В итоге сложился типаж человека с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками, как сам Дзержинский сформулировал личное видение идеального чекиста. Неслучайно поэт Маяковский советовал юноше, обдумывающему житье, решающему — делать жизнь с кого… делать ее с товарища Дзержинского.

Уже тогда, в самом начале 1920-х годов, закладывалась своеобразная система воспитания чекистских кадров, когда все ключевые вопросы большевистской идеологии доводились до сотрудников ВЧК в виде простых и ясных понятий, лозунгов, формул, которые легко и хорошо усваивались и становились жизненными правилами. Большое значение имели личный пример и коллективная психология, где главным было чувство причастности к общему делу. В этом случае персональная ответственность рядового чекиста во многом снижалась — требовалось лишь держать равнение…

«Мы, коммунисты, — писал Дзержинский своему заместителю Уншлихту, — должны жить так, чтобы широчайшие массы трудящихся видели, что мы не дорвавшаяся к власти ради личных интересов каста, не новая аристократия, а слуги народа».

Сохранилась, к примеру, расходная ведомость, направленная Дзержинским в финчасть ОГПУ, в которой он отчитался за каждый потраченный во время отпуска рубль. «16 августа. В пути к Кисловодску: яблоки, 3 шт. — 45 коп., бутылка воды „Ессентуки“ — 30 коп., арбуз — 65 коп., газеты — 10 коп.». И так за каждый день.

Председатель ВЧК

Сегодня некоторых исследователей истории органов ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ ужасает возведенный в абсолют аскетизм Дзержинского. Даже равнодушие к алкоголю и противоположному полу ставят ему в упрек, мол, совсем не умел он радоваться жизни. Лучше бы пил и интересовался, как другие коммунистические вожди, балеринами Большого театра, чем трезво и угрюмо утверждать расстрельные списки.

То, что у советских историков красило Дзержинского как святого революционера (его аскетизм, презрение к роскоши, старая шинель, верность единственной законной жене Софье Мушкат, соотечественнице и соратнице по революционной борьбе) стало для его оппонентов доказательством фанатизма, выводившего его за круг нормальных людей.

А Феликс Эдмундович менялся: от романтического настроения внутри ВЧК, когда он и многие его идейные соратники верили в определенную законность, в кратковременность репрессивного характера своего учреждения, до безумия «красного террора».

В конце своей жизни Дзержинский — смертельно уставший человек, разочаровавшийся в политике партии.

Дзержинский в Тюмени

14 апреля 1921 года Дзержинский, оставаясь председателем ВЧК, назначен народным комиссаром путей сообщения. В начале января следующего года он выехал в Сибирь во главе экспедиции из сорока человек для принятия чрезвычайных мер по вывозу продовольствия в Москву, Петроград и голодающее Поволжье.

Чекисты докладывали Дзержинскому: «…Топлива на ст. Тюмень на 3 часа. В Вагае угля нет, дров на 50 часов, в Ишиме — на 60 часов… Движение на Южно-Сибирской железной дороге прекратилось за неимением угля. Водокачки встали. Рабочие бросают работу. На ст. Кулунда более полумиллиона пудов хлеба лежат на открытой местности; ввиду снежных заносов ему угрожает опасность».

На сибирских железных дорогах ввели военное положение. Но расстрелы не помогали. «Я должен с отчаянной энергией работать здесь, чтобы наладить дело, — писал Дзержинский в Москву, — адский сизифов труд. Не раз я доходил до такого состояния, что почти не мог спать — бессильный гнев наводил меня на мысль о мести по отношению к этим негодяям и дуракам, которые здесь сидят. Они нас обманывали — здесь было совершенно пустое место. А среди масс, даже партийных, было равнодушие и непонимание того, какой грозный период мы переживаем. Необходимо наблюдать за каждым распоряжением, чтобы приняли участие в выполнении поставленной перед ними боевой задачи…»

7 марта 1922 года, возвращаясь из Омска в Москву, Дзержинский сделал остановку в Тюмени. Студинов, председатель Тюменского губотдела ГПУ (так с 1 марта стала называться ГубЧК) позднее вспоминал: «Когда поезд экспедиции прибыл на станцию Тюмень, я вошел в вагон и там впервые увидел Ф. Э. Дзержинского. Я представился, и он по-товарищески поздоровался со мной. Прослушав мой доклад о политическом положении в губернии и о последствиях кулацко-эсеровского восстания в 1921 году, председатель ГПУ просил обратить внимание на те населенные пункты, в которых осели бывшие колчаковцы. Следить за тем, чтобы контрреволюционные элементы не проникали в советские учреждения с целью дискредитации политики партии по восстановлению промышленности и сельского хозяйства. Рекомендовал своевременно вскрывать и ликвидировать кулацко-белогвардейские группы и организации. Советовал также всю работу губотдела проводить в тесной связи с партийными и советскими органами, опираясь на рабочих и беднейшее крестьянство».

Но тогда же сам Дзержинский написал жене из Тюмени: «Мое здоровье очень подорвано, по утрам на меня из зеркала смотрит больной и худой человек». Врачи ставили ему разные диагнозы: от серьезных проблем с сердцем до «головной боли неясного происхождения», которую рекомендовали лечить ограничением курения и увеличением продолжительности сна.

Дзержинский во многом не соглашался с политикой Сталина. 9 июля 1924 года он писал Сталину и другим членам Политбюро ЦК ВКП (б): «Один я остаюсь голосом вопиющего… но голос мой слаб, никто ему не внемлет…» 2 июня 1926 года, обращаясь к главе советского правительства Рыкову, прямо заявил: «Политики этого правительства я не разделяю. Я ее не понимаю и не вижу в ней никакого смысла».

За месяц до своей смерти в письме к Куйбышеву Дзержинский (очевидно, предчувствуя скорую кончину) признается в страшной депрессии, называя ее жизненным тупиком, предрекая даже гибель революции от рук скорого ее «могильщика и диктатора с фальшивыми красными перьями».

И приписал поразительную для председателя ВЧК-ОГПУ фразу: «Мне уже стало так тяжело постоянно быть жестоким хозяином». Если еще добавить, что после смерти в его бумагах нашли никому не отправленное и никогда не опубликованное письмо с заглавием «Смертельно устал жить и работать…», картина глубокой депрессии становится неоспоримой.

Садить или сажать

Кроме утвержденного в советское время мнения о нездоровье и перегруженности Железного Феликса тяжелой работой, его в болезненное состояние якобы ввергли раздумья о количестве жертв «красного террора» в годы Гражданской войны. Но, судя по его чекистским приказам и распоряжениям, он ни разу не усомнился в необходимости проведения ВЧК-ГПУ массовых расстрелов в 1918—1922 годах. Возможно, результаты этого кровопролития он представлял себе другими.

В условиях Гражданской войны политический режим, установленный партией большевиков, не мог бы удержаться и победить без широкого применения репрессий и методов насилия в управлении страной. Дзержинский был беспощаден к политическим противникам, лично занимался арестами и допросами, без суда и следствия решая судьбу людей.

Но на X съезде РКП (б) в 1921 году Дзержинский попросил освободить его от обязанностей председателя ВЧК, сообщив, что «рука его никогда не дрожала, направляя карающий меч на головы наших врагов, но сейчас революция вошла в критический период, когда пришлось карать матросов в Кронштадте и мужиков в Сибири и Тамбовской губернии». Вряд ли он испугался излишней крови или пожалел повстанцев; здесь, по мнению исследователя истории ВЧК-ОГПУ Игоря Симбирцева, Дзержинский почувствовал: что-то сбилось в механизме революции, и мы расстреливаем нашу прежнюю опору — матросов и крестьян, а кого будем расстреливать потом?

Концом этой затяжной депрессии стала смерть Железного Феликса от инфаркта. 20 июля 1926 года он, по обыкновению, с раннего утра уехал в ОГПУ, а затем отбыл в ЦК партии на заседание, собираясь опять вернуться вечером на Лубянку, где у него была назначена встреча с художником и эзотериком Николаем Рерихом, только что прибывшим через Тюмень (!) из Тибета. До сих пор не известно, о чем они могли говорить и какие интересы связывали столь непохожих людей. Есть версия, что странник-философ Рерих искал по заданию ОГПУ загадочную страну Шамбалу и пытался проникнуть в тайны древнейших цивилизаций.

Но Рерих не дождался Дзержинского, тому стало плохо прямо на заседании ЦК. После очередного бурного спора с Троцким и его последователями он полежал на диване в соседней комнате и попросил отвезти его домой — квартира была здесь же, на территории Кремля. Там на глазах жены Феликс Эдмундович потерял сознание и рухнул на пол.

Правда и домыслы

Смерть 48-летнего председателя ОГПУ и главы ВСНХ вызвала многочисленные предположения. Добираясь до провинции, они принимали самые невообразимые формы. Не случайно ОГПУ направило на места шифротелеграмму: «Всем начальникам окротделов… в связи с последовавшей 20 июля скоропостижной кончиной Ф. Э. Дзержинского предлагается дать задание информационной сети, агентуре и спецосведомлению на предмет выяснения настроений всех слоев города и деревни, главным образом рабочих и отдельных групп крестьянства, а также служащих, спецов, обывателей и прочих».

О степени политического невежества и равнодушия к деятельности советских вождей свидетельствует донесение осведомителя «Оса» Тюменского окротдела ОГПУ: «21 июля приехавшие на праздник в город крестьяне один другого спрашивают, что значат черные флаги на домах? По этому поводу можно было слышать, что умер какой-то большой коммунист, по фамилии нерусский, который за мужиков стоял и берег ихнюю копейку, поэтому жалко такого человека.

Среди крестьян завязался спор, кто старше: Ленин или Дзержинский? Пришли в конце концов к заключению, что самым главным был Ленин. Как высказался один гражданин из села Кулакова (фамилии выяснить не удалось): «Ленин был больше бога». Некоторые крестьяне не верят, что Дзержинский помер через три часа после своего доклада на каком-то собрании, и говорят: «Видно, другое случилось, что от нас скрывают».

Собственно, уже тогда появился миф об отравлении Железного Феликса.

В последнее время снято сразу несколько документальных фильмов, обсуждающих обстоятельства смерти Дзержинского и косвенно намекающих на возможность его отравления. Однако, кроме каких-то странностей с актом вскрытия тела, никаких доводов в пользу тайной ликвидации основателя ВЧК по приказу Кремля или мстителей из числа бывших белогвардейцев не приведено. Для советских людей написали в газетах тогда, что «сердце Феликса сгорело в борьбе за революцию».

После упокоения у Кремлевской стены Дзержинский превратился в застывший образ всегда правого и справедливого чекиста номер один, грозу контрреволюционеров, саботажников, спекулянтов и коррупционеров. Особенно постарались его последователи из органов госбезопасности, превратившие легенду о Железном Феликсе в абсурдный культ личности.

Его имя внесли в чекистскую символику, в марку фотоаппарата «ФЭД», в серию грузовых паровозов «ФД», в названия городов: Горьковской (Нижегородской) области — бывшее Растяпино, на Украине — бывшие Щербиновск и Романов, в Белоруссии — бывшее Кайданово; предприятий, учебных заведений, войсковых частей (знаменитая дивизия войск НКВД, сейчас ДОН), колхозов, совхозов, улиц и площадей (Лубянская в Москве).

Летом 1935 года на службу у берегов Камчатки заступил сторожевой корабль итальянской постройки «Дзержинский»; он спасал экипаж Валерия Чкалова у острова Удд на Дальнем Востоке, в Татарском проливе, недалеко от устья Амура, где в июле 1936 года была совершена вынужденная посадка самолета Ант-25 на маршруте Москва — Петропавловск-Камчатский. Остров стал называться Чкаловским.

В августе 1945-го сторожевик «Дзержинский» обеспечивал высадку курильского десанта, за что награжден орденом Красного Знамени. После войны на Краснознаменном пограничном сторожевом корабле служило немало тюменцев. Когда придет срок его замены, имя и награды передадут новому сторожевику. Непотопляемый «Дзержинский» на границе — это навсегда.

Память и памятники

Что касается улиц имени Железного Феликса, то преимущество для закрепления в уличной топонимике отдавали местам размещения наркоматов, управлений и отделов органов безопасности и внутренних дел.

В Остяко-Вогульске (ныне Ханты-Мансийск), построенном в начале тридцатых годов прошлого столетия крестьянами-спецпереселенцами, это условие было учтено еще при проектировании поселения: здание окружного УМВД стоит на улице Дзержинского.

В Тюмени, входившей с 1923 по 1933 год в состав Уральской области на правах окружного центра, отдел ОГПУ находился в доме купца Брюханова на углу уже переименованной улицы Республики (до августа 1917 года — Царской) и Семакова (до октября 1922 года — Подаруевская). Менять еще раз революционные и героические названия этих улиц тюменский окргорсовет не решился. И присвоил 9 сентября 1927 года, к десятилетию Октябрьской революции и органов ВЧК-ОГПУ, имя Дзержинского улице Садовой.

Рассматривалась также возможность перемещения окргоротдела ОГПУ на Садовую, ставшую Дзержинского, однако переезд не состоялся, потому что ни в одном из купеческих особняков на Садовой не оказалось углубленного просторного подвала — обязательного рабочего помещения любого чекистского учреждения.

Местные острословы шепотком обсуждали переименование Садовой в улицу Дзержинского, намекая на все те же однокоренные слова «садить» и «сажать», но скоро к новому названию привыкли, тем более что прежнее не исчезло из топонимики Тюмени. В Садовую переименовали Татарскую, берущую начало от закрытого в августе 1923 года Свято-Троицкого монастыря. Улица Садовая была и в поселке Антипино, но с вхождением его в черту города переименована в Антипинскую.

Для повышения официального статуса улицы Дзержинского здесь снесли построенное в 1850 году каменное здание Свято-Троицкой единоверческой церкви, закрытой в феврале 1930 года. В октябре 1937 года, к двадцатилетию органов ВЧК-ОГПУ-НКВД, преемственность делу Железного Феликса символично выразили в переименовании примыкавшей к улице Дзержинского Томской в улицу Ежова. Вся страна распевала тогда посвященную чекистам песню:

Мы Дзержинского заветы

Ярче пламени храним,

Мы свою Страну Советов

по-дзержински сторожим.

Эй, враги, в личинах новых

Вам не спрятать злобных лиц,

не уйти вам от суровых,

от ежовых рукавиц.

Не пролезть ползучим гадам

В сердце Родины тайком,

Всех заметит зорким взглядом

Наш недремлющий нарком.

Тюменцы не успели привыкнуть к новому названию Томской — 1 ноября следующего, 1938 года, недремлющего наркома Ежова убрали из НКВД, а затем расстреляли как очередного врага народа. Улицу его имени вновь переименовали в память знаменитой летчицы Полины Осипенко, погибшей в 1939-м при испытательном полете вместе с другим прославленным пилотом, героем гражданской войны в Испании комбригом Анатолием Серовым.

В наше время периодически отмечаются всплески интереса к личности Дзержинского: в государственной думе случаются дебаты за и против восстановления в Москве, посреди Лубянской площади, его монумента, демонтированного в августе 1991 года. В Тюмени представители Союза пограничников, не дожидаясь официальных решений, установили в сквере Казарова скульптуру изможденного мужчины в длинной шинели, отдаленно похожего на Железного Феликса. Когда-то это произведение неизвестного мастера возвышалось в селе Голышманово перед зданием райотдела милиции.

Участились награждения медалями, учрежденными неизвестно кем к очередному юбилею Феликса Эдмундовича. Любителям стилизованных ведомственных памятных знаков неведомо, что в начале тридцатых годов председатель ОГПУ Менжинский обратился к Сталину с письмом, которым предложил учредить особую награду для чекистов — орден Дзержинского. Знак ордена внешне должен был напоминать знак ордена Красного Знамени, перевитого лентой с надписью «За беспощадную борьбу с контрреволюцией» и изображением профиля Железного Феликса с его характерной бородкой. Менжинский так аргументировал свое предложение:

«Политбюро ЦК ВКП (б) тов. Сталину

Постановлением ЦИК СССР введены ордена, выдаваемые частям, коллективам, учреждениям и отдельным лицам за совершение боевых подвигов и за особые заслуги перед революцией.

Специфические условия работы органов ОГПУ требуют от оперативного состава личной выдержки, инициативы, беззаветной преданности партии, революции, личной храбрости, зачастую сопряженной с риском для жизни. В большинстве случаев эти исключительные заслуги перед революцией совершаются отдельными работниками в обстановке, которую нельзя отнести к боевой в общепринятом смысле, вследствие чего ряд работников ОГПУ, несмотря на заслуги, остаются не отмеченными высшей наградой — орденом Красного Знамени.

Исходя из этого, коллегия ОГПУ просит учредить орден Дзержинского, приурочив его к 15-й годовщине органов ВЧК-ОГПУ. Представляя при этом проект постановления, образец и описание ордена, просим вашего утверждения".

На этом документе есть резолюция Сталина: «Против!» — предложение Менжинского не было принято, чекистов награждали общим орденом Красного Знамени, а также юбилейным, с профилем Дзержинского, ведомственным знаком, учрежденным в 1927 году. Через пять лет его сменил подобный же знак, но уже без изображения первого председателя ВЧК-ОГПУ.

…Когда-то Садовая, переименованная в улицу Дзержинского, начинаясь от Туры и, пересекая улицы 25 Октября (бывшая Ильинская), Советскую (бывшая Серебряковская), Хохрякова (бывшая Успенская), Володарского (бывшая Знаменская), Республики, Ленина (бывшая Спасская), Герцена (бывшая Ляминская), выходила к берегу Тюменки, притоку Туры. В шестидесятые годы это движение закрыли двухэтажным зданием, построенным торцом к дому номер 1 по улице Смоленской, в котором проживала Вера Ивановна Фомина, заслуженная учительница РСФСР, награжденная за пятидесятилетнее учительство епархиальной серебряной медалью в 1910 году, двумя орденами Ленина (1944, 1948), медалью за доблестный труд в Великой Отечественной войне, избранная 10 октября 1946 года депутатом Верховного Совета СССР.

В семидесятые годы улицу Дзержинского окончательно закупорило многоэтажное здание, протянутое по улице Ленина от улицы Первомайской до улицы Челюскинцев. Так ее разделили на две части: первая от улицы Ленина с реперными точками: дом № 46, памятник деревянного зодчества, где ресторация, и за забором домик № 74, в котором жил Виктор Вановский, один из организаторов Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). Другая часть улицы Дзержинского, от дома № 6 из бывшей усадьбы купцов Колокольниковых до улицы Республики, объявлена музеем под открытым небом. Четная сторона сохраняет реставрированные особняки состоятельных предпринимателей и мещан дореволюционной Тюмени.

В угловом, принадлежавшем Дементьеву, в 1938 году организовали детский дом имени Россолимо (1860-1928), русского и советского невропатолога и детского психиатра, дружившего с писателем Чеховым. Здесь содержались дети разного возраста, чьи родители были репрессированы по политическим мотивам. Сейчас в этом здании ресторан «Арбат».

Противоположная, нечетная сторона, прежнего облика Садовой не сохранила. До конца шестидесятых годов на углу с улицей Республики находился известный многим поколениям тюменцев ресторан «Сибирь». Может, поэтому основным для современной улицы Дзержинского стало экскурсионно-туристическое, сувенирное и ресторанно-гастрономическое направление.

Но за рекламно-конфетной реконструкцией торгово-купеческой Садовой улицы останется имя Дзержинского — такого непростого, неоднозначного, далекого и малопонятного романтика и практика революции.

Фото: Вслух.ру