Мне скажут: а пресс-туры? А "выходы к прессе"? По-моему, это просто имитация жизни. Которая по-прежнему творится и существует где-то сама по себе.
Признаюсь: заголовок мне кажется скучноватым. Зато проблема весьма злободневной. Так получилось, что мне пришлось — в качестве журналиста, разумеется, — участвовать в осуществлении многих крупнейших проектов на территории Тюменской области. Реализация этих проектов в ссыльном краю, в забытой цивилизацией территории стала ярчайшим событием прошлого века. Ничего, что в наградных листах практически не попадались имена корреспондентов газет, радио и телевидения (как говаривал один из прежних начальников, «у нас это не принято»). Чувство сопричастности к великим свершениям меньше не становилось. И сегодня, и в будущем ломкие газетные листы, поврежденная временем кинопленка, оцифрованные и восстановленные голоса рядовых «великого похода» за тюменской нефтью и тюменским газом рассказывают и будут рассказывать о том, как это было на самом деле. Таков восторженный репортаж Василия Гилева из Усть-Балыка — о первой нефти, льющейся в танки первой баржи (26 мая 1964 года).Таково интервью Сергея Фатеева с Валентином Солохиным у моста через Иртыш, а по мосту проходит первый поезд (апрель 1969 года).Эти яркие и заметные журналистские работы лишь венчают пирамиду репортажей, корреспонденций и очерков. О геологах и строителях, о буровиках и монтажниках ЛЭП, о пилотах тяжелых вертолетов и водителях грузовиков. Если мы говорили, что «вся страна следит за тем, как формируется тюменский нефтегазовый комплекс», который правильнее назвать российским нефтегазовым комплексом, то стоит подчеркнуть, что она следила за этим не по официальным бумагам, не по речам с трибун партийных и комсомольских съездов, а по работе журналистов. Может, кто-нибудь помнит строительство самого большого в мире газопровода «Уренгой-Помары-Ужгород»? Большая была труба диаметром в полтора метра и длиной четыре с половиной тысячи километров. Она началась для тюменских журналистов с поездки, организованной тогдашним заместителем начальника «Главсибтрубы» Геннадием Мясниковым в район будущей стройки. Ничего, что там еще «бульдозер не валялся». Но было показано направление, состоялось знакомство с местностью, где предстояло построить газопровод. А потом уже приглашения не требовалось. Дверь на Север была открыта и никогда не запиралась. Достаточно было прилететь, например, в Надым, добраться до трубной базы и попроситься в кабину первого же попутного трубовоза. А потом тебя высаживали в полной темноте прямо на зимнике, и ты шел, время от времени нащупывая руками накатанную дорогу, на огни таежного поселка, где тебе, заметим, всегда были рады. И на сургутской буровой мастера Воловодова, который в те дни бурил свой стотысячный метр с начала года. И в бригаде сварщиков Бориса Дидука, где испытывался «Север-1», первая автоматическая установка по сварке труб большого диаметра. И у геофизиков в заполярной Сеяхе… Вот что я называю информационным сопровождением. Тем самым, которое следует отнести к одной из самых замечательных традиций отечественной журналистики. Мы были своими в рабочих бригадах и кабинетах инженеров. Эрвье, Муравленко, Коротчаев не считали зазорным изложить даже какому-то юнцу-корреспонденту свое видение ситуации, растолковать непонятое и потом ответить на возникшие задним числом вопросы. Я понимаю, что многое зависело тогда и от самих журналистов -надо было соответствовать, надо было стараться. Но тем не менее. Наступило новое время, новые экономические отношения. Я убежден, что по значимости проект строительства новой России и его составляющие ничуть не меньше, чем глобальные проекты прошлого века. Но что знает о них наш современник, во имя которого, например, разрабатывается проект «Урал промышленный — Урал полярный»? Где-то в тиши кабинетов, в пеленках чертежей ворочаются будущие города восточного склона Урала. Но вершится это за семью замками. Доступ «к телу» ограничен, а то и вовсе невозможен. Да и о менее грандиозных творениях, важных в масштабах не всей страны, а одного города, информация достается через неадекватно большие препоны. Отчего у нас появились такие скромные начальники? Боязливые прорабы? Проглотившие язык рядовые рабочие и сотрудники, которым, по их словам, «запрещено разговаривать с прессой»? Поневоле начинаешь думать о нехорошем. Мне скажут: а пресс-туры? А «выходы к прессе»? По-моему, это просто имитация жизни. Которая по-прежнему творится и существует где-то сама по себе. Но кто о ней расскажет через двадцать или сорок лет?
