В последние четыре года в отчетах и письмах Матиаса Александра перемежаются сообщения о великих открытиях в этнографии и лингвистике, краткие рассказы о страданиях, болях, великом напряжении измученного тела, которое повиновалось железной воле Кастрена.
Будучи финном по происхождению, филолог Матиас Александр Кастрен с большой охотой изучал все, что было связано с финно-угорскими народами Российской империи. Например, с теми, что по сей день населяют земли бывшего тобольского Севера, как звались когда-то Югра и Ямал. Исследователь и редактор его творчества Антон Антонович Шифнер сообщал в отчетах Академии наук, что своих переводчиков и помощников-туземцев Кастрен доводил до полного изнеможения. Один его толмач из ненцев вначале усердно исполнял свои обязанности, но через несколько часов дошел до полного отчаяния. Он чувствовал себя больным, катался по полу, плакал и стонал, подползал к ногам Кастрена и просил пощады, пока неутомимый лингвист, потеряв терпение, не выбросил его за дверь.
Фонетика в обской шлюпке
Впрочем, дневники Кастрена извещают, что бедный самоед потом отдохнул в сугробе близ кабака. Если учесть, что до этого Матиас Александр называл измотанного переводчика самым умным и трезвым человеком во всей ненецкой тундре, то можно предположить, что только полное истощение под воздействием языкознания довело стойкого трезвенника до дверей питейного заведения.
Портрет с портала wikimedia.org
Вместе с тем, академик Шифнер свидетельствовал и о том, что в Петербурге он часто присутствовал при занятиях своего финского коллеги с тундровиками, порой приезжавшими с Севера. На этих своих семинарах Кастрен искусными расспросами заставлял самоедов легко решать самые трудные вопросы, как фонетические, так и лексикологические. Антон Антонович уверяет, что Кастрену удавалось почти неисполнимое, а именно — принуждать аборигенов тундры склонять и спрягать слова их языка как-то незаметно, шаг за шагом.
Большой интерес Кастрена к представителям северных народностей был более чем объясним. Он и сам родился и рос в дальней финляндской глухомани, почти на самой широте Северного полярного круга, а потому знал и незаходящее летнее солнце, и долгую полярную ночь, что полусумраком длится обычно 45 суток. На его родине с пеленок привыкают к холодам, рано учатся плавать, кататься на лыжах и коньках. Умел это и маленький Матиас. Сформировавшаяся в то время закалка и выносливость очень пригодились потом ученому. В описании своей первой поездки он рассказывает: «Мы целыми днями ходили по полям и лесам, пробирались на многие мили сквозь топи и болота, помогали нашим лодочникам тянуть лодку бичевой и перетаскивать вещи по берегу, обходя стремнины».
Но даже закаленный организм не выдержал испытаний, выпавших на долю ученого, который провел в сложнейших исследовательских экспедициях 11 лет. Однако, несмотря на свалившиеся на него испытания, а потом и болезни, научной работы Кастрен не оставил. Больным ему случалось забираться в самые дремучие и гиблые места в погоне за уникальным этнографическим и лингвистическим материалом.
В одной из северных поездок, в поселке оседлых ненцев, Матиас Александр поселился в ветхой избушке. «Меня мучила там жара и сырость, — писал он, — не давали покоя комары, паразиты и целая куча крикливых детей. Хотя я привык работать при всяких условиях, но здесь мне трудно было собраться с мыслями и я уходил в погреб под моей избой. Здесь под землею я писал свою зырянскую грамматику, но занятиям моим мешали крысы и мыши. Мой самоедский переводчик питал ужас к моей преисподней и неохотно спускался в ее недра».
А прибыв в Сургут, Кастрен вместе с одним из своих спутников поселился в каюте большой шлюпки на Оби. Входить и выходить из плавучего люкса приходилось исключительно ползком, свет же в это жилое помещение проникал лишь через отверстие для мачты. Столом ученым служил сундук, самовар — печью, сидеть господам лингвистам приходилось прямо на днище лодки. Конечно, Кастрен сравнивал свою деревянную берлогу с бочкой Диогена.
Ради чего были все эти лишения?
До Матиаса Кастрена никакой системы в изучении языков сибирских аборигенов не существовало. Просто не было сколько-нибудь четких данных для классификации существовавшего разнообразия северных народностей. Об этом свидетельствует вводная инструкция, полученная ученым от академика Шёгрена: «Кастрену предлагается на севере распутать этнографический клубок и установить границы взаимоотношений различных племен самоедских и остяцких, положить конец недоразумениям и смешениям в этой области и разъяснить все относящиеся сюда противоречия. В южной области надо уяснить отношения между самоедами, татарами и мелкими неизвестными племенами. Надо прежде всего разыскать эти племена и узнать, существуют ли, например, карагасы и сойоты или уже вымерли».
Еще Шёгрен настоятельно рекомендует: «Недостаточно того, чтоб Кастрен собирал на ходу скудные словарные списки, как это делалось до сих пор, которые дают материал только для скудных и противоречивых гипотез. Нет, он должен стараться обследовать все грамматические построения языка, фонетику, морфологию, синтаксис, сделать текстуальные записи народной литературы, песен, пословиц. Собрать подробный географический словарь, установить топонимию, записать, наконец, предания, легенды и рассказы».
Вот тебе и техзадание, брат Кастрен. Хотя известный советский и российский лингвист Лариса Богораз, например, утверждала, что «несмотря ни на какие настояния, эта программа слишком часто не исполняется совсем или исполняется частично и небрежно. По ее утверждению, академик Шёгрен жаловался в кругу коллег, что «образцы языка койбалов, например, были записаны сначала Фишером, потом Спасским, потом губернатором Степановым. Все эти записи не похожи одна на другую. По записям Фишера койбалы родственны коттам и аринам, по записям Спасского койбалы — самоеды, по записям Степанова — совершенные татары».
Наставляя Кастрена, Шёгрен предупреждал его против записывания таких образцов языка. Неутомимый Матиас Александр разыскал и определил все эти небольшие и якобы исчезнувшие племена, вплоть до полумифических коттов, давно похороненных учеными. Впрочем, такие воскресения погребенных наукой племен случались и до него, и позже.
Увлечения молодости
Не раз хоронил и себя подорвавший здоровье ученый. В его записной книжке за 1846 год имеется трагическая запись, оставленная по соседству с Тобольской губернией: «В Дудинке я думал, что умру, и собрался составить завещание».
Таких завещаний в свой краткий век странствовавший ученый заготовил несколько. В одном из его писем имеется перечисление оставляемого имущества: книги и рукописи, кучка аквамаринов и других ценных камней, различные древние предметы из золота и серебра, несколько сотен рублей серебром. И дальше указание: «Все это наследство обратить на поддержку того, кто захочет предпринять путешествие к самоедам, чтоб изучать их язык, обычаи, религию и пр. и после того обработать и издать мои работы. В их настоящем виде они для печати не годятся».
В этом послании видны самоотречение и скромность большого труженика. На его призыв откликнулся академик Шифнер, который нашел в себе силы обработать и издать все труды Кастрена. При этом, как утверждала Лариса Богораз, не выезжая ни в какие экспедиции. Что же до Кастрена, то он даже в последние дни своей жизни не переставал дописывать свою самоедскую грамматику: «Поскольку родство финского и самоедского племен установлено моими изысканиями, а финны, очевидно, родственны туркам и татарам, то ближайшей задачей языкознания является установление родства между финнами и тунгусами при посредстве все тех же самоедов. От тунгусов прямая дорога ведет к манджурам и далее к монголам ведут все пути»…
Эту цепь необходимо было осмыслить исследователям изысканий Кастрена, а он ее только удлинял, включая все новые и новые звенья.
В Сургуте в сентябре 1845 года Матиас Александр записал: «Исследователь не может успокоиться раньше, чем будет найдена связь, соединяющая финское племя с какой-нибудь другой частью остального мира, большой или малой. Я вполне убежден, что такая связь действительно существует и даже в форме более очевидной, чем-то посмела бы принять самая отважная гипотеза».
Можно отметить, что сам он больше ценил свои этнографические материалы, относящиеся, во-первых, к самоедам, а, во-вторых, к енисейским остякам, и предполагал связать их в общее этнографическое описание. К сожалению, такого описания не появилось. И другого Шифнера для обработки этнографических материалов Кастрена не нашлось.
В последние четыре года в отчетах и письмах Матиаса Александра перемежаются сообщения о великих открытиях в этнографии и лингвистике, краткие рассказы о страданиях, болях, великом напряжении измученного тела, которое повиновалось железной воле Кастрена. Как писали его биографы, смерти Кастрен не боялся и глядел ей прямо в глаза, цитируя из Калевалы: «Одна смерть у человека». А еще известен девиз его жизни: «Кто в увлечении молодости не готов жертвовать жизнью за идею?» Сказано это было в 1842-м, а двумя годами позднее прозвучало эпитафией письмо Кастрена академику Шёгрену: «Сегодня врач произнес надо мной смертный приговор. Легочная чахотка — вот болезнь, которая съела мозг костей и продолжает уничтожать его с огромной жадностью. И вот я стал разбитым человеком на весне моей жизни. Отныне могила будет той целью, куда направляются мои шаги. Я не стану скрывать, что я предпочел бы окончить свои дни в кругу моих друзей и родственников, если бы силы дозволили добраться до родины. Но в конце концов мне мало важно, где будут гнить мои кости, зато я никогда не унесу с могилу упрека, что я взял у академии субсидию, сознавая свою неспособность окончить работу».
Это письмо говорит о чрезвычайной щепетильности Кастрена в деловых и личных отношениях. Он был не только фанатиком идеи, но также фанатиком каждого взятого им на себя обязательства — перед финляндским университетом, перед академией наук, перед друзьями, даже перед финским литературным обществом, одним из основателей которого он был.
В первую половину своих путешествий Кастрен постоянно нуждался в средствах. Так, в 1842-м, во время морского путешествия по Белому морю, он был выброшен на берег вместе с судном. Три дня лежал без памяти, а когда пришел в себя, то напрасно умолял рыбаков отвезти его в ближайшую деревню. Рыбаки просили 100 рублей, денег этих у Кастрена не было, и рыбаки оставили его одного в рыбацкой хижине.
В дальнейшем поддержка Российской академии наук сделала его материальное положение более прочным. Он получал ежегодную субсидию, за зырянскую грамматику удостоился второй Демидовской премии. Якобы в 1849-м Кастрен был назначен «экстраординарным адъюнктом академии с разрешением жить в Гельсингфорсе». Но именно «якобы»: по данным архива академии, Кастрен не был назначен адъюнктом, а только — «определен на службу академии наук в качестве путешественника-этнографа по северной экспедиции со всеми правами и преимуществами адъюнктов оной, со времени отправки в экспедицию до представления окончательного отчета».
При этом доцент Александровского университета доктор философии Кастрен, действительно был оставлен на жительство в Финляндии. С другой стороны министерство народного просвещения запросило от академии наук сведения о том, «имеет ли право на службу в оной Кастрен по своему происхождению».
Жалованье ему производилось с 11 мая 1845 года по 700 рублей в год. По экспедиции он получал на содержание и расходы по 1000 рублей в год, с высылкой авансов на полгода вперед. Зато в расходовании денег академия отчетов не требовала.
От финляндского университета Кастрен получил в 1844 году в виде единовременного пособия 1900 рублей. Вообще же к местной финляндской поддержке он относился скептически: «Относительно моего будущего я еще не принял определенного решения, — сообщал он коллеге Стельману. — Если в Финляндии я не смогу добыть себе кусок хлеба, как это весьма вероятно, то я ничего не имею против того, чтоб вернуться в Сибирь и заняться изучением тунгусского племени и надеюсь, что академия наук не откажет мне в поддержке».
В этой финансовой неопределенности в который раз удивляет отношение руководства имперской науки к наиболее ярким ее представителям. Нечто похоже было с Миллером, Мессершмидтом, Делилем… Впрочем, не щадили ведь и Ломоносова.
При подготовке публикации использовались источники: bsk.nios.ru; dic.academic.ru
Фото с сайта terve.su
