Доктор юридических наук Евгений Смахтин: Престиж профессии «следователь» падает катастрофически

В последнее время в адвокатуру приходит много молодых людей с вроде как более современным и креативным подходом к защите. Проработав несколько лет по юридической линии в госучреждениях, частных фирмах или правоохранительных органах, они сдают квалификационный экзамен и получают удостоверение адвоката.

Евгения Смахтина с полной уверенностью можно назвать своим человеком в профессии. Он более двадцати лет преподает уголовно-правовые дисциплины в Тюменском госуниверситете, является доктором юридических наук, профессором, а также управляющим партнером местной коллегии адвокатов «Тесло».

— Вы прошли классический путь становления профессионального юриста. Долгое время работали на следствии, то есть по ту сторону баррикад. Познали все тонкости и нюансы обвинения. Диплом, если не ошибаюсь, красный, какого учебного заведения у вас в кармане?

 — В 1992 году я окончил Высшую школу Министерства безопасности России имени Дзержинского. Корочки отличника позволили мне выбирать место дальнейшего прохождения службы. Правда, за исключением Москвы и Питера.

Поехал в Салехард. Поскольку там шпионов и предателей не было, занимался в основном расследованием контрабанды. Рабочие с Украины стали в огромных количествах вывозить к себе на родину бензин и машинное масло, почти ничего не декларируя на таможне. Хоть и раскрытие подобных преступлений особого труда не составляло, повозиться тогда с закрытием незаконного канала утечки нефтепродуктов пришлось изрядно.

— Помните ваше первое уголовное дело?

 — Конечно. Связано оно было с хищениями в особо крупных размерах. Маячила расстрельная статья. Не наша подследственность, но поручили мне. На северной пятьсот первой стройке, где ранее трудились заключенные, ушлые дельцы разобрали железную дорогу. Рельсы складировали, хотели отправить их как лом в Германию. А ведь это была бесценная демидовская сталь.

— В 1993 году наше правительство упразднило следствие в системе Министерства безопасности…

 — Согласен, странноватое решение. Но я приказов руководства не обсуждаю. К тому же в 95-м все нам вернули. Встал вопрос: кто возглавит тюменское следствие в органах госбезопасности. Выбор пал на меня.

Кстати, я некоторое время работал в одном кабинете с майором Минеевым, трагически погибшим в Грозном при исполнении служебного долга в 96-м году. Сейчас в Тюмени ежегодно проводится футбольный турнир памяти Владимира Борисовича.

— Насколько я знаю, вы неравнодушны и к общественной работе. Как член экзаменационной комиссии при квалификационной коллегии судей Тюменского областного суда многим ли вы перекрыли путь в третью ветвь власти?

 — Я очень горжусь работой в комиссии. Судьи — это наиболее квалифицированные юристы, я отношусь к ним с большим уважением. Требования к кандидатам очень высокие. Помимо вопросов в билете мне интересно, как экзаменуемые относятся к пониманию справедливости. Умеют ли будущие служители Фемиды самостоятельно рассуждать, принимать решения, основанные только на законности.

Мы выбираем наиболее достойных. Да, «двойки» бывают, но их не очень много. И подобные вердикты мы выносим коллегиально, мотивируя их весьма вескими причинами.

— Как обвинитель с большим стажем и защитник с огромным опытом сразу ли вы видите нестыковки на предварительном следствии?

 — Разумеется. Но тут надо понимать, что мы союзники, играем в одной команде. Нам всем нужно установить истину, только я ищу смягчающие вину обстоятельства, а следователь добывает доказательства для обвинения. Бывает человек в погонах не идет со мной на контакт, видит во мне антагониста. Врага, если угодно. Игнорирует мои замечания, ходатайства.

Тогда тактика защиты может быть иной. Например, «кто первый заметил ошибку следствия». И если принципиальные огрехи вовремя не исправлены (а я молчу о них), да еще пропущены надзирающим прокурором, то на суде они могут шумно выстрелить в пользу человека, который мне доверился.

— Приходится ли вам разговаривать со следователями, используя фразы, типа: что же вы делаете, это же незаконно?

 — Случается. Например, по некоторым делам я принимал защиту людей, обвиняемых в мошенничестве в особо крупном размере. Дела эти разные, но в последнее время в правоохранительных органах сложился очень опасный во всех смыслах алгоритм работы. Суть его в следующем. Силовики, предполагая, что в какой-то сфере совершается хищение, устанавливают будущего фигуранта. Он, как правило, из конкурирующей организации и начинает давать показания против соперников. Возможно, все, что он говорит — правда, но это непроверенная информация, которая подлежит тщательному анализу, так как необходимо установить объективную картину произошедшего.

Неплохо бы разобраться с основными обстоятельствами, подлежащими доказыванию. Одно из главных — это ущерб собственнику. Однако зачастую этого не происходит, и такая непроверенная информация становится поводом для возбуждения уголовного дела и привлечения к уголовной ответственности так называемого мошенника. А ведь если дело возбуждено, то по нашему крылатому лексикону оно «должно быть направлено в суд».

Уже на следствии допрашивается наш основной свидетель, и строится позиция обвинения на непроверенной оперативной информации. Впоследствии даже если уже все понимают, что ошиблись, и перед человеком нужно бы извиниться и отпустить, этого не происходит в силу целого ряда субъективных причин (показатели, неблагоприятная статистика и прочее). Дело же направляют в суд.

— Пытаетесь что-то противопоставить этому?

 — Мои многочисленные попытки по таким делам добиться хотя бы назначения экспертизы терпят неудачу. Хотя это же так просто: привлекается специалист в финансовой области, который быстро разбирается с точки зрения прибыли и убытков, говорит, что произошло и дает свое заключение.

Отвечают мне следователи по-разному, но в основном суть такова, что защита якобы навязывает обвинению свою позицию. Но разве это так? Мы же хотим объективно разобраться, не стремимся выгородить действительно виновного, а просим следствие установить конкретную сумму ущерба, что входит в предмет доказывания по любому делу о хищении.

И вот такое дело поступает в суд. Что происходит там, думаю, понятно. Это уже престиж всей системы государственного обвинения. Во многих случаях речь не идет о полном отсутствии вины, но вины в совершении других преступлений.

Несомненно, на мой взгляд, должна быть переквалификация преступления на более мягкую статью, но этого не происходит. К большому сожалению, расследование таких уголовных дел сегодня «поставлено на поток», следователь утратил процессуальную самостоятельность и превратился в фигуру, просто оформляющую соответствующие документы. Итог плачевен — не всегда достоверная оперативная информация ложится в основу обвинительного приговора.

— Почему так происходит?

 — Высокие требования, предъявляемые нынче к сотрудникам следственных и оперативных подразделений, в некоторых случаях приводят к действиям, направленным не на защиту прав и законных интересов граждан, а на формирование благоприятных статистических показателей по борьбе с преступностью. Порой орган расследования абсолютно не заинтересован в установлении истины по уголовному делу. Престиж профессии падает катастрофически.

— Что же делать?

 — Поднимать этот престиж. Я полагаю, наиболее эффективно это можно сделать путем привлечения к диалогу не только научной общественности, но и практиков, которые в состоянии объяснить, что закон превыше всего. Что он важнее сиюминутных карьерных успехов и статистики. Тут помогут только гласность и обсуждения. Я за то, чтобы равноправие сторон, выраженное в Уголовно-процессуальном кодексе, было не только на бумаге, но и на деле.

— А что скажете про адвокатуру?

 — Это срез всего общества. В нашей корпорации есть разные люди. Она испытывает не меньше сложностей, чем, скажем, следствие. Из-за некоторых коллег, которые не гнушаются грязных приемов, а порой идут и на прямое нарушение закона, статус профессии нынче не на высоте. Я своим студентам всегда говорил, что адвокатура — благородная и высоконравственная профессия. Нельзя тут пачкать руки и идти на сомнительные сделки. Поэтому выбирать адвоката для себя нужно как доктора, который никогда не навредит.

Фото: Из архива Евгения Смахтина