«У тебя есть книга про наш завод?» — с этого вопроса началась наша встреча с генеральным директором ОАО «Тюменские моторостроители» Виктором Кульчихиным накануне его 60-летия.Книги у меня не было, и он тут же ее вручил — двухтомник под названием «Флагман», выпущенный в 2003 году к 40-летию завода. История и предыстория предприятия, рассказ о взлетах и падениях, воспоминания тех, кто стоял у истоков Тюменского моторного завода… Во втором томе — скромная подглавка «Четвертый» — о самом молодом «генерале» Викторе Кульчихине, возглавившем предприятие после Владимира Хуторянского, Георгия Язова, Геннадия Райкова.Нынешний капитан флагманского корабля тюменского машиностроения — на «ты» со многими известными людьми: учеными, бизнесменами, политиками… Его высказывания категоричны, образны, эмоциональны. Он говорит то, что думает, иногда слишком прямолинейно. Зато «в яблочко». О себе рассказывать не очень любит, но некоторые «штрихи к портрету» предъюбилейное интервью, думается, все же позволило добавить…— Виктор Григорьевич, руководителей вашего возраста и постарше часто называют «красными директорами». Вы к себе это относите?— Есть директора, которые выросли и работали вместе с коллективами, из эпохи Горбачева перешли в новую эпоху и продолжают работать. Как правило, они не отделяют себя от коллектива, у них нет желания деньги откачать, убежать, обанкротить, продать… Поэтому здесь больше положительного, чем отрицательного. К «красным"-то в Тюмени, знаешь, скольких ты отнесешь? Практически на всех заводах у нас директора очень давно работают — и в машиностроении, и в легкой, и даже в деревообрабатывающей промышленности.— Вот вы сказали, не отделяют себя от коллектива. Есть такая поговорка: каков поп — таков приход. Это про вас?— Этот «приход» создавался всеми директорами — цеха, строения, структура коллектива… Здесь Хуторянский был главный «поп», он и заложил идеологию…— Но вы-то уже почти 20 лет директор…— Ну хорошо, давай по-другому. Есть вера — ты можешь сказать, что кто-то ее меняет? Это невозможно. Как можно изменить сознание у рабочих, которое заложено 40 лет назад?..— Так ведь рабочие-то тоже поменялись за 40 лет…— Хотя у нас сейчас много молодежи — примерно 25% в возрасте около 30 лет, — но и большое количество ветеранов. Даже в спортивных командах, где люди меняются через пять-шесть лет, есть традиции. У нас же на заводе работают десятилетиями. Какую-то маленькую лепту я, наверное, привнес в этот коллектив, но «веру» создавал не я, это — история.— А еще говорят, короля играет свита…— Вся моя «свита» — те же самые заводские мужики. Директора наших предприятий здесь же и выросли. Я пришел сюда сменным мастером — завод меня слепил — такой я и есть. И те, кто рядом, — такие же.— А если вспомнить, как все начиналось? — Я приехал в Тюмень из Омска. На старых омских предприятиях жилье не давали, понятия «купить квартиру» тогда вообще не было. А здесь давали гарантию — год, два — и очень четко выдерживали ее. В те годы молодому специалисту уволиться было не так-то просто — только с согласия министерства высшего образования. Я эту процедуру прошел и переехал сюда, стал сменным мастером. Потом — старший мастер, замначальника цеха… А дальше было интересно. Мы собирались осваивать авиационный двигатель одного из боевых самолетов. Хуторянский отправляет меня в Москву, на завод «Салют». Я уже повстречался там с замом генерального, обсудил, сколько людей мы туда привозим на обучение. Звоню Хуторянскому, а он говорит: «Виктор, делаем небольшой крен. Будем осваивать двигатель самолета вертикального взлета и посадки. Так что переезжай с «Салюта» на «Союз».До этого лопаточки мы делали сантиметров по 10, а тут надо уже до 30 см. Все пришлось с нуля начинать, Хуторянский отправил меня в Омск, Уфу, Москву, говорит: посмотри, как это делается, вернешься — командовать будешь. Поехал. И потом около шести лет проработал начальником цеха турбин. В ту пору познакомиться мне довелось с выдающимися личностями. Академик Олег Николаевич Фаворский, один из самых главных и великих конструкторов тепловых двигателей, газотурбинных в том числе, был потом у меня оппонентом докторской… Силаев Иван Степанович был тогда заместителем министра авиационной промышленности СССР. Целую неделю как-то довелось мне с ним рядом работать. Совещания он проводил непосредственно в цехе, в моем кабинете. Было так. Я сижу за столом руководителя, там еще небольшой длинный столик, где сидят все службы цеха, слева от меня, с краешка, сидит Силаев, а вдоль стен — начальники главков, директора станкостроительных, авиационных заводов и т. д. Он меня перед этим обычно настраивал: «Виктор, имей в виду: главное — чтоб твои не врали, говорить должны то, что есть». После, когда я проводил оперативку со своими, цеховые уходили, я садился с торца, он — на мое место, а за длинным столом — все директора. И Силаев уже давал свои ценные указания. Так мы работали, дважды в день он проводил оперативки. Хорошо тогда познакомились… Оборудование на завод возили прямо с конвейера, если не хватало рабочих — привозили станочников с других действующих заводов. Раньше ведь порядок был: если назван срок выпуска самолета — он должен взлететь. Жесточайшая дисциплина, сутками работали. И команда тогда была, понимаешь… Допустим, однажды начальник главка Толоконников так поступил. Что-то прорвало — станок стоит в луже масла, наверное, метров 20 квадратных. Он заходит в эту лужу в ботинках — а это же масло, все разъедает — и давай всех воспитывать демонстративно минут десять. Кто с ним был — замы, помощники, директора, — вынуждены были в эту лужу тоже зайти… Самое смешное — к концу дня башмаки у него все разъело, пришлось срочно искать новые… Такая вот методика воспитательная. А самое удивительное — Толоконников стихи писал, много книг выпустил. Или еще пример. Работал я с Иреком Фахрутдиновым, главным конструктором, который занимался ракетными двигателями в Казани. Разговорились как-то — оказалось, он писал картины, которые выставлялись в Москве. Создал много учебников по ракетным двигателям. Понимаешь, сейчас мы считаем, что всех этих руководителей назначили — они тычут указующим перстом, а в голове пусто. Ничего подобного. Большинство — и тогда, и сейчас — достойные люди.— А после цеха турбин что было?— В 1983 году меня назначили замом главного инженера по ракетной тематике. Ставил на производство ракетные двигатели. А это огромная секретность, и руководители, что надо мной были, старались не лезть. Я это понял и практически работал как самостоятельная единица. В этой тематике скорость принятия решений очень высокая, надо бегом все делать. Общался с большим количеством великих людей — другого слова не подберу. Лев Люльев, Ирек Фахрутдинов, Леонид Козлов, Александр Тизяков… Пришлось работать на испытаниях ракет и в степи, и на Балтике. А позже все наработки по оборонной тематике пришлось внедрять в современное производство…— Возвращаясь к началу… Когда вы пришли на производство — вас опекали как молодого специалиста?— В 73-м году заводу было всего-навсего 10 лет. Кто сюда приходил? В основном молодежь. Сами друг дружку натаскивали и обучали. Завод и начинался-то с нас. Сейчас молодым внедриться в сложившийся коллектив не так-то просто. Их не поднимешь, не завлечешь ни спортом, ни техникой. Активных ребят мало. Другая «начинка» у молодежи пошла.— А «начинка» профессиональная? Станки могут быть супернавороченные, но руки-то золотые на производстве всегда нужны…— А ты обрати внимание — раньше все ремонтировали свои автомобили, мотоциклы, велосипеды сами, в гаражах. Сейчас дошли до смешного — вызывают бригаду, чтоб зимние колеса на летние поменять. Дома тоже все делали сами, а сейчас по каждому поводу сантехника вызываем. Тут как-то пришли студенты на практику на один из наших заводов и говорят начальнику цеха: мужик, мы ходить не будем, давай ты нам все организуешь, а мы тебе заплатим. Другой подход к жизни у студентов, хотя, дурачки, должны же понимать: с чего они умнеть-то будут, в конце концов? Некоторые любознательные, конечно, есть. У большей же части отношение четко потребительское. Трудно сделать «золотые руки» из того, кто не хочет. А тех, кто желает, все меньше.— И что делать, чтоб их стало больше?— Воспитание. Дома, в школе, в институте и так далее. Тебе иногда не страшно ходить в больницу? Понимаешь, когда выпускают инженера, который не умеет штангенциркуль в руках держать, — бог с ним. А если подумаешь о медицине — страшно. Там ведь любить человека надо, глубину всех болезней знать, диагноз правильный поставить…— А вы можете, например, мотоцикл или машину починить?..— А ты представляешь, чтобы раньше молодежь ничего не умела? В пятом-шестом классе нам давали лошадь, бричку, наша задача была ближайшие лески очистить от поросли, сухостоя. Мы брали топоры, закусь какую, запрягали лошадь — и вперед. И никаких взрослых. Ну как можно было вырасти в деревне и не уметь с топором, гвоздем обращаться? Это ж анекдот. И дрова, и коровы, и поросята… Раньше физический труд дети вынуждены были осваивать.— Вам удалось это своим детям передать?— Сын — инженер, потом еще экономический факультет окончил. Он все умеет. Я когда-то ему, чтоб развивать, головоломки покупал всякие. Любознательность осталась. Ну, а дочек, конечно, шить не учил — сам не умею…— Среди ваших званий — победитель всероссийского конкурса «Инженер года». И ассоциация машиностроителей, и ваше предприятие активно поддерживают аналогичный региональный конкурс. А если что-то подобное организовать для рабочих-станочников?— Я считаю, мы достаточно высоко подняли инженерную профессию. А по рабочим — мы были зачинщиками всех конкурсов, которые проводились в Тюмени в последние десять лет. Это очень большая нагрузка, и не столько денежная: надо же и станки подготовить, и задания, и контролеров подобрать, и тех, кто будет принимать теоретические экзамены… Потом в городе не стало на это средств, и как-то постепенно все умерло. Нужна какая-то централизованная идеология. Не зря же у японцев до сих пор — доски почета, гимн с утра и т. д. У нас на предприятии действует целая система — и лучших рабочих поощряем, и в День машиностроителя всегда множество подарков, награждаем лучших по профессии, молодых рабочих… А городские или региональные конкурсы — это затратно по человеческим ресурсам, даже не по денежным. Поэтому… ну, тихо стало сверху — и мы отошли.— Вы вместе с заводом пережили разные времена — перестройка, приватизация и т. п. Что за эти годы утеряно безвозвратно?— Резкие изменения начались с 92-го. Первое — это конверсия. Все отраслевые производственные институты стали разваливаться. Предприятия не знали, что делать. Началась инфляция, а тут еще приватизация — 94-й год. Она тоже была оригинально поставлена. В законе записано: если ты, руководитель предприятия, в такие-то сроки не подашь заявку, то любая «группа товарищей», которая захочет, сделает приватизацию без тебя и без коллектива. То есть выхода нет, надо идти на приватизацию — а никто ничего не знает, не понимает. Этот шальной период продолжался до 98-го. За 7−8 лет перейти с оборонной на гражданскую продукцию — очень тяжело. А тут еще и автомобильная промышленность легла, литейное производство пришлось остановить… Часть людей, конечно, потеряна, но восполнилась достаточно быстро — костяк остался, «мясо» наросло, когда пошли объемы. Но если делаешь одну продукцию, а через пять лет — совершенно другую, и сравнивать-то тяжело. Не забывай, что предприятие стало частным, над тобой никого нет — сам себя подхлестываешь и бежишь дальше. Другие заботы появились.— По утрам, проезжая через заводские ворота, о чем думаете?— О чем можно думать, если столько лет ездить… Проматываю, какие вопросы на сегодня… и уже автоматически отмечаю — где грязно, где собаки бегают, как машины стоят, где лампочка потухла… Пока дойдешь до кабинета — все замечания в голове откладываются. Это как домой заходишь — и смотришь: дети что-то бросили, штору оторвали… Так и тут: где побелить, где подкрасить, где дороги подмести…— Садясь сейчас в самолет, задумываетесь — а что там за двигатель?— Практически нет. Ну что такое самолет? Я его знаю, понимаю. Есть такая прибаутка: если хороший двигатель на забор повесить — и забор летать будет. Надежность авиадвигателей очень высокая. И потом, везде ведь по два, по три двигателя стоит. Поэтому если падают — то или по глупости, или из-за аварийного стечения обстоятельств (редкость большая, но случается). Просто никто не задумывается, что на дорогах гибнет намного больше людей, только мы к этому по-другому относимся. Но давай не будем о плохом…— Давайте. В одном из интервью вы сказали: забудьте то, что было, жить надо настоящим. А о будущем-то что думаете?— Ты знаешь, мы продолжаем жить вчерашним. И ты, и я. Ну вот наступил кризис. Мы никак не можем понять, что мы — сами по себе, и никто нас спасать не будет. Все время ожидаем, что государство должно нас спасти. Это чисто российская черта, она у нас от социализма и так и сидит в головах. Если наступил кризис — надо изменить условия игры, срочно. Но мы не готовы это сделать. Мы не верим в то, что он наступил. Не хотим верить. И никак не можем понять, что этот кризис наступил минимум на три года, а максимум — может быть, на 10−15 лет.— Не получилось о хорошем… Думаете, все так плохо?— Вот, к чему я и веду. Мы воспитаны на русских сказках, верим в светлое будущее. Все сказки, на которых ты выросла, — с хорошим концом и с волшебством. И этого волшебства мы все ожидаем. И у меня поведение такое же — я что, другой, что ли? Нет. Но как хозяйственник я оцениваю ситуацию по-другому. Когда хочу принять решение — обычно исхожу из самого плохого. Тогда даже если ошибешься, то в лучшую сторону. Но ситуация действительно будет очень тяжелая. И тут уже надо не сегодняшним днем жить, а завтрашним, иначе будет поздно что-то исправить.— А если конкретнее? По машиностроению, например, что прогнозируете?— Когда сносили торговые палатки на центральной площади — помнишь, какие были скандалы? А теперь скажи мне: завод умер — где кто-то шумел? Предприятия умирают очень тихо. То, что кризис сократит количество предприятий в Тюмени, — неизбежность. Плохо это или хорошо? Скажу, может быть, крамольную вещь. Когда-то практически все наше машиностроение было вынуждено перестроиться на изготовление продукции для энергетических отраслей. Значит, к чему идет? Как на базаре — огромное количество продавцов и с одной и той же продукцией. Как правило, берут самое дешевое. А самое дешевое — самое плохое. А оно у кого? У того, кто может экономить на качестве, на зарплате (платит «серую»), на термообработке, на гальванопокрытии. На Западе же самый дорогой продукт — из металла. Мы к этому подойдем только тогда, когда огромное количество мелких предприятий, которые не могут обеспечить качество, просто вымрут. Этот процесс очищения будет однозначно. Следующая «наколка»: предприятия остались с огромными земельными участками, корпусами. А большей части нужно процентов 30−40 от того, что есть. Разве можно сохранить такие площади, которые не загружены? Ну и следующее. Те социальные мероприятия, которые правительство наметило, будут проводиться в жизнь. Но уже сегодня правительство сказало: денег на это в бюджете не будет, поэтому надо перекроить налоговую систему. В будущем году обещают оставить те же 26% налогов, хотя я, как тертый производственник, догадываюсь, что будет больше. А с 2011 года будет 34%. Скажи мне, кто вынесет такую нагрузку? К сожалению, с 92 года правительство так и не сумело создать эффективную налоговую политику — для роста объемов производства, для модернизации, для инновационной деятельности. Все деньги откачиваются. Ничего положительного нет — в этом я где хочешь распишусь. И самое скверное здесь — количество законов, всяких инструкций, постановлений, которые меняются ежегодно. Так невозможно работать — должно же быть какое-то постоянство. Депутаты гордятся тем, сколько они законов приняли и поправок внесли. Так эти поправки к нам же и приходят. Уже прямо «хохот в зале»: лет пять назад решили отменить ГОСТы. Сколько мы говорили, писали — бесполезно. И вот в этом году наши правители вдруг «узнают» об этом — и говорят: как же так? Надо разобраться, все поправить… Ну что тут скажешь?— И все-таки давайте о хорошем. День рождения — это обычно подарки. Есть у вас какая-то нереализованная мечта? Может, давно что-то хочется получить в подарок?— Нет, знаешь… Я вот все время хотел крутой фотоаппарат. Не такой, как у фотокоров, что шея отламывается, а полегче. В конце концов месяца два назад в Москве купил. И что ты думаешь? Времени-то снимать нет. Обычно жена вопрос задает — что подарить. А я скажу честно: даже не отвечу. Много ли для жизни-то надо? Ну, тряпки же дарить не будешь. Какая-то техника — все уже стоит. Золото — вообще терпеть не могу, никогда колец не носил. Часы тоже не ношу — зачем? В мобильном, на компьютере, на стене часы… Мужики некоторые сходят с ума на стрельбе, я — нет. У меня было пять стволов охотничьих — ни разу не стрелял. И не рыбак я тоже, потому что пять минут посижу с удочкой — и больше не могу.— Но какие-то мужские забавы есть?— Когда-то очень любил шайбу гонять. Кстати, в тот год, когда у меня родилась младшая дочка (сейчас она в девятом классе), мы решили создать команду директоров, чтоб в хоккей играть. До сих пор они тренируются, играют, а я постепенно от этого отошел. Появилась молодежь, которая хочет изобразить великих хоккеистов. Одеваются в полную форму, а культуры игры никакой. А мне приятно играть с тем, кто понимает толк в игре. Соль-то — не забить шайбу, а обвести, обфинтить… Пришел пару раз — одному губу разбили, другому еще что-то, надо уже в наморднике играть… Бросил. В большой теннис немного балуюсь, но тоже времени нет. Ну, а на водных мотоциклах, катерах — гоняю, и права есть. Технические виды спорта — без вопросов.— Чего себе в день рождения желаете?— Здесь традиционно: чтоб поменьше близкие болели, и сам тоже. Остальное все приложится. Самое страшное — когда кто-то болен в семье или на заводе, а ты помочь ничем не можешь, даже если деньги есть. Остальное — мелочи.— Без пяти минут пенсионером себя чувствуете?— Никогда не почувствую. Это бесполезно. Самое страшное — когда ты утром проснулся, и ничего делать не надо. Так можно день, ну два, три. А дальше-то что? Это же сумасшествие. Я не могу столько отдыхать. Даже на море дней на 10 приедешь — и через два-три дня уже надоело. Некоторые экстремалы — сейчас это модно — на сафари едут в Африку. Мне это претит — стрелять в животных, вооружившись оптикой, современной техникой… Отдыхать надо, конечно. Но нет такого тумблера, чтобы раз — и отключил мозги. Я очень мало знаю людей, которые умеют отключаться, даже без водки (улыбается). Это трудно.— То есть уберете пенсионные «корочки» подальше — и на работу?— Что я тебе скажу… пусть валяются, как и все остальные «корочки». А знаешь, надо будет действительно их стопкой куда-то все сложить — за жизнь много набралось…
