Неправильное кино: "Токио!"

Трехчастная безделица о Токио снята людьми с легким дыханием. Да, безделица, — потому что легкая о вполне тяжелых вещах, о любви, одиночестве, жизни и смерти. Режиссеры, порадовавшиеся за японскую столицу в этом альманахе по следам популярного киносборника «Париж, я тебя люблю», — это Мишель Гондри, ответственный за «Дизайн интерьера», Лео Каракс — «Дерьмо» и Джун-хо Бон — «Токиотрясение».Лента прошлого года, совместного производства Японии, Германии, Франции и Южной Кореи. Город Токио и его обитатели производят впечатление слегка и вполне сумасшедших. Выразить это странное отношение людей к определенной среде обитания, конкретной географической точке, помогает лирический сюр. Нормальность здесь выражается в жуткой восточной формализованности речи и поведения. Это что-то внешнее, как защитная оболочка, как скорлупа краба. Внутри — жесткая структура заполнена бредовыми идеями, которые от тесноты трансформируются и вырастают далеко за пределы человеческого тела. От сомнений и одиночества в большом городе среди близких людей девушка постепенно превращается в стул: так она находит свое место в жизни. Никогда она не чувствовала себя такой полезной, как в образе непритязательной мебели, собирающей потихоньку забавные милые коллажи из журнальных картинок, когда никто не видит. Кстати, пока девушка превращается в мебель, прорастая изнутри живой грудной клетки деревянными плашками, над моей зрительской головой так и вились и играли в киноэфире добрые ангелы: Дали и Бунюэль. Вторая история — диковатый парафраз библейского мифа. Отвратительный и прекрасный Дени Лаван в образе мистера Дерьмо в одиночку наводит ужас на безликий многофигурный Токио, стучит заскорузлым ногтем по зубам и только испустив дух под густой аккомпанемент внимания добропорядочных палачей, чешет ляжку и вдруг исчезает, оставляя живых в изумлении и восторге. Или вот еще рассказ о Токиотрясении: как одиночка-социофоб, просидев десять лет в добровольной изоляции, время от времени засыпая на унитазе, однажды смог поднять глаза на другое человеческое существо. И, собственно, воскрес. То есть вновь стал социальным существом, которому есть дело до других людей, до близких, любимых. Легкость и одновременно непритязательность идей, вдохновляющая наивность и простота синематографических конструкций делает это кино таким неожиданным подарком. А именитые режиссеры, особенно удивительный Каракс с его завидным чувством юмора, не прорывающимся в гомерическом хохоте, придают данному кинофакту редкий оттенок, долгое послевкусие изысканного лакомства. Так, в «Дерьме» отвратительный на вид европеец на ужасающей тарабарщине излагает: японцы — самые отвратительные, их глаза похожи на женские щелки. В суде эту фразу переводит собравшимся редкой красоты японская девушка высоким приятным голоском.