О том, почему школьники не смотрят кукольные спектакли и где в театре расположена "грядка".
_Актриса Тюменского театра кукол Зинаида Береговая отпраздновала в феврале свое 60-летие. В городских газетах появились интервью с Зинаидой Николаевной, ее много расспрашивали о прошлом, о тех сорока годах, что она прослужила в тюменском театре, придя туда работать в 1975 году после окончания Саратовского театрального училища. Мы решили задать актрисе вопросы о нынешнем положении дел в театре и ее повседневной работе._
— Зинаида Николаевна, расскажите о спектакле, к премьере которого вы готовитесь…
— Сергей Кузин ставит «Айболита» по сказке Корнея Чуковского, художник спектакля — Александр Чемакин. Это живой, трансформирующийся спектакль с планшетными куклами. Там все играют всех. Я, например, играю и страусенка, и зайчиху, у которой зайчик попал под трамвайчик.
— Как сделать, чтобы знакомая история по-новому увлекла зрителей? Сегодня я смотрела «Двенадцать месяцев», где вы играете Фрейлину, и с какого-то момента зал просто начал гудеть…
— Это большая беда — нас не слушают так, как раньше.
Бывает, хорошо сыграешь спектакль, зрители слушают — и так хорошо на душе! А вот сегодня у них свой спектакль, у нас — свой. Куклы тяжелые, мы уже изнемогаем, а зал не слушает. Вроде и сказка хорошая, и оформление, но их не берет! Это проблема, на которую никто не обращает внимания, а надо что-то делать, буквально, бить в колокола. Все как-то открещиваются, мол, виноваты все, в том числе и учителя.
— Сегодня два учителя во время спектакля беседовали в зале, не понижая голоса…
— Однажды я к ним подошла с вопросом, почему во время спектакля они в буфете, а не в зале. Мне ответили: «Мы отдыхать пришли. Наше дело — привезти вам детей, а дальше уже ваша работа».
Я, было, думала, что дети изменились. Но когда мы выезжаем в другой город, скажем, в Омск, там дети сидят, раскрыв рот. Дело, наверное, в воспитании зрителя. В Омске перед каждым спектаклем выходят актрисы в красивых нарядах, они напоминают, как нужно себя вести, разговаривают со зрителем, настраивают.
— Есть спектакли, которые дети смотрят внимательно?
— Есть. Спектакли, в которых больше шоу — «Не хочу быть собакой», «Минута славы» — там музыка, песни, в тексты вникать не надо. А кукольные спектакли, по-моему, ни один не смотрят. Разве что придет целенаправленно какая-нибудь гимназия. И в выходные, когда дети приходят с родителями, все идеально. Правда, в субботу и воскресенье к нам приходят маленькие дети, иногда с сосками. Но сидят тихо.
— Расскажите, какой из ваших нынешних спектаклей вы любите больше всего?
— Самые приятные чувства у меня вызывает «Солдатская краюха» Натальи Явныч, но ее очень редко ставят. Моя героиня рассказывает о своих убитых сыновьях, а сзади выносят их портреты. Сначала у меня было отторжение, не нравилась пьеса, крохотные куколки, было непонятно, как играть. Потом знаете что произошло? У нас была старейшая актриса, Зоя Алексеевна, она умерла, к сожалению, и я ее водила 9 Мая на трибуну, где для нее было место, чтобы смотреть парад. И вижу, сидит бабушка божий одуванчик, держит три портрета убитых сыновей. У меня внутри все всколыхнулось, даже сейчас рассказываю это, и мурашки бегут… Я подумала: боже мой, вот она, живая моя героиня, и это действительно глубинная правда, вот она. И я все пересмотрела.
Я, конечно, и раньше играла, старалась, как могла, но после этого случая все перевернулось с ног на голову. На каждом спектакле, когда я рассказываю о сыновьях, у меня мурашки по коже. Перед глазами стал появляться каждый из них. Героиня говорит: «А вот это мой старший сын Степа». И перед моими глазами такой черненький, остроглазый, любопытный мальчик, сын нашей сотрудницы. А вот последний, Иванушка, который ученым мечтал стать, был самым способным, мне представляется, как сын самой Наташи Явныч, Сережа. Я его зову пастушком — он такой лиричный, светлый, родной. Каждый мальчик — свой, о каждом я могу сказать. Такое бывает редко, поэтому мне эта роль и дорога.
— С какими еще ролями у вас случалось такое точное попадание?
— С Золушкой было. Мы тогда очень долго работали с Виктором Львовичем Шрайманом, причем параллельно с «Золушкой» репетировали Достоевского, «Неточку Незванову».
В «Посланце магараджи» была крошечная, но тоже дорогая мне роль. Михаил Хусид рассказал нам, что именно эту пьесу Рабиндраната Тагора Януш Корчак играл с детьми, которых везли в газовую камеру, чтобы им не было страшно. В пьесе больной мальчик, который не может ходить, сидит у окна и разговаривает с прохожими. И после беседы с ним люди меняются. И вот бежит цветочница Шутха: «Чьи это браслеты звенят на ногах?». Поговорив с мальчиком, она тоже меняется. Но когда возвращается к нему, он уже умер. И она кричит: «Шутха тебя не забыла!» Режиссер ставил мне задачу сделать так, чтобы она кричала в космос. Однажды у меня так получился этот крик, что он продолжался до закрытия занавеса. И режиссер сказал: «Вот, ты наконец сделала то, что я от тебя требовал».
— «Посланец магараджи» был кукольным спектаклем?
— Это был очень сложный спектакль, особенно для тех времен. В нем были и слайд-фильмы, и живой план, и медитация, и впереди была грядка с куклами.
— Грядка — это как в «Двенадцати месяцах»?
— Да. Невысокая ширма, и за ней яма для кукловодов.
— Вы говорили, куклы тяжелые, работа с ними изнурительная. А какая конструкция вам больше нравится?
— Мне, конечно, интереснее тростевые куклы, как в сегодняшнем спектакле. Планшетные нравятся меньше, потому что у них ограниченные возможности. Держишь голову и одну руку — мало что еще можно сделать. Если хочешь сделать какое-то выразительное движение, уже нужен помощник. Над маленькой куклой иногда склоняются два или три человека — мне это не нравится.
У тростевой куклы широкий романтический жест. Когда я училась в Саратове, там каких только не было тростей — от локтей, задекорированные, скрытые в плаще так, что кукла как будто сама шевелит руками.
Во время учебы я подрабатывала в театре. Сначала меня взяли кем-то типа реквизитора, на подхват. Потом стали давать задания посерьезней, куклу подержать… В мои обязанности входило и убирать в гримерках. Я помню, была там актриса Лю Чан, маленького роста и большая трудяга. Она оставалась вечерами, после репетиции и отрабатывала с куклой. Тогда ставился спектакль «Кот в сапогах», и она тренировалась снимать шляпу с кота. Одна, без помощника, вот этой тростевой кукольной рукой. Снимала шляпу, делала поклон и обратно ее водружала. Я до сих пор не знаю, как она это делала, достичь этого невообразимо. В нашем театре такого достиг только Стасик Железкин (Станислав Железкин работал в тюменском театре, в 1992 году основал Мытищинский театр кукол «Огниво». — _Прим. ред._), он тоже все делал виртуозно.
— Не кажется ли вам, что в какой-то момент дети стали предпочитать шоу, а сам кукольный театр отчасти утратил искусство кукловождения, конструирования кукол? Обе стороны сделали шаг назад, вот и случилось, что нет взаимопонимания…
— Не в этом дело. Иногда на фестивалях или гастролях я вижу недостатки актерской игры или режиссуры, но дети этого не замечают, смотрят, затаив дыхание. Мне кажется, проблема в том, что потерян контакт со зрителем. Раньше мы со зрителями встречались, сейчас актеры даже не хотят выходить на поклон. Я, например, обожаю поклоны. Они ведь дают актеру небывалый прилив сил, ты видишь своих зрителей, они отдают тебе свою энергию.
— У театра ведь есть выездные спектакли, когда артисты выезжают в детские сады, например. Как вы относитесь к такой работе?
— Выездные выездным рознь. Вот раньше, когда кукольный театр осваивал Север, было очень тяжело, а все-таки мне нравилось. Вы знаете, как нас там любили? Вот где нас смотрели! Мы играли в красных уголках и вообще где придется — клубов еще не было. Приходили все — и дети в малицах, и родители, и собаки тут же. И такая тишина была! Помню, застряли мы из-за погоды в местечке Самборг, и неделю играли один спектакль. Неделю у нас был полный зал, и радость для детей, ну и для нас, естественно. «Чуче» — это был первый мой спектакль.
Я мечтаю о том времени, когда нас смотрели, слушали и были нам благодарны. Хотя было тяжело.
— Есть у вас театральная мечта — роль, спектакль, в котором бы хотелось сыграть?
— Сейчас очень мало возрастных ролей. Когда я была молоденькой студенткой училища, у нас в живом плане ставили Островского и мне всегда давали роли бабушек. Я играла Фелицату «Правда хорошо, а счастье лучше», а мечтала получить роль героини. Вот сейчас бы я сыграла Фелицату!
— Театр вроде бы должен отражать реальную жизнь, но получается, мы смотрим спектакли исключительно про юных героев и героинь…
— Выходит, так.
У меня есть несколько идей. Например, я могла бы создать образ бабушки Дремы или какой-то другой бабушки, которая рассказывает сказки. У нас был фестиваль, и перед каждым спектаклем актеры приветствовали гостей из других театров, я выходила в русском костюме, с корзинкой, из которой что-то раздавала… И моя однокурсница из Омска посмотрела и говорит: «Можно сделать такой спектакль. Ты выходишь, у тебя с собой куклы, ты достаешь их и тут же начинаешь рассказывать сказку. Вот такая идея — или бери, или я сделаю сама». Я подумала: действительно, можно! Я могла бы быть востребованной, я бы не погнушалась и в садик поехать. Но чтобы это выстроить, нужен свободный режиссер, а его нет.
Во-вторых, я сейчас увлеклась идеей сделать спектакль малой формы по Лидии Чарской. Раньше я слышала, что была такая писательница — Чарская, но негде было достать ее книги, они не издавались. Теперь я все их перечитала и думаю, что можно сделать спектакль, в котором некая дама XIX века разговаривает отдельно с девочками, отдельно с мальчиками об этикете, может быть, даже о первой любви.
