За создание и испытание советского аналога атомного оружия, РДС-1, высокие советские награды получили многие участники первого отечественного атомного проекта. В том числе 25-летний Николай Дмитриев.
_Советскую атомную бомбу придумал в том числе и бывший тоболяк, которого академик Харитон назвал одной из суперзвезд советской физики и математики. После публикации в первом урало-сибирском СМИ, 163-летней газете «Тобольская правда», городские депутаты старой столицы Сибири назвали его именем новую улицу. Речь о выдающемся математике и физике-теоретике Николае Дмитриеве._
От попа Димитра
Его фамилия выдает в нем славянина, и не обязательно русского. Ближе к болгарам, что и соответствует истине. Из них был прадед нашего физика-ядерщика по отцу, «поп Димитр», который, по тамошнему обычаю, фамилии не носил. И был он не только батюшкой, но и учителем, и даже — просветителем. Перевел с греческого на болгарский святое Евангелие.
Один из его сыновей, уже дед нашего героя, Константин, участвовал в национально-освободительном движении против турок. Был ранен и выхожен сердобольными софийцами. Между прочим, воевал дед в отряде самого Христо Ботева, — знаменитого поэта и политического деятеля Болгарии. После внутриболгарских стычек дедушка Костя эмигрировал в Россию, был кадровым военным, служил при двух наших уже царях — Александре III и Николае II. Кстати, как и его отец Димитр, Константин был бесфамильным. Ему предложили быть либо Дмитриевым, либо Поповым. Теперь уже знаем, что он выбрал фамилию по имени отца. Служил царю и новому отечеству не за страх, а за совесть. Женился и родил сынишку Сашу и дочь Машеньку. И отбыл на русско-японскую, позорную для России, войну. Воевал не хуже других, но, пройдя ее живым-здоровым, по дороге домой скончался в поезде, что шел по Транссибу назад, в Россию. Говорят, от инсульта…
Без отца подрастали дети. Повзрослев, сын, конечно, пошел по отцовским стопам, стал военным. Принимал участие в Первой мировой. В Гражданскую воевал в Белой армии, и в 1920-м, когда «беляки» бежали, не успел, то ли не захотел, и решил остаться где и был — в Екатеринославле. Так тогда звался Днепропетровск, нынешний город незалежной Днепр. А далее и того интереснее: Александр Дмитриев стал чапаевцем, служил в отделе дивизионного инженера знаменитой дивизии Василия Ивановича. И если всем известные Петька с Анкой воевали там один ординарцем, а другая пулеметчицей, то отец будущего физика-ядерщика был у Чапая… писарем. Но не только умением облекать чапаевские приказы в слова обладал будущий тобольский сиделец.
Получив недурное образование в Полоцком кадетском корпусе и военном училище в Санкт-Петербурге, он показывал хорошие способности в математике, любил историю и астрономию. Кстати, потом его сын Николай удивлял тем же тобольских жителей.
В 1920-х годах неведомыми путями он очутился в Киеве, где хотел было поступить на математический факультет университета. Конечно, помешало вечное украинское гуляй-поле, забросившее красного бойца Александра Дмитриева на родину Чехова и Фаины Раневской, в донской город Таганрог. Там он повстречал казачку Валю Горьковую, с которой и сочетался узами брака. К слову, и через нее передалась Николаю Дмитриеву любовь к математике: после окончания гимназии Валентина получила право преподавать, вместе с игрой на фортепиано, и эту науку.
Они поженились в 1923-м и перебрались в Москву. Там с разницей в два года родились их сыновья Николай (1924) и Борис (1926). Родители ласково звали их Кока и Боба, уделяя воспитанию и обучению мальчиков большое количество времени. Дмитриевы жили в комнате большой московской квартиры, в одном из переулков Старого Арбата, Нащокинском. Хозяином апартаментов был зять Александра Константиновича, муж его сестры, адвокат Корсаков. На его же квадратных метрах жили и другие дальние родственники, среди которых братья Дмитриевы были единственными детьми. Поэтому, конечно, были всеобщими любимцами, старшенький из которых, Коля, изумил жильцов тем, что не будучи еще и трехлеткой, сложил из кубиков слово КОКА.
Через год он выучился читать, а еще через два, надолго попав в больницу с дифтеритом и скарлатиной, свободно изучал попадавшиеся среди прочих научно-популярные книги. Это случилось уже в Тобольске. Старая столица ссыльного края стала местом проживания Дмитриевых после ареста и высылки главы семейства из Москвы. В 1927-м ему припомнили службу в царской армии, хотя и было это на фронтах Второй Отечественной, как называли российские газеты Первую мировую войну. Чапаевское прошлое не смогло перевесить службу у «беляков», и Дмитриев-старший покатил на Тобольский Север. Так звались тогда Югра и Ямал. Три года он там пробыл, а затем поселился в Тобольске. В 1930-м же, водой, по Иртышу, на небольшом суденышке, к нему прибыла его семья. Жилось им очень непросто. Но спустя год у них родилась дочь Елена. И она, и старшие братья находились под пристальным родительским вниманием, получали воспитание и образование. Отец, сам всю жизнь тяготевший к знаниям, помногу занимался с детьми, обучая их чтению и письму, преподавая математику и историю. Во время этих занятий он, конечно, не мог не заметить совершенно необычайные способности своего старшего сына, Николая.
Как писал позже Николай Дмитриев, «…родители не отдавали меня в школу до девяти лет, а учили дома — тогда это практиковалось, — чтению, письму, немного французскому языку. Отец учил меня арифметике, в том числе давал трудные задачи из задачника Малинина и Буренина, и даже некоторые из задачника Верещагина, а я их более или менее успешно решал. Затем он мне дал учебники Киселева, алгебры, геометрии, и „алгебры и анализа“, которые я, опять же, более или менее успешно читал».
Восьмилеткой Коля пошел сразу в третий класс одной из тобольских школ. Как это принято у пацанвы, из-за маленького роста его, конечно, дразнили. И даже собирались побить. К счастью, не случилось. Но случай помог другому, а именно тому, что именно благодаря способностям мальчика его семья вернулась в Москву, а он стал одним из участником советского ядерного проекта.
Вышло так, что один из отцовских знакомых, впечатленный талантами Коли, возьми да и напиши в Народный комиссариат просвещения РСФСР, что, мол, живет в Тобольске весьма одаренный мальчик.
Школьное управление Наркомпроса переправило это письмо в Уральский областной отдел народного образования (ОблОНО), куда подведомственно относились школы Тобольска. Из Свердловска приехал ответственный человек, пообщался с вундеркиндом и, согласившись с письмом, помог перебраться в столицу Урала всему семейству Дмитриевых. Там Колю проэкзаменовала комиссия во главе с заведующим ОблОНО и, будучи восхищенной самородком, направила семью в Москву. Так, благодаря сыну, в столице вновь оказался и его сосланный в тьмутаракань «бело-красный» родитель.
Именем Наркомпроса
Уже там, в столице СССР, Колей восхищалось более высокое собрание под председательством наркома просвещения
Вместе с Бубновым и Крупской рупор большевистского Наркомпроса изумлялся тому, что девятилетний мальчишка «прочел и хорошо знает Гоголя («Миргород», «Вечера», «Женитьбу», «Мертвые души» и др.), Диккенса («Оливер Твист», «Записки Пиквикского клуба»), Жюля Верна и целый ряд других писателей. Читал он кое-что и из современной советской литературы — прозу и стихи — в частности «Чапаева». Читал он и «Одиссею» и на вопрос: «Кто автор Одиссеи?» — ответил: «Конечно, Гомер, а читал я его в переводе Жуковского».
Принимавший участие в «смотринах» Николая профессор Чистяков заявил, что «…у ребенка чрезвычайно большой объем знаний. Он обладает громадной способностью соображения. Несомненно, мы имеем дело с исключительной одаренностью. За свою сорокалетнюю деятельность я ничего подобного не видел. Приходилось встречаться с замечательными счетчиками, но, к счастью, он не является таким механическим счетчиком, он идет гораздо дальше. Такие явления встречаются раз в столетие. Этот ребенок — типа Паскаля».
Наркомпрос РСФСР вынес решение — Коля должен учиться в Москве. А поскольку комната в квартире дальнего родственника, в которой жили Дмитриевы до Тобольска, была занята, их на время поселили в доме отдыха «Абрамцево». Истощенные тобольским житьем-бытьем Дмитриевы восприняли это как подарок судьбы. Проживая на одной из дач, они укрепились здоровьем и зарядились оптимизмом проживавших там работников искусства. Позднее, уже в самой Москве, им выделили комнату в общежитии Всесоюзного института коммунистического просвещения на Цветном бульваре.
Мальчишек определили в образцово-показательную школу имени Радищева, которая располагалась в помещении бывшего института благородных девиц. Не по возрасту многознающему девятилетнему Коле назначили специальную стипендию в 500 рублей. Зарплата его отца на тот момент была в два раза меньше.
Необыкновенный ребенок стал причиной и того, что Дмитриевым предоставили квартиру в доме на Земляном валу, что на Садовом кольце. Это были три комнаты в пятикомнатной квартире, окна которой выходили на дом, где жили композитор Сергей Прокофьев, скрипач Давид Ойстрах, писатель Анатолий Виноградов и поэт Самуил Маршак.
Вот, кстати, Маршак и сообщил советским детям, что «…в нашем доме с давних пор Чкалов жил Валерий, выходил он к нам во двор вот из этой двери…» В честь легендарного Сталинского сокола дом еще при жизни летчика звался Чкаловским. Уже потом и Земляной вал переименовали в улицу имени легендарного летчика. Пока он летал, его удивительный пятнадцатилетний сосед Николай Дмитриев поступил на механико-математический факультет МГУ. Его студенческая жизнь была, в общем, замечательна, особенно если иметь в виду его отношения с царицей наук. С детских лет было понятно, а теперь и подавно, что математика — его стихия. Он был в ней как птица в небе, все более удивляя профессоров. Явный гений точнейшей из наук залетал в такие высоты, что забывал обо всем, в том числе и об общественно-политических предметах. По одному из них он даже получил «двойку». Впрочем, сам же решил, что это пошло на пользу. Как позже вспоминал он сам, «предмет этот был глубоко изучен».
Все шло как надо, но 22 июня 1941 года перечеркнуло жизнь всей огромной страны. Теперь, вместе с другими сверстниками и жителями дома, одаренный студент-математик стал бороться с «зажигалками», которые сбрасывала с неба немецко-фашистская авиация. Его мать с другими детьми была эвакуирована в Башкирию, а отец ушел в ополчение. Там и пропал без вести, а потом был признан погибшим. Николай остался в Москве, но вскоре со всем вузом был эвакуирован в Казань, а позже — в Ашхабад. Когда плыли по Волге, Николай поскользнулся на палубе теплохода и вылетел за борт. Заметили, спасли… А он все расстраивался, что утопил чайник, с которым шел за кипятком.
В Ашхабаде были и холод, и голод, и скитания по углам. Но Коля все писал в Башкирию ободряющие письма о своем устроенном житье-бытье и посылал родным часть стипендии. В 1942-м был знакомый ему Свердловск, где он жил в одной студенческой комнате с теми, кого знал и раньше, ставшими потом знаменитыми учеными. По достижении 18 лет он пытался уйти на фронт, но в военкомате о нем навели справки и записали в военном билете «не военнообязанный». В 1943-м вместе с университетом Николай возвращается в родную Москву и продолжает учебу.
Спустя два года, при сдаче экзаменов в аспирантуру, одна из сокурсниц сообщила ему, что «…американцы взорвали над Японией бомбу с ядерной энергией». Как писал Николай Александрович в своих воспоминаниях, «реакция на это сообщение была такой: я был воспитан в несколько излишне материалистическом духе, „акулов не бывает“, и решил, что меня разыгрывают, такого быть не может, или это неразумный слух».
«Слух», конечно, быстро подтвердился: 6 и 9 августа 1945 года американцы сбрасывают на Хиросиму и Нагасаки «малыша» и «толстяка» — атомные бомбы, взрывные последствия которых унесли в несколько мгновений 80 тысяч жизней. Эхо тех взрывов аукается в Японии по сей день. Но тогда научная жизнь талантливого молодого человека кардинально изменилась.
Вот что еще он пишет в мемуарах: «Я всегда интересовался политикой больше, чем следует, и всегда был склонен к либерализму. Я ожидал, что после войны будет широкая эволюция к социализму во всем мире, и переход Запада к атомному шантажу нанес болезненный удар моим иллюзиям. Я помню мысль, которую сформулировал для себя: «Вот дело, которому стоило бы отдать десять лет жизни или даже всю жизнь: создание советской атомной бомбы».
Высший судья академиков
Один из видных советских ученых Виталий Ефимович Трощиев сказал о нем: «Правомерно предположить, что уход Николая Александровича в 1946 году из московской математической школы стал крупной потерей для открытой советской науки. Но его приход в урановый проект, несомненно, явился огромной удачей государственного значения».
В начале осени 1946 года Дмитриев знакомится с легендарным Зельдовичем, который станет впоследствии трижды Героем Соцтруда, лауреатом четырех Сталинских и одной Ленинской премий. Яков Борисович принимает молодого математика в свой отдел Института химической физики. Там работают над первой советской атомной бомбой…
«Помню, — писал Николай Александрович, — уходя с работы вместе с Зельдовичем, мы обсуждали моральную сторону работы над атомным оружием. Хотя дело было задолго до ХХ съезда, мы, конечно, относились весьма сдержанно к Сталину, нашему правительству и особенно к его политике. Я.Б. высказался как-то осторожно, что, несмотря ни на что, он все-таки считает правильным делать атомную бомбу. Я, со своей стороны (в связи с теми настроениями, о которых я говорил выше), заявил, что для меня в этом нет никакого сомнения».
Дмитриев окончательно уходит в тень под грифом «совершенно секретно». Он становится сотрудником КБ-11, находившегося в закрытом городе Арзамас-16. Некогда город славился Свято-Успенским мужским монастырем, но теперь в бывшей Саровской пустыни собралась команда ученых, создавшая ядерный щит Советского Союза. Их имена давно известны, но — не все. О бывшем тоболяке, об одном из создателей советского «атома», Дмитриеве, пока известно не так широко. Между тем столпы отечественного ядерного проекта отзывались о нем более чем восторженно.
В воспоминаниях академика Сахарова, в главе «Объект», в частности, говорится: «Самым молодым был Коля Дмитриев. Необычайно талантливый, в то время он „с ходу“ делал одну за другой блестящие работы, в которых проявлялся его математический талант».
А вот тот самый «Я.Б.», академик Зельдович: «У Коли, может, единственного среди нас, искра Божия. Можно подумать, что Коля — такой тихий, скромный мальчик. Но на самом деле мы все трепещем перед ним, как перед высшим судией».
Трижды Герой Социалистического Труда (три Сталинских, Ленинская премии, пять орденов Ленина), «отец-отец» советской атомной бомбы академик Харитон писал: «Арзамасская школа теоретической физики и ее творческий стиль своим формированием обязаны суперзвездам советской физики и математики». А далее Юлий Борисович назвал фамилии: Боголюбов, Франк-Каменецкий, Лаврентьев, Тамм, Зельдович, Дмитриев…
Доктор физико-математических наук
В патриархальной саровской дали, на святой православной земле, где подвизался величайший русский праведник, постник и молитвенник Серафим, эти люди создавали оружие страшной разрушительной силы…
Более полезного, чем бомба, не было
Николай Александрович был награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени (1949 и 1951 г. г.), орденом Ленина (1961 г.). В 1951 году Дмитриеву была присуждена Сталинская премия первой степени. В 1972-ом — Государственная премия СССР. Несколько раз ему предлагали стать доктором наук без защиты, только по написанию заявления. Николай Александрович отвечал на это: «К фамилии Дмитриев приставка „доктор“ уже ничего не добавит».
Но к воспоминаниям о нем нечто любопытное добавит всемирно известный Андрей Дмитриевич Сахаров: «В 1950 году, когда я уже был на объекте, в день моего рождения, я зашел к Коле. Он только что женился, жену его звали Тамара, он ее называл Тамарка. Они начали с того, что стали учить меня пить спирт — до тех пор я ничего крепче водки, и то в количестве не более 50 г, и очень редко, не пробовал».
Интересная, но все же менее значительная, деталь, чем вот эта, подмеченная все тем же Андреем Дмитриевичем: «Еще на раннем этапе работы мне удалось найти некоторые приближенные описания существенных процессов, специфических для „Третьей идеи“ (по математической форме это были автомодельные решения уравнений в частных производных.) Замкнутую математическую форму им придал Коля Дмитриев; я до сих пор помню, что первоначально Зельдович не оценил моей правоты и только после работы Коли поверил; с ним такое редко случается, он очень острый человек».
29 августа 1949 года закончилась монополия США на атомное оружие.
За создание и испытание его советского аналога, РДС-1, высокие советские награды получили многие участники первого отечественного атомного проекта. Всего-то 25-летний Николай Дмитриев был награжден орденом Трудового Красного Знамени. А работы по совершенствованию полученного результата активизировались. В частности, предлагалось использовать более сложный состав для заряда. Был выпущен отчет «ЛРЩ», «лебедь, рак и щука», как называл его
В сентябре 1951-го более совершенная конструкция была испытана, а в числе лауреатов Сталинской премии этого года за выполнение специального задания правительства появился
Многие ведущие специалисты покинули Арзамас-16. Николай Александрович остался на Объекте в качестве начальника отдела математического сектора КБ-11. И на этом посту он был неоспоримым научным лидером, основоположником многих научных направлений в математическом отделении.
В 1959 году Дмитриев вернулся к теоретикам. Он стал старшим научным сотрудником в отделении, которым руководил Зельдович. Коллеги вспоминают, что перед началом сколько-нибудь важного совещания академик всегда осматривался и спрашивал: «А где Коля?»
Прибавим и следующие, а именно вошедшую в анналы мировой математики фразу академика Андрея Николаевича Колмогорова, удивлявшегося после обращения руководства ВНИИ экспериментальной физики по поводу внедрения первых электронно-вычислительных машин: «Зачем им БЭСМ-1″ и „Стрела“, когда у них есть Коля Дмитриев?»
«Коля» продолжал напряженно работать над фундаментальными задачами физики. В 1962 году выполнил работу, которая стала образцом классического исследования сложнейшей физической проблемы. Физик-теоретик, кандидат наук
Николай Александрович не прерывал научную связь с коллективами математиков, разрабатывающих двумерные и трехмерные методики и программы, ведущих расчеты уравнения состояния твердых тел, переноса излучения и решение других проблем. Он по-прежнему оставался всеобщим советчиком.
Доктор физико-математических наук
В 1993 году
— Что Вам наиболее дорого?
— Бомба! Более полезного, чем бомба, не было. Она сдерживала угрозу. Это самое важное для тех времен. И не только для тех.
_При подготовке публикации использованы материалы книги «Николай Александрович Дмитриев. Воспоминания, очерки, статьи». Саров, РФЯЦ-ВНИИЭФ, 2002 год._
_Фото elib.biblioatom.ru_
