Столичный гость рассказал «Вслух.ру», что в музыке можно считать современным, каковы перспективы критического искусства в провинции и зачем музыка и музеи нужны друг другу.
_Композитор из Санкт-Петербурга Владимир Раннев побывал в Музейном комплексе имени Словцова в качестве лектора образовательной программы проекта «Работа никогда не завершается». Лекции проходят в музее каждую неделю. Обозреватель интернет-газеты «Вслух.ру» Ольга Никитина встретилась с композитором и узнала, что в музыке можно считать современным, каковы перспективы критического искусства в провинции и зачем современная музыка и музеи нужны друг другу._
— Владимир, темой вашей лекции стала современная музыка. Что имеется в виду под современной музыкой и как, в вашем понимании, она соотносится с музыкой в широком смысле слова?
— Что такое музыка, всем вроде бы понятно. Мы произносим это слово по десять-двадцать раз на дню, но не все так просто. У случайных людей или даже студентов-музыкантов и маститых музыковедов в определении музыки возникают разночтения. Энциклопедические определения грешат неточностями и пытаются обозначать некие границы, из которых музыка давно уже вышла. Современная музыка — это не просто характеристика лишь одного качества «написанная в наши дни», это нечто иное. Современная музыка обозначает не только временные границы ее создания, но и корневые, очень специфические черты этого явления, не тождественного просто музыке.
(сюда видео)
Происходящее в ней требует не только включения эмоций, но и действия других резонаторов: человеческого опыта, открытости к новому, наслушанности разного рода материала.
Это похоже на то, как если бы вы попали к экзотическому племени. Там может быть и привычно тепло, сытно, и вроде все есть, но принципиальные мировоззренческие вещи устроены совершенно по-другому. И вам очень хочется сориентироваться, как тут и что, и этот процесс может стать для вас откровением или катастрофой.
— Получается, современная музыка устроена по-другому?
— С одной стороны, она в той или иной степени наследует традиции, переосмысляет ее, эволюционная линия прослеживается. С другой — появляются какие-то вещи, для неискушенного человека звучащие за пределами привычных границ, которыми принято определять слово «музыка».
— На вопрос, зачем нужна музыка, часто можно услышать: «Она несет эмоцию, передает настроение». А какая цель у ваших произведений?
— Музыка никогда не была лишь эмоциональным топпингом. Есть некая жизнь, а есть некий топпинг, будто шоколадом поливают мороженое. Нет! Музыка — это язык, на котором говорят, в том числе на сложные темы. Музыка несет мысль, а не только эмоцию. Часто мы не чувствуем те мысли, которые были высказаны Бетховеном или Вагнером своим современникам, довольствуясь лишь тем, какой эмоциональный отклик вызывает в нас та или иная музыка. Этого мало! Это все равно, что читать Пушкина и восхищаться складностью стиха, а на строгие, странные, сложные смыслы не обращать внимания.
Современная музыка нами еще ненаслышанна, она не отобрана историей, она варится в своем соку, как варились когда-то барокко, романтизм и классицизм. Эта музыка создает наши дни.
— Каков идеальный способ слушать вашу музыку? Или разницы нет? Подходит ли современная музыка для записи?
— Конечно, она подходит для записи, она записывается и исполняется. Музыка бывает разная — электронная, импровизационная и прочая. Но все-таки моя музыка — привычное академическое музицирование по нотам, требующее от исполнителей консерваторской выучки.
(сюда видео)
— Такая музыка имеет сложный ритм и создает впечатление импровизации. Насколько важна точность в ваших композициях?
— Нет, это не так. Некоторые мои коллеги и друзья занимаются именно импровизационной музыкой или лишь частично нотируют свои мысли и идеи. Я же всегда создаю только нотированную музыку. Я в этом смысле очень консервативен и старомоден.
— Вы известны как театральный композитор и автор опер. Ваша опера «Синяя Борода. Материалы дела» вошла в шортлист премии Сергея Курехина в 2010 году, а опера «Два акта» получила гран-при этой премии в 2013 году. Современный взгляд на музыку помогает как-то иначе раскрыть традиционные жанры?
— Да, конечно. Сейчас оперы бывают очень разные. И дело не в том, что современная музыка как-то меняет оперу — жизнь меняет всех нас и меняет традиционные жанры, которые мы привыкли видеть такими, какими они были
— Современная музыка имеет немало ценителей в столицах. Как вы думаете, оценят ли такую музыку в провинции? Есть ли опыт представления современных музыкальных произведений в провинциальных городах?
— Был только один случай, когда мою оперу «Синяя борода» показывали в Перми в рамках фестиваля «Звезды белых ночей». С провинцией в моем опыте — все. Хотя довольно часто моя музыка — инструментальная и вокальная — звучала и звучит в провинциальных городах на камерных концертах.
А вот оперы — это большие проекты, требующие приличных затрат для гастролей, это большой риск, и, как правило, оперные театры редко рискуют выезжать в города, где можно столкнуться с непониманием. Это жалко, ведь если не показывать, то свой зритель и не появится.
— Надежда на расширение культурного образования жителей России — она есть?
— Конечно. Сейчас с этим труднее, еще недавно было золотое время — года с 2005 до 2012-го. А потом курс культурной политики изменился в сторону более консервативных жанров и стилей. Поэтому современной музыке, которая не «новая как старая», стало непросто.
(сюда видео)
— Как вы относитесь к телевидению и радио как способу донесения своей музыки до зрителя?
— Прекрасно отношусь, другое дело, что для этого должны существовать специфические радио- и телеканалы. Мне сложно представить мою музыку или музыку некоторых моих бескомпромиссных коллег — Сергея Невского, Дмитрия Курляндского, Алексея Сысоева — на Первом канале в прайм-тайм. Потому что это совершенно не нужно. С другой стороны, если сравнить французский канал Arte и наш «Культура», то это небо и земля.
Было бы здорово, если бы на культурном канале в определенном контексте существовала программа наподобие «Кино не для всех», только про музыку. Вместо этого канал «Культура» производит какие-то беззубые «вегетарианские» передачи про красоту и негу.
— Расскажите о вашем плейлисте. В какой форме музыка предпочтительна лично для вас? Какие носители и методы «добычи» музыки ваши?
— Я слушаю современную музыку, барочную музыку. Или рок-музыку моей юности — Кейт Буш, Van der Graaf Generator, Питера Гэбриэла, там много своих героев. Слушаю на стационарных носителях, не в наушниках при ходьбе. А потом, вы знаете, все есть в Интернете. Некоторое время назад забросил собирать диски и не знаю, что теперь делать с уже собранными. Раньше ставишь диск и заряжаешься сразу на продолжительное прослушивание, может, что-то пропускаешь, но это такой цельный процесс. А сейчас то одно включается, то другое — все быстро меняется, чередуется.
Это особый разговор — психология слушателя в эпоху Интернета.
— Современность музыки — ее по-разному понимают в разных странах? Вы часто бываете за границей и не понаслышке знакомы с их восприятием.
— Ну, разумеется! Там современная музыка и востребована, потому что общественное сознание людей ориентировано на критическое отношение к жизни, на самопознание, глубину рефлексии. И общество активно занимается освоением искусства как инструмента самоанализа. Востребованность современного искусства, современной музыки, современного театра и авторского кино там значительно выше. Я имею в виду не только Европу и Америку, но также Китай и Южную Корею, Латинскую Америку. А когда представления о жизни консервируются, а традиция истолкована превратно, происходит производство фальшака под видом вечного, духовного, святого. Современное искусство акцентирует внимание на сложных, зачастую провокативных вопросах, которые заставляют человека глядеть в зеркало. А это сложно. Проще сходить на Чайковского.
— На Чайковском надо меньше думать?
— Дело не в этом. На Чайковском человек смотрит не в зеркало, он смотрит на канделябры, на бархат, на большой красивый зал, на оркестрантов во фраках, получает наслаждение, как от вкусного блюда. Люди как потребители прекрасного идут именно за этим. Они даже обижаются: «Что вы мне показываете какие-то кошмары и ужасы, я это и так вижу у себя во дворе и у соседей. Покажите мне другое, я пришел сюда, чтобы попасть в сказку».
(сюда видео)
— Мы общаемся с вами в стенах нового тюменского музея, который открылся в конце прошлого года. Какие отношения у современной музыки и музеев? Нужны ли они друг другу?
— Вы знаете, да! Сейчас мы понимаем, что музей — это не склад и даже не просто экспозиционный центр. Это центр культуры в широком смысле слова. Междисциплинарность — одно из качеств современного музея. Это центр жизни, где происходит все. Раз музыкальные институты вроде филармоний и оперных театров довольно консервативны, то часто музыка находит пристанище — площадку и финансирование — у музеев.
Музейный центр в Красноярске, Ельцин-центр в Екатеринбурге, ГЦСИ в Нижнем Новгороде, Владикавказе, Калининграде, Мультимедиа Арт музей в Москве, Пушкинский музей, Эрмитаж — все они поддерживают современное искусство.
Этот список можно продолжать. Хорошие музеи думают о сегодняшнем дне, а не просто, как заботливая хозяйка, протирают в буфете старый хрусталь.
Напомним, в рамках спецпроекта «Работа никогда не завершается» Уральской индустриальной биеннале современного искусства в Тюмени проходят лекции о современном искусстве. Доктор философии, специалист по медиа-арту Антонио Джеуза поведал тюменцам, что такое авангардизм и концептуализм в искусстве, почему они были запрещены в нашей стране и могли развиваться только неофициально. Искусствовед Третьяковки Кирилл Светляков прочитал полуторачасовую лекцию о неудобных образах в живописи прошлых веков. А куратор биеннале Алиса Прудникова призналась, что сверхпозитивно смотрит на развитие искусства в Тюмени.
Следующая лекция пройдет завтра, 18 января. Глава образовательных программ Музея Москвы Кирилл Алексеев расскажет «Что такое перформанс и тело как искусство в современных художественных практиках». Место проведения лекции — музейный комплекс имени Словцова (ул. Советская, д. 63). Участие бесплатное.