20 октября в Москве начала работу конференция по проблемам рынка канцелярских товаров. Из Сургута для участия в этом форуме вылетел коммерческий директор фирмы «Риман» Ринат Абдрахманов. Рядовая командировка в столицу обернулась кошмаром для сургутянина, который один из вечеров решил посвятить культурной программе.
-Двадцать третьего октября у меня выдался единственный свободный вечер, — рассказывает Ринат. — «Норд-Ост» я раньше видел, но на другие мюзиклы достать билеты оказалось сложно. И я решил: «Спектакль хороший, схожу еще раз». Мы со знакомой без проблем купили билеты в кассе на хорошие места: в середине пятнадцатого ряда. Впоследствии на эти места положили бомбу, а нас пересадили на следующий ряд, и мы находились от нее буквально в метре. Примерно через два часа мы пошли за водой и пересели на другие места — с краю, поближе к выходу. Может быть, это при штурме нас и спасло, поскольку заложников с крайних мест выносили в первую очередь…
…Минут через 15 после начала второго действия, в эпизоде появления Валерия Чкалова, вместо легендарного летчика на сцене возник человек в камуфляже, стал стрелять в воздух и требовать, чтобы прекратили спектакль. Я очень удивился, и сказал спутнице: «Это что-то новенькое, в прошлом показе такого не было». В этот момент со всех сторон стали выбегать женщины в черном, мужчины с оружием. Моя соседка шепнула: «Похоже, что это к спектаклю не имеет никакого отношения». Артисты на сцене застыли в недоумении, их согнали в зал, потом выгнали музыкантов из оркестровой ямы. Затолкали в зал и работников дворца — барменов, контролеров.
После этого выступил Бараев и сказал: «Вы все — заложники. Десять лет в Чечне идет война, которая нам надоела, мы хотим ее прекратить». Все сидели молча, в оцепенении, и в голове не укладывалось, что совсем не обязательно ехать в Чечню, чтобы стать заложником, достаточно сходить на спектакль в Москве.
— Какие первые ощущения в этой ситуации? Как люди себя вели?
— Конечно, было страшно. Глаза старались не поднимать, на чеченцев в упор не смотреть, чтобы не привлекать внимания. Лишний раз с места не вставали…
— В туалет пускали в определенные часы?
— Когда как. В первые сутки люди вообще боялись вставать. А потом — кто спрашивал разрешения, кто просто вставал и шел. Чеченки останавливали: «Вы куда?» — «В туалет». Случалось, что не пускали.
— А куда ходили?
— В оркестровую яму. Потом там произошел пожар из-за короткого замыкания, пришлось ее обесточить.
— Известно, что в первые сутки выпустили детей и планировали отпустить граждан иностранных государств…
— Они «отсеяли» всех иностранцев, пересадили их в отдельный сектор. Чтобы доказать свое иностранное гражданство, те, у кого не было документов, звонили знакомым и родственникам — просили привезти паспорта. Террористы пообещали, что утром в четверг иностранцев отпустят, если за ними приедут представители посольств. Но отпустили лишь несколько человек, в том числе пожилого иностранца, который очень плохо себя чувствовал.
— Когда в первый раз выпускали детей, родители не опасались за их жизнь? Ведь неизвестно, куда их могли увести.
— Возможно, многих детей в первый раз родители поэтому и не отпустили: никто не знал, куда их поведут. Потом из средств массовой информации мы узнали, что дети выведены за пределы Театрального центра. И в следующий раз родители отдали остальных ребятишек. Интересный момент: заложники даже аплодировали террористам в тот момент, когда они выпустили беременную женщину и вторую группу детей.
— Вы получали информацию о том, что происходит за пределами зала?
— У чеченцев были приемники и переносные телевизоры, они пристально отслеживали все события, происходящие за пределами центра. Мы могли слушать, что говорят по радио. Те, кто имел телефоны, звонили родственникам, чтобы узнать о ходе переговоров.
— Что-нибудь террористов раздражало?
— Раздражало, когда выяснялось, что людей, с которыми они хотят вести переговоры, в Москве не было, либо те, с кем они встречались, не могли гарантировать выполнения их требований. В четверг Бараев сказал нам: «Звоните своим родственникам, пусть идут на Красную площадь и устраивают митинг протеста против войны в Чечне». Когда прошел митинг, он высказался: «Это хорошо для вас, значит, правительство прислушивается к нашим требованиям».
— Но в пятницу связь с родственниками прекратилась, потому что террористы отобрали у заложников телефоны.
— Мобильники забрали после того, как две девушки сбежали из центра — выпрыгнули в окно. Чеченцы сказали, что девушки по телефону с кем-то договорились и им помогли подготовить побег. Бараев сообщил, что беглянок застрелили. Потом мы узнали, что они выжили.
— Чувство голода было сильным?
— Особого голода не чувствовали. Может быть, из-за стресса. Время от времени террористы передавали в зал шоколадки и жевательную резинку.
— Как чеченцы обращались с заложниками?
— В целом, они вели себя корректно. Был только один, который все время повторял: «Ведите себя спокойно. Если вы меня разозлите, то вам будет плохо».
— И тем не менее, несмотря на «корректность», они расстреляли нескольких человек.
— Всех, кто проникал в здание извне, они принимали за сотрудников спецслужб. В пятницу вечером втащили в зал избитого человека и стали спрашивать, зачем он сюда пришел. Мужчина сказал, что ищет своего сына, о котором нет никакой информации. Назвал его фамилию, имя, отчество и возраст. Один из чеченцев сообщил, что вроде такой парень в заложниках есть. Создавалось впечатление, что он хотел спасти этого человека. Но из зала никто не отозвался. Может быть, испугался, может, правда, не было. Мужчину вывели из зала, и мы услышали выстрелы.
Страшней всего было, когда начиналась стрельба: люди падали на пол и ожидали самого худшего. Чеченцы кричали, чтобы все садились обратно в кресла, иначе они начнут бросать гранаты. Потом обстановка понемногу разряжалась. Все понимали: остается только ждать, поскольку от нас ничего не зависит. Всем почему-то казалось, что третья ночь станет решающей: или будет штурм, или начнутся расстрелы.
— Говорят, что люди писали на своих телах записки?
— Я этого не видел. Знаю, что сами заложники составляли списки, после того как по радио сказали, что в театре на Дубровке находятся 500 человек. Мы решили: «Давайте составим список, чтобы знали, что нас гораздо больше». Также подписывались под обращением к властям о том, чтобы они вели переговоры и не начинали штурма.
— Боялись штурма?
— C одной стороны — да. Но с другой — понимали, что правительство войска из Чечни не выведет, и в этом случае террористы, чтобы выйти из центра, сделают из заложников живой щит или взорвут здание вместе с людьми.
— Вы как очевидец точно можете сказать, какие события послужили сигналом к штурму?
— Это случилось в субботу утром. Все дремали, и вдруг один мужчина вскочил и побежал по спинкам кресел вниз. Наверное, нервы уже не выдержали. Потом его соседи говорили, что он все время был какой-то нервный, возбужденный. Одна из женщин-камикадзе выстрелила в него, но промахнулась и ранила двух заложников — мужчину и женщину. Их сразу же вынесли, положили в проход и стали звонить в штаб, чтобы прислали хирургов. Собственно, после этого и произошел штурм. Вероятно, в штабе решили, что начался расстрел заложников.
Я не почувствовал, когда пустили газ. Пришел в себя уже в автобусе. Долго не мог понять, что случилось, куда меня привезли, почему меня трясет. Я попал в седьмую больницу, где пролежал три дня.
— Когда вы шли на мюзикл «Норд-Ост», были ли какие-то предчувствия?
— Нет. Хотя в газете я вычитал, что по гороскопу среда для меня — неблагоприятный день. Я и не предполагал, что настолько. Уже после освобождения прочитал, что суббота, наоборот, день для Водолеев хороший. Вот и не верь после этого гороскопам.
