В чем Ердяков действительно хорош, так это в куклах. Чуфа и Чуфырь, квадратный медведь-подушка, семейный кукольный автопортрет заставляют задуматься, не потерял ли главный художник театра кукол Сергей Перепелкин конкурента в дизайнере Андрее Ердякове. Например, в литовских кукольных спектаклях сейчас очень популярно уходить от привычного «мультипликационного реализма» к авангардным фантазийным куклам — может, это и есть та дверца в волшебный сад детства, которую тщетно ищет художник в своих романтических анемичных натюрмортах?
«Художник, не просто отражающий на холсте реальность, играющий с цветом и светом,
но размышляющий, беседующий со зрителем…» — так говорит об Андрее Ердякове искусствовед музея изобразительных искусств Вера Субботина. Выставка работ дизайнера и художника Ердякова работает в музее изоискусств, продолжая цикл экспозиций «Новое искусство Тюмени».
Музей уже представлял работы Ольги Трофимовой, Вячеслава Сизова, отчасти — Николая Пискулина, — зрителя, привыкшего видеть персональные выставки именитых и почтенных мастеров, стали постепенно и систематически знакомить с именами авторов, по традиции считающихся «молодыми». Молодым, между тем, за сорок или около того, их имена известны в профессиональной среде далеко за пределами Тюмени, их творения украшают городские улицы, сцены, книги, их работы есть в собрании музея.
Как многие другие выпускники художественно-оформительского отделения Тюменского училища искусств, Андрей Ердяков не ограничивается только лишь дизайном — помимо книг, плакатов, календарей на выставке представлена его живопись, графика, куклы. Думается, все творчество Ердякова можно интерпретировать как воплощение этой пограничности между миром дизайнера и художника. Неслучайно любимый персонаж ердяковских полотен — улитка. Ведь это странное существо тоже маргинал — то ли безжизненная раковина, часть натюрморта, то ли животное, флегматично ищущее свое место под солнцем. Улитки и их раковины становятся для художника не просто лейтмотивом, но и источником автоцитат — нагромождение чайных чашек из «Сервиза» повторяет очертания пирамиды из улиток («Прогулка»), центростремительное движение натюрморта «Синий чайник» или «Символов» напоминает закручивающуюся спираль ракушки. Круг и квадрат, организующие многие живописные композиции, разбиты на сектора, как будто художник одержим болезненной (или профессиональной?) страстью обнажать чертежи и схемы предметов. Дизайнер, как мы понимаем, должен не только вообразить внешне прекрасную вещь, но и видеть ее насквозь, моментально анализировать, из каких материалов, по какой схеме она изготавливается.
Вот и оформительские работы Ердякова, его календари, афиши, обложки книжных изданий («Тюмень: образ, душа, судьба», «Город как культурное пространство», «Постмодернизм: pro et contra») тоже подчинены идее анализа-синтеза. Понятия города, истории, литературы членятся, раскладываются на составляющие, и уже из составных частей, из кадров, описывающих Явление, творится коллаж нового восприятия Образа. Художественной декларацией авторского самоощущения вполне мог бы стать диптих «Снасти»: в центре холста реалистичное изображение естественного (бабочка, рыба), по краям — сачки и крючки человека-художника, «вылавливающего» свой объект из природы и помещающего расчлененные скальпелями тельца в гербарий искусственного. Теперь понятно, почему куратор выставки Вера Субботина называет Ердякова художником размышляющим — рациональность, стремление «поверить алгеброй гармонию» становится художественным принципом Андрея Ердякова. Саркастические портреты: «Мечтатель» или «Служащий», автопортрет, граничащий с шаржем, холодная шутка «Яичница для дальтоников» — только подтверждают этот принцип.
Попытки художника обратиться к изображению жизни выливаются в виды эфемерного, как будто эльфийского мира, затянутого романтической белой дымкой («Осень», «Белая композиция № 3», «Белая бабочка», «Перо и раковина»). Пастельные размытые тона, всегда неясный, уходящий в Мечту задний план, «ангель-ские» персонажи — бабочки и птички. Художник силится вернуться в мир детских снов, но, кажется, все, что он помнит об этом мире, помещается на пустоватом первом плане натюрморта, остальное — в тумане. На картине «Портрет сына» первый план прописан четко, реалистично — это то, что доступно автору в ощущениях. Но спящий сын окружен невидимыми грезами, и отец может только предположить, что состоят эти грезы из неясного цветного дыма и полупрозрачных мотыльковых крыльев, вырастающих за спиной у мальчика. При всем уважении к экспертам, посчитавшим белесый «Натюрморт с раковинами» достойным музейных фондов, Андрей Ердяков воспринимается скорее художником-декоратором, чем вдохновенным живописцем.
Впрочем, некоторые оформительские решения Ердякова также вызывают вопросы. В каталоге его обложки к научным сборникам дизайнеров, филологов, философов выглядят для меня-зрителя свежо и симпатично. Но как только макет обложки оборачивается вокруг книги, я-читатель готова проклинать дизайнера, так небрежно отнесшегося к моему времени. Предполагается все-таки, что дизайн дает человеку красоту и удобство «в одном флаконе», но заголовки, набранные витиеватым шрифтом и разделенные переплетом на две, а то и три части, читать невозможно. В мешанине пересекающихся и меняющих размеры шрифтов и картинок цитаты из Тимура Кибирова или Федора Степуна невероятно сложно разобрать, обнаружить конец их, начало и смысл появления на обложке. А динамичные строчки и цифири на афише «Сезоны дизайна в Тюмени» дают, кажется, исчерпывающую характеристику дизайну — красиво, современно, но ужасно неудобно…В чем Ердяков действительно хорош, так это в куклах. Чуфа и Чуфырь, квадратный медведь-подушка, семейный кукольный автопортрет заставляют задуматься, не потерял ли главный художник театра кукол Сергей Перепелкин конкурента в дизайнере Андрее Ердякове. Например, в литовских кукольных спектаклях сейчас очень популярно уходить от привычного «мультипликационного реализма» к авангардным фантазийным куклам — может, это и есть та дверца в волшебный сад детства, которую тщетно ищет художник в своих романтических анемичных натюрмортах?
