Как и везде, крестьянская работа в 1950-х - это тяжелый ручной труд и минимум техники.
Тюменская область с населением более 1,6 млн человек уже давно и стабильно обеспечивает себя продуктами питания полностью, поддерживая, таким образом свою продовольственную безопасность. Но результаты, которые мы имеем сегодня, во многом были заложены лет сорок, а то и шестьдесят назад. С середина XX века — эпоха большой тюменской нефти — это еще и эпоха коренной перестройки сельского хозяйства.
«Викуловские большевики»
Чтобы добыть нефть, надо накормить людей. С началом эпохи освоения севера население Тюменской области росло стремительными темпами. В 1946 году — 913 000 человек, в 1959-м — уже более одного миллиона, а в период с 1981-го по 1986-й каждый год большая Тюменская область прирастала более чем на 140 тысяч человек. В пиковом 1986-м было на 161 тысячу больше.
Поэтому вставал большой вопрос: чем кормить на месторождениях, в трассовых поселках, в городах, и селах. А есть хотела вся страна, которая только-только поднялась из руин самой разрушительной войны в своей истории.
В середине 1950-х объявляется кампания по освоению целинных и залежных земель. Вспахивают степи Оренбурга и Казахстана. Тюменская область тоже подпадает под «целину» — посевные площади увеличиваются стахановскими темпами — больше чем в два раза. А попросту — выкорчевываются леса и осушаются болота. Про грубое вмешательство в экосистему никто из руководителей не думает.
«Был такой у нас, Станислав Матвеевич Хлынов. Человек выдержанный, умница, лет 30 руководил Викуловским районом, - рассказывает Геннадий Бессонов. - Пришел приказ партии и областного правительства осваивать новые земли - корчевать лес по-черному, посевные площади расширять. И где-то он какие-то указания не выполнял. Даже с трибуны звучало: «Викуловские большевики во главе с товарищем Хлыновым». Это не ругательство, и даже вроде как одобрение. Большевик — это же правильно. Но все равно мурашки по коже».
Сельское хозяйство 1950-х — это очень много ручного труда. В Тюменской области в 1965 году 78% работ на полях и фермах выполнялось без какой-либо механизации. Разве что лошадь с телегой в помощь. Так что колхозники, а в основном — колхозницы, в буквальном смысле нянчили каждую корову. И при этом еще и продвигали актуальные методы ведения сельского хозяйства.
Вот, например, выращивание кур в лесу. Считалось, что в таком пионерском лагере, на свежем воздухе у них здоровье крепче, значит они быстрее растет мышечная масса и повышается яйценоскость.
Чудо-машина
Как констатируется в отчетах того времени, новая техника в хозяйствах появляется, но потребности крестьян она не закрывает. Масштабная индустриализация аграрной сферы всей страны только-только начинается.
В 1962-м появляется знаменитый трактор «Кировец» с повышенной проходимостью и возможностью использования орудий широкого захвата на больших площадях. По сравнению с другими тракторами, его производительность выше почти в три раза. Кстати, на случай войны он мог использоваться в качестве армейского тягача.
В 1969-м начинается его массовое производство. «Кировец» гордо красуется на советских сельскохозяйственных выставках, в том числе на выставке достижений тюменского сельского хозяйства. А на выставке в Париже «Кировец» признают самым мощным трактором в мире. И на тюменских полях и болотах его будут использовать и по прямому назначению — для сельского хозяйства, и на строительстве буровых, трубопроводов, новых северных городов и так далее.
Слово не воробей
«У нас скандал на воронинской ферме. Вот давайте туда, девочки, шуруйте. И девочки пошуровали, - рассказывает Тамара Некрасова. - Дело было весной, в Тюмени все еще ходили в валенках. Ну и мы с Ритой в валенках поехали на воронинскую ферму. А когда приехали, провалились в навозную жижу. Ходили обе с вытаращенными глазами, потому что никогда раньше не бывали на ферме. Там была жуть - внедрялось машинное доение коров. А поскольку ферма была на хорошем счету, то и надои были высокие. Доярки были старой закалки, привыкли руками доить. А тут какая-то автоматика, металл. Они все это очень тяжело воспринимали. И мы тут, две корреспондентки-школьницы. Что-то мы там написали, изложили все свои эмоции и про запахи, и про навоз, и про кричащих коров, и про матерящихся доярок. На страницы газеты это не попало. Сделали из нашей статьи небольшую заметушечку, поставили наши подписи, и на этом все».
Новые идеи продвигаются и через районные газеты. Своей прессе крестьяне доверяют больше.
«Там взаимоотношения между людьми совсем другие, — объясняет Геннадий Бессонов. — Это село. Мы с вами каждый день встречаемся. Если я написал в газете, что ваша соседка тетя Маша нехорошая, вы можете мне глаза выцарапать, не приходя в редакцию. Поэтому нужно быть внимательным, взвешенным, аккуратным».
И сельская пропаганда и агитация встают под знамена решения глобальных государственных задач.
«В Казанке здорово начали развивать свиноводство, - вспоминает Борис Терехов. - Даже рубрика у нас была «Свиноводство - отрасль перспективная». И вот мы таким образом доразвивались, что стали участниками выставки достижений народного хозяйства в Москве. Это наша газета с ее свиноводством, со всеми хрюшами. Мы выпускали раз в месяц специальную полосу. Строились свинокомплексы, молодежь туда шла, исчезали эти запахи. Уже появились механизированные моменты, люди работали. Это становилось престижно и выгодно».
Бежать из колхоза
Но в сельском хозяйстве 1960-х, как и в любом производстве, — сначала люди, потом технологии. Еще один фактор, который, по мнению советских экономистов, тормозил развитие сельского хозяйства, — это оплата труда.
В совхозах работники получают фиксированную зарплату, не зависящую от объема прибыли. Следовательно постоянно мотивированы на работу. И на зарплату могут купить себе все необходимое, включая продукты питания. Поэтому, кстати, совхозникам выделялись небольшие приусадебные участки, мол для прокорма себя и семьи четырех соток хватит.
Для колхозников понятия «зарплата» до 1964 года не существовало. Им начислялись трудодни, которые осенью, после продажи государству урожая, переводились в деньги, если эти деньги у колхоза, конечно, были.
Чтобы прокормить себя и детей, колхозники держали еще и свои домашние хозяйства. Но с ними советская власть вела непримиримую борьбу. Личной собственности в принципе быть не может. К тому же свои хозяйства отвлекают от ударного труда на благо строителей коммунизма. Как следствие — колхозники при любой возможности бежали в город, несмотря на то, что паспортов у них не было.
В 1964 году в СССР принимается закон «О пенсиях и пособиях членам колхозов». Для механизаторов, от которых зависит и посевная, и уборочная, устанавливалась фиксированная зарплата, точно так же, как у рабочих или служащих. Это приводило, в том числе к тому, что в профессию шли не только мужчины, но и девушки.
И впервые для колхозников вводилась пенсия по старости — для женщин в 60 лет, для мужчин в 65. Уравняв колхозников в правах, процесс миграции трудоспособного населения из деревни в город удалось отчасти остановить.
Доярки в мехах
Как закрепить людей на селе — третий вопрос, для Тюменской области особенно актуальный. Нефтяная и газовая отрасли начинают манить своими высокими зарплатами. Миграция трудоспособного населения из деревни в город в период с 1965-го по 1985-й составляла примерно по 1000 человек в год. Это каждый раз минус одна деревня на карте. Больше всего уехали в период с 1980 по 1985 годы, когда активно развивались северные нефтяные и газовые «голубые города». Каждый руководитель хозяйства решал проблему по-своему.
«Работал у нас такой уникальный Николай Гаврилович Токарев, председатель колхоза, — рассказывает Геннадий Бессонов. — Он был из двадцатипятитысячников. Это когда рабочих отправляли на село, чтобы поднимать сельское хозяйство. Он из Челябинской области, металлург, но характер очень сильный. Никакого у него сельскохозяйственного образования не было, окончил семь классов, по-моему. Но организатор чудесный. Он вывел колхоз в люди. У него все пятеро детей остались работать в колхозе. Только одну дочь, которая работала библиотекарем, какой-то моряк потом увез в Мурманск. Тяжело было вырваться от него другим детям, даже поступать. Вот у меня две тетки поступили в сельхозинститут каким-то обманом. Он хотел умненьких талантливых детей всех оставлять в колхозе».
Но чем задержать, особенно молодежь, в деревне? Что предложить, кроме круглогодичного тяжелого труда? Способ номер один — приличные зарплаты. У простой доярки — более двухсот рублей в месяц при среднестатистических 110 в городе, плюс возможность приобрести то, что другие не могут.
«Доярки, которые приходили на районные мероприятия, были самые нарядные и хорошо одетые — все в чернобурках, говорит Тамара Некрасова. — Потому что за высокие надои поощряли дефицитнейшими мехами. А в коровнике — в резиновых сапогах и синих халатах. В 1960—1970-х, конечно, это была адская работа. Птичник — это вообще был кошмар. И ферма тоже. Это мы представляем, что они там в белых халатах ходят. Нет, грязь, испарения, навоз. Очень тяжелая работа и много физического труда — раздача корма, бидоны и так далее. Все они уходили на пенсию рано, очень болели, это само собой. Но оплачивался их труд достойно».
Слом шаблона
История не сохранила ни даты, ни имени того, кто сломал культурное сознание. Точнее, кто внушил, что культура на соцкультбыт на селе — точно такая же гарантия высоких надоев и рекордных центнеров с гектара, как техника или удобрения. И передовые сельхозпредприятия начали активно развивать социальную сферу — детские сады, школы, дома культуры с гастролями заезжих звезд, и спортивные объекты. Яркий пример — птицефабрика «Боровская».
"Руководители считали принципиальным развивать социальную сферу. Это было государство в государстве, наша птицефабрика, — признается Тамара Некрасова. — В городе бассейна не было в ту пору, а там он был, и даже не один, а для взрослых и для детей. Туда даже ездили горожане. Созонов говорил, что культура просто необходима для развития человека. Не замыкался на одном только производстве. Чудесный дом культуры был построен хозспособом. Он и сейчас функционирует, главный в поселке Боровский".
Продолжение следует.