«Это слова прощания». Как проходили похороны Владислава Крапивина

Прощание с писателем Владиславом Крапивиным прошло 3 сентября, через два дня после смерти. Разумеется, человека такого масштаба не проводить в последний путь узким кругом. Да и неправильно было бы запретить многочисленным поклонникам выразить признательность любимому автору. Отпевание и прощание с Командором назначено на час дня в Храме на Крови, культовом месте как для Екатеринбурга, так и для всей страны, наверное. Именно тут, как вы знаете, расстреляли семью Романовых. Конечно, проигнорировать печальное событие не смог и я, журналист «Вслуха» и друг семьи Крапивиных.

«*Тонкий крест стоит под облаками,
Высоко стоит над светом белым,
Словно сам Господь развёл руками,
Говоря — а что я мог поделать?*»
(В. Крапивин, 1978 г.)

Ехать одному в пустом купе не так уж и сложно, тем более по маршруту Тюмень — Екатеринбург. Надо просто выбирать билет как можно ближе к началу поездки. На схеме сайта «РЖД» отображаются свободные и занятые места, так что оформить себе полку в совершенно пустом купе несложно. А уж если никто не подсел в последний момент в Тюмени, то до Екатеринбурга можно спать спокойно. Особенно если поезд дальнемагистральный, с минимумом полустанков и коротких остановок.

К станции «Екатеринбург-Пассажирский» мы подъехали по расписанию, в 12:24. На самом деле церемония идет уже с 11:30, но это скорей неофициальная часть. Каждый желающий может зайти в Храм, подняться на второй этаж и попрощаться с Владиславом Петровичем, выразить соболезнование близким. Они, разумеется, тоже здесь: вдова Ирина Васильевна, старший сын Павел, младший Алексей, невестка Лариса (она же действующий командор флотилии «Каравелла»), внучка Даша.

Видно, что организовано прощание на высшем уровне: часть дороги возле Храма оцеплена сотрудниками ДПС, тут же стоят три автобуса, несколько минивенов и, конечно, катафалк — не обычный «Форд Транзит» с дурацкой надписью «Груз 200» под стеклом, а роскошный, специализированный. После прощания кортеж погрузит всех желающих и отвезет на кладбище. Кстати, неизвестно, как бы отнесся к такой торжественности сам Крапивин, при жизни писатель был скромен, избегал излишнего пафоса. Как он признавался в одной из бесед, самым неудобным при получении Премии Президента Российской Федерации в 2014-ом году было даже не само путешествие на поезде. Лариса постаралась, окружила Владислава Петровича комфортом, выкупила места в СВ. Самым неудобным для него было ношение черного официального парадного костюма вместо привычной домашней футболки и свободных штанов.

В последний путь писателя отправили, конечно, не в домашнем. Надетый траурный пиджак превращал и без того слабоузнаваемые черты в совершенно чужие. Я положил ладонь на сложенные вместе холодные руки, чтобы понять и открыть сердце происходящему — и ничего не понял.

Это не Крапивин, явно. Кто-то, отдалённо напоминающий его контурами, но точно не он. А настоящий Владислав Петрович где-то в другом месте. Наверное, сидит дома в привычно глубоком кресле, смотрит телевизор, пьёт чай и поглаживает тряпичного зайца Митьку.

Официальная церемония началась в 13:00. Ведущая искусственным плачущим надрывным голосом перечислила все достижения покойного. На фоне его неприятия любой неискренности в жизни слова плакальщицы воспринимались странно. Хотя, казалось бы, ничего такого, все идет, как должно идти. Провожают великого человека, все организовано по высшему разряду. Однако профессиональные заунывные слова усиливали ощущение нереальности происходящего. Нет, не понимаю… Нельзя так о Крапивине. Надо мужественно. Конкретно. По делу. Как он любил. Как он ценил. Человек, всю жизнь посвятивший борьбе во имя добра и справедливости.

Затем к микрофону встали большие для Екатеринбурга лица: глава города, его заместитель, ветераны «Каравеллы». Из общих правильных и одинаковых слов выделилось одно выступление: вместо красивой речи спикер (к стыду своему даже не запомнил его имени) спел песню на стихи Владислава Крапивина «Маленькие барабанщики». Знакомые всем слова взлетели эхом под своды, отразились от икон и витражей и, усиленные акустикой Храма, вернулись вниз. И весь зал подхватил, запел полушепотом в такт дрожащим в руках свечам. И это искреннее, хоть и осторожное прощание со слезами на глазах оказалось сильнее всех речей, всех правильных и красивых слов, звучавших перед ним.

Когда микрофон опять вернулся к плакальщице, когда начали разносить по залу свечи и готовиться к отпеванию, я вышел на улицу. Очень хотелось выпить. Желательно, «Старого Кенигсберга», Крапивин его в Тюмени очень уважал. Но ближайший магазин в двух кварталах, да и куда торопиться, впереди еще несколько часов возвращения в Тюмень. Возле Храма по-прежнему стояли горстки людей, негромко звенела гитара: народ вполголоса пел крапивинские песни, провожал Владислава Петровича по-своему. Не столь торжественно, но не менее искренне… До окончания отпевания оставалось минут двадцать, потом тело отвезут на кладбище.

Мимо меня широким шагом проходит глава Екатеринбурга Александр Высокинский, ловлю его за рукав: пару слов для тюменских СМИ. Александр Геннадьевич на секунду задумывается, формулируя официальный комментарий:

— Есть люди, которые являются частью общего генофонда. Люди, которые своими принципами, мыслями, чистотой стали частичкой каждого из нас. Это вот то самое, что мы не всегда видим, но именно оно делает нас людьми. К сожалению, в последнее время мы редко обращаем внимание на простые, но важные вещи, о которых говорил Владислав Петрович, а ведь от них зависит наше настоящее, будущее, какими мы будем и уже стали людьми… Самое главное, что мы можем сделать сейчас для памяти Крапивина — это стараться стать теми, кем он хотел бы нас видеть. И тогда он обязательно будет жить среди нас, среди его читателей, учеников, друзей и близких. Я уже говорил на выступлении, что в честь писателя обязательно в Екатеринбурге назовут улицу. Какую — будем обсуждать, проводить опросы. Скорей всего, это будет улица в одном из новых районов города. Конкретней пока сказать не могу.

Речь Высокинского была немного сбивчивой, видно, что он не очень хочет говорить пафосные речи, а формулировка живой мысли всегда требует усилий. Из Храма широким потоком потянулись люди: официальная церемония прощания закончена.

-----

Широкореченское кладбище — четвертое по площади из всех екатеринбургских. Расположено в относительной близости от города, между ЕКАДом и улицами Репина и Зоологической. Кладбище считается элитным, здесь похоронены многие ученые, военные, общественные деятели. Здесь похоронен известный свердловский художник старик Букашкин, здесь похоронены брат и отец первого президента России Бориса Ельцина, здесь похоронен друг Крапивина писатель и редактор Виталий Бугров, здесь же нашел последнее пристанище и сам Владислав Петрович.

Дорогой гроб поставили на центральной аллее, рядом с выкопанной будущей могилой. В отличие от прощания в Храме, здесь слово предоставили всем друзьям, близким, родственникам. Всем, кто имел силы добрым словом вспомнить светлого человека. Траурное напряжение не все смогли перенести на ногах: неожиданно поплохело одному из барабанщиков «Каравеллы», которые ровными линиями выстроились вокруг гроба и сопровождали маршем все добрые слова в адрес усопшего. Барабанщик, совсем юный паренек, неожиданно пошатнулся и чуть не упал. Его вывели в сторонку, положили на скамейку у чьей-то могилы неподалеку и помогли прийти в себя. Мальчишка виновато хлопал глазами, извиняясь за причиненные неудобства. Смерть Владислава Крапивина сильно ударила не только по старшему поколению.

Алексей Крапивин сидел на лавочке в стороне от общей толпы. Держался за голову, покачивался, с трудом осознавая происходящее:

— Не могу сказать, что смерть папы стала для меня неожиданностью. Незадолго до его ухода я разговаривал с врачом в больнице. По его виду сразу можно понять, что ничего хорошего. «Все плохо?» — спрашиваю. Он отвел взгляд и неопределенно повел плечом. И все стало ясно… Папа до конца оставался в сознании. Пытался смотреть телевизор, который ему настроил Паша, мой брат. Но в то же время смотрел немного в сторону, не акцентируя внимание на экране. Например, там на весь кинескоп показана большая пушка. «Папа, что там показывают?» Молчит. «Ну что показывают-то?» — «Пушку», флегматично и незаинтересованно отвечает он.

В последние дни Владислав Петрович почти ничего не ел. Четыре ложки йогурта в один день, две в другой. Кормили с ложечки, пища усваивалась тяжело, сразу появлялись рвотные позывы. Первая госпитализация в 40-ю больницу далась ему очень тяжело. Родные вспоминают, что вернулся Крапивин в еще худшем состоянии, чем поступил. В частности, на правой ноге появилась огромная вздутая гематома на всю длину ноги, начиная с паха. Твердая, как полено, и чрезвычайно болезненная, она заставляла терпеливого писателя буквально кричать от боли. Откуда гематома взялась, чья это ошибка, до сих пор неясно…

— Он жаловался на болезненные пролежни медсестрам и врачам, а они никак не реагировали. Могли не заходить в палату вообще по несколько часов, — продолжает вспоминать Алексей, изредка прикладываясь к ополовиненной бутылке с коньяком. — Он ведь грузный, тяжелый, его надо постоянно поворачивать с места на место, а персоналу больницы будто вообще дела не было. Заходили редко, без живого общения, да и откуда ему взяться, если все замотаны в защитные костюмы, маски.

Человеческое отношение появилось уже во время второй госпитализации, когда пришлось прибегать к помощи медицины катастроф, конкретным ребятам. «Его умирать что ли отпустили? Немедленно увозим». Владислава Петровича поместили в отделение гнойной хирургии и наконец-то под общим наркозом прооперировали гематому, наладили кровообращение. Но сильно легче ему от этого не стало: общая измотанность, ослабленность организма ухудшалась многочисленными пролежнями. Сыновья Павел и Алексей начали круглосуточно дежурить возле отца, периодически поворачивая его с боку на бок.

— Смотрю на него, когда спит, а он, понимаешь, во сне улыбается. Хорошо так, чисто. Он там снова мальчишка, снова вокруг него паруса, друзья, Тюмень, Севастополь, а не постоянная боль и казенные стены. Надо поворачивать отца на другой бок, а как я его разбужу, когда во сне он не чувствует боли, когда ему там спокойно и хорошо.

Скончался Владислав Петрович Крапивин 1 сентября в 06:40 утра во время дежурства Павла, старшего сына. А через день, третьего сентября около четырех часов дня гроб с его телом торжественно опустился специальным механизмом под дробь марша барабанщиков «Каравеллы» в мрачную пасть холодной могилы.

И только в этот момент мне вдруг многое стало понятным. Понятно, что из «неродных» людей Крапивин был мне самым близким (не то, чтобы я сомневался до этого, просто навалилось осознание). Понятно, что просто так в Екатеринбург я больше не приеду, разве что по конкретным делам. Понятно, что мне совершенно нет никакого дела, кто понесет ответственность за безразличие персонала 40-й больницы. И стало предельно-предельно ясно, что Крапивина больше нет. Что нет его в квартире на Фролова. Нет его в Тюмени на Ленина. Не сидит он в своем музее на углу Первомайской — Республики. Крапивина нет. И больше не будет.

Бросив горсть земли в могилу, я развернулся и побрел к стоящим у выхода автобусам. Желание выпить стало невыносимым.

*Это слова прощания,
Это песня привета
Тем, кто шагал с нами рядом,
От ветра не пряча взгляд.
Горьким горнов молчанием
Будет слава пропета
Всем сгоревшим отрядам —
Маленьким кораблям.*
(В. Крапивин, 1970 г.)