Театральный сиквел. Повторенье – мать ученья?

Год назад, в июне на «Вслух.ру» был опубликован отзыв о спектакле «Зима» по пьесе Евгения Гришковца в тюменском драмтеатре. Статья называлась «Сон в зимнюю ночь, или Во что играют мальчишки». Теперь Михаил Заец представил публике родную сестрицу «Зимы» — «Школу с театральным уклоном» по Дмитрию Липскерову. Жанр постановки обозначен как «мужские игры». Снова современный драматург, малая сцена, те же актеры, тот же принцип сценографии — актеров отделяет от зала лишь периметр деревянных спортивных снарядов, сцена наполняется вещами по ходу действия. Разница в том, что «Школа» не зажигает сердце так, как «Зима». Временами кажется, что режиссеру интересна не столько сама пьеса, сколько возможность сделать сиквел успешной «Зимы». Герои Липскерова — пожившие дядьки — развлекаются водкой, рыбалкой, банькой с «бабами на последнем издыхании увядающего тела». Заец же приглашает молодых исполнителей (Серж — Александр Кудрин, Трубецкой — Сергей Скобелев), но никак не разрешает диссонанса между молодой внешностью актеров и внутренней усталостью, «старомодностью» персонажей. Ни актерам, ни режиссеру не удается воссоздать правдоподобное развитие сюжета. Вот собрались мужики, пьют водку, треплются. Дурачась, один начинает игру с чучелом, а другой этой игрой увлекается, вообразив прекрасную возлюбленную. Здесь зритель вправе ожидать некой эволюции. Скажем, замкнутый, циничный герой начинает с ерничанья, приходит в восторг от собственной изобретательности; сюжет придумывается не сразу, он подбирает слова, но потом нащупывает знакомый внутренний сценарий и история уже катится как по маслу, уже она им управляет, а не он ею. У Заеца разговор Сержа и Трубецкого с самого начала таит скрытое напряжение, будто они сотни раз вот так собирались и не могли довести свое тайное противостояние до разрядки. Игра начинается с места в карьер — физрук Трубецкой здесь как безумец, употребляющий каждый удобный случай для проигрывания одной и той же ситуации любви, ревности, предательства, самоуничижения. Если в начале спектакля Скобелев естественно небрежен, хоть и ни капли не похож на физрука, то потом он сладострастно погружается в образ патетичный, пошлый и фальшивый. Александру Кудрину удается передать «плюгавость» своего героя, означенную у драматурга, но это лишь добросовестно сработанная маска, набор узнаваемых черт: суетливость, неуверенная бравада, заискивающий тон. Липскеров, начиная игру Трубецкого, подчеркивает отстраненность спящего Сержа, постоянно возвращая его на кровать. Он как бы спит, а зрителю видится идеализированный образ, созданный Трубецким. То, что Серж здесь — не субъект, а объект фантазии физрука объясняет полнейшее преображение плюгавенького простака в графа, матадора, охотника, друга, «отбившего» жену у друга. Физрук оказывается креатором, демиургом, способным из чучела сделать прекрасную даму, а из серой посредственности — благородного графа. При этом он одержим какой-то фрейдистской боязнью-ненавистью. Создает себе идеальную женщину, чтобы любить ее, не понимать, терпеть от нее обиды, обижать и в конце концов доказать собственную ничтожность и несостоятельность. Но режиссер распыляет акценты, давая более важную роль Сержу. Его Винницкий — действительно поэт-человек. Он умеет превращаться, его фантазия свободна и богата. Он раскован настолько, что в секунду протрезвев беспрекословно принимает игру и ведет ее не хуже Трубецкого. Кудринский персонаж внушает симпатию своими преображениями, он больше не марионетка в руках друга. Только вот непонятно, отчего в жизни Серж так невзрачен и предсказуем. Кстати, драматург, повторяя в воспаленном сознании Трубецкого навязчивый сюжет с разными героями дает возможность поиграть с новыми образами Сержа, но Александр Кудрин воспользовался ею не в полной мере. Его граф, матадор, охотник, «друг», определенно, могли быть ярче, характернее. В целом, роль Сержа в тюменском спектакле не очень понятна. Зачем он здесь? Кто он, если не статист в фантазии Трубецкого? Михаил Заец вводит в спектакль еще одного персонажа, безмолвную Женщину. Наталья Коротченко словно переселяется из «Зимы», даже костюм почти не меняется. В «Школе» она — антипод роковой Мэрилин. Земная, не-голливудская любовь, которую Трубецкой игнорирует. У Липскерова признания Трубецкого, как будто, ни к чему не приводят. Пьеса закольцовывется на рутине: друзья принимаются за ремонт, Трубецкой снова обзывает Сержа плебеем, ничем не выдавая той слабости, которую он только что выплеснул в зал. Заец же показывает перерождение — герой еще не оправился от потрясения, как входит Та Самая, реальная Женщина, которую он не замечал. Будто бы открылись его глаза и он разглядел свою судьбу, свою надежду.