Спектакль был впервые представлен в 2007 году, и занятые в спектакле артисты замечательно освоили пространство этой постановки, в прямом смысле сделали его своим, что и продемонстрировали с блеском.
Какие глубины, обещания каких метаморфоз могут таиться в российской театральной классике, настолько монолитной, что, кажется, отколешь кусочек, и вся драматическая архитектура окажется безнадежно изуродованной? Новую версию известной всем со школьной скамьи пьесы Александра Островского «Гроза» тюменским зрителям представил Магнитогорский драматический театр им.
В версии магнитогорцев, у Катерины (Анна Дашук) и Тихона (Владимир Богданов) Кабановых — укромное семейное счастье. Не мешает им особо ни властная мамаша, которая сама до сих пор стрижет женатому сыну ногти, ни «среда», которая не то, что не «заедает», но вообще особо не проявляется. Нравы в условном городке над Волгой самые либертинские. С самых первых сцен в бане Тихон в одной простыне, а порой и без нее, правда деликатно отворачиваясь и прикрываясь реквизитом, нежничает с молодой женой, а сестра Тихона Варвара (Мария Маврина) на привольном волжском бережку соблазняет своего дружка Кудряша. Никаких сомнений, недомолвок и театральных условностей: эти сочные сцены, которыми изобилует постановка, практически не оставляют простора воображению, однако не пересекают грани, отделяющей правдоподобие от пошлости. Надо отдать должное актерам: играли на зависть ярко, как, впрочем, все занятые в спектакле.
Сама Кабанова (заслуженная артистка России Надежда Лаврова), мать семейства, особа горячего и властного нрава, тем не менее, домочадцев очень любит, заботится о них по-своему и даже участвует в немудрящих домашних беседах, играх и забавах. А поскольку все они, начиная от робкого и непоследовательного сына до убогой, живущей в доме из милости, нуждаются в руководстве, Кабанова тащит эту ношу сама. И вся ее фигура, увеличенная свободными одеждами, кажется, тоже говорит о большой ноше, которую та несет. Прибавленный волей постановщиков страстный монолог, обращенный не к кому-нибудь, к богу, разгоряченная спиртным женщина выкрикивает в безмолвные условные небеса зрительного зала, забираясь на стол, в луче софита, одна наедине со всем миром. Режиссер однозначно лепит из отрицательной героини пьесы многогранный драматический образ, красок которому добавляет актриса.
Но в чем тяжесть этой ноши? В том панибратском, свободном и любвеобильном мирке, который создали гости зябким ноябрьским вечером на сцене тюменского драмтеатра, кажется, нет места не то что трагедии, которую когда-то увидел в этом произведении Добролюбов, а и драме. Разве что милая дурочка Глаша (Лира Лямкина), наговорами и магическими обрядами пытавшаяся привлечь к себе бестолкового мужика Тихона, поплачет, вздохнет и побежит по своим делам, бездумная, как птица.
И почему страдает тихоня Катерина, чего требует запутавшаяся в собственных чувствах женщина от любящих ее мужчин в этом летнем городке свободных нравов? Может, оттого и гибель ее — упала в реку, пятясь к обрыву в полузабытьи, в полубреду, поглощенная воспоминаниями о жизни до замужества, где не было места страстям — выглядит случайной. Режиссер, неделикатно вытащивший эту сцену из закулисья авторского текста на первый план, призывает в свидетели зрителей и тем самым словно снимает с себя ответственность за выбор героини и за ход самой пьесы. Нате, мол, разбирайтесь: сама или не сама.
А в финале, после на редкость чувствительной сцены, в которой «злодейка» Кабаниха горше всех оплакивает участь бедной Кати, режиссер заставил всех героев, включая утопленницу, отмахиваться от невесть откуда взявшихся комаров. Эта злая, невидимая глазу рать кровососущих, право слово, превращает классический театр в театр абсурда, сводит на нет нарочитый реализм отношений, добротную канву повествования, правдоподобие интонаций и жестов и заменяет оригинальное режиссерское решение фикцией. Бессмысленные насекомые, сами не претендующие на оригинальность, становятся абсурдным ключом к постановке, формальным ответом, который, безусловно, есть, но, к сожалению, не имеет никакого значения.
Смысловые лакуны, которые образовались в сюжете после изрядного сокращения исходного текста пьесы, были заполнены множеством сценок, которые, создавая безусловный уют и пробуждая однозначную симпатию к героям — к бессловесной прислуге, накрывающей на стол и устраивающей настоящую клоунаду с перетягиванием скатерти, да даже к пьющим мужикам, лишающим покоя свои семьи — в то же время не дают разобраться в сути конфликта. Должны ли зрители опираться на известный текст или они могут без ущерба для понимания задумки автора идти вслед за постановкой? Есть ли вообще место трагедии в «Грозе» Эренбурга, обходящейся, кстати, без единого раската грома, и фактически без особых упоминаний об этом устрашающем природном явлении, или все это суть случайность?
Хорошо, что ускользающий смысл постановки не отменяет обаятельной, точной игры актеров и отличной сценографии. Огромное и часто неуютное пространство тюменского большого театра, одним этим целиком оправдывающего новое самоназвание, магнитогорцы обыграли словно и не напрягаясь. Там уместились и пресловутая баня, и купеческий дом, и река Волга, воды которой беспрестанно лились на авансцену с мокрых с головы до ног актеров: за помостом, который несколькими заученными движениями действующих лиц открывал то условную баню или скромное патриархальное убранство купеческого дома, то превращался в высокий берег Волги, был размещен резервуар с водой, отражавшийся в металлических пластинах, укрепленных под углом над сценой. Так, например, зрители могли видеть отражение плещущихся в летней зеленоватой воде Кати и Варвары или характерные отсветы на помосте, словно от освещенной солнцем воды. Спектакль был впервые представлен в 2007 году, и занятые в спектакле артисты замечательно освоили пространство этой постановки, в прямом смысле сделали его своим, что и продемонстрировали с блеском. А к ответу на все прочие вопросы, пожалуй, стоит призвать комаров. Следующим летом.
