Павел Кривцов: Фотография – это мука

_Один из классиков советской школы фотографии, мастер с громадным опытом за плечами, которого в фотосреде порой именуют «православным художником» Павел Кривцов встретился сегодня в Тюмени с молодыми фотографами и увлеченными искусством светописи. Губернаторский зал ТюмГУ, ставший местом встречи, едва вместил всех желающих пообщаться с Павлом Павловичем. Мастера спрашивали об искусстве, о душе, православии, его героях и, конечно же, секретах мастерства._

— Мастер живет в каждом из вас. Если художник чуть зазнается, он остановится на своем пути. Мы все будем сейчас разговаривать о визуальном искусстве, речь пойдет о работе зрения, умении порассуждать, погрузиться в фотографию. Мы в равном положении, просто у меня чуть больше опыта, — призвал к диалогу фотограф.

— Павел Павлович, для чего вы снимаете?

— Вначале фотография была моим увлечением. Я занимаюсь ею с 1960 года, тогда я был восьмиклассником. Потом я познакомился с молодежной газетой, в девятом классе начал печататься. Все шло дальше, я продолжил заниматься фотографией в армии. После службы меня приняли в молодежную газету. С тех пор фотография стала моей профессией, я стал зарабатывать ей на жизнь.

Приступив к работе я стал осваивать фотографию и понял, что она несет огромные возможности. Постичь мир, человека, постараться заглянуть ему в глаза, в душу. И с этого момента фотография превратилась в муку. Не в хобби, не в увлечение и не в профессию, а в муку.

Чтобы прикоснуться к внутреннему миру человека нужно напрячься, помучиться. Так что фотография для меня — способ познания мира и человека. Но без мук, без напряжения не сочинишь песню. То, что легко делается — легко воспринимается.

— Почему ваши снимки черно-белые?

— В 1960-е годы, когда я начинал заниматься фотографией, о цвете речи быть не могло. Естественно, я учился черно-белой фотографии. 17 лет проработал в молодежной газете, затем шесть лет в Москве в центральной газете «Советская Россия». Ну, а потом меня пригласили в «Огонек».

По своему внутреннему восприятию я всегда был склонен к аскетизму. И в изобразительном плане тоже. Есть художники, которые пишут яркими красками, а есть — сдержанными. Искусство это условность. Каждый творческий человек выбирает то, что ему ближе по душе. В черно-белой фотографии можно выразить больше и глубже, чем в цветной.

— Расскажите о вашем первом напечатанном снимке.

— Это было в школе. Я начал увлекаться фотографией, в фотокружок ходил. Сфотографировал мальчика со скрипкой. А руководитель фотокружка перед этим напечатал пару моих снимков в газете под своей фамилией. Я отдал ему пленки, потому что мне негде было проявлять фото. Перед этим я его спросил, сколько нужно учиться, чтобы напечататься в газете? Он мне ответил: лет пять, шесть. А тут вдруг я через месяц вижу свою фотографию в газете, но не под своей фамилией.

Потом у преподавателя совесть проснулась, и он отнес в редакцию моего мальчика со скрипкой. Оказалось, что это был двоечник музыкальной школы. Они спросили преподавателя: «Что это ты принес?» Он им ответил, что это не он снял, а ученик. В общем, заставили меня прийти в редакцию.

Я пришел, вижу в одном кабинете мужик сидит солидный. Я постучал, он спросил, чего пришел. «Ааа, это ты!» — ну и стал меня журить. Пожурил, пожурил и сказал: «Слушай, вот чтобы не было таких вещей, приноси снимки сам». И вот с тех пор у меня загорелась душа.

— Вас называют православным и свободным художником. Согласны ли вы с этим? Не обижает ли вас, что все ваше творчество описывают всего двумя словами: православный художник?

— Я был свободным всегда. Каждый человек имеет свободу выбора. Даже при той коммунистической идеологии я шел этим путем и делал что хотел. Я ломал стереотипы. Был даже случай, когда меня чуть не исключили из партии за мои фотографии. Тем не менее, это фото потом получило на всесоюзном конкурсе бронзовую медаль, и я был реабилитирован.

Свобода — это волевой акт. Если человек проявляет его, он свободен. Ну, а насчет православия… Ну, моя бабушка ходила в церковь и мать. Да, не очень это жаловали, но народ то молился. Меня не обижает это и не смущает. У меня есть альбом «Святая Русь». В нем фотоочерк из психбольницы. Это ведь не церковь. Как и фотоочерки, на которых раненые афганцы или ветераны.

— Если бы вы не стали заниматься фотографией, то чему посвятили жизнь?

— Я был бы геологом или охотником. Я мечтал об этом в детстве, но не получилось, — смеется.

— Расскажите, как вы относитесь к обработке фото? На какой фотоаппарат снимаете?

— Я всегда проявлял и печатал фотографии лично. Снимал на пленку, и сейчас тоже на нее снимаю. Несмотря на господство цифры я никогда не расстанусь с пленкой, потому что мне жалко расставаться с этим волшебством. В пленке есть первородное звучание слова «фотография». Это ведь светопись. А сейчас какая-то цифрография.

Что касается фотоаппарата, снимаю на Leica. К цифре я отношусь нормально, дерзайте, осваивайте. Это легко: нажал и ни о чем не думаешь, в компьютер закинул, тут же отпечатал. Больше времени свободного.

— Один из ваших самых знаменитых снимков «Грустный праздник», сделанный в психиатрической больнице им. Кащенко. Как вы попали туда?

— Мне поручили сделать серию снимков о том, как люди разных конфессий помогают больным. Таким образом я снимал баптистов в психбольнице. Когда я напечатал свой репортаж, ко мне приехал главный врач Юрий Козырев. Я ему подарил несколько журналов, он их полистал, посмотрел и сказал: «Слушай, а мне нравится как ты снимаешь. Хочешь я тебе первому в истории разрешу снять нашу больницу?» Я присел. Конечно, я согласился.

Две недели каждый день ездил в больницу как на работу. Передо мной поставили два условия: первое — если человек в состоянии аффекта, в кризисе, никто не должен его узнать на снимке, второе — если он из аффекта вышел, ты должен спросить его разрешения.

Этот снимок в колпаке был сделан 31 декабря, когда в больнице отмечали Новый год. Больные шили себе костюмы, делали украшения. Эта фотография получила в Голландии на World Press Photo «Золотой глаз». Хотя я посылал весь очерк, они выдернули только эту фотографию. Но что такое снимок — это символ. А какой же здесь символ? Что мы все дураки? В очерке же страдания, сочувствие.

— В последнее время вы стали чаще снимать или реже, как-то меняется это с годами?

— Реже, потому что я пенсионер. За последние десять лет выпустил пять альбомов. Это мало или много? 55 лет я занимаюсь фотографией и каждый год снимаю по 500-600 метров пленки. Конечно, это довольно много.

— Фотография это искусство?

— Искусство — это то, что вызывает чувство. И чем сильней чувство, тем выше искусство.