"История ведь душераздирающая, она мало кого может оставить без эмоций", - говорит артист.
Он вернулся, только совсем другим. В феврале певец и актер Никита Поздняков выходил на сцену тюменской филармонии русским графом Николаем Резановым в «Юноне и Авось». В октябре — уже мексиканским бандитом Хоакином Мурьетой в новой версии другой легендарной рок-оперы. А в промежутке успел «засветиться» на «Евровидении-2015» в команде Полины Гагариной. О конкурсе, о новой роли, о том, почему его стихия — рок, о чем он мечтает и от чего никогда не откажется, ведущий солист Театра Алексея Рыбникова и участник первого сезона проекта «Голос» рассказал в интервью «Вслух.ру».
— В серебре Полины Гагариной на «Евровидении-2015» в Вене есть и ваш с братом Александром вклад. Помимо участия в команде в роли бэк-вокалиста, ты неожиданно для многих еще и барабанщиком стал. Как это случилось?
— Это идея Юрия Викторовича Аксюты, главного продюсера музыкального и развлекательного вещания Первого канала, — чтобы на сцене был не просто бэк-вокал, а целый коллектив, поющие музыканты. Поэтому выбрали нас. Мой брат — певец и гитарист. А я иногда немного «баловался» с барабанами на концертах нашей группы Black Rocks. Мы вписались в концепцию номера.
_Фото с официального сайта «Евровидения"_
— А на каких еще инструментах можешь сыграть?
— Я учился в музыкальной школе по классу фортепиано, немного играю на гитаре. Ну, и вот когда есть свободное время, теперь занимаюсь барабанами, потихоньку осваиваю смежную профессию. Мне нравится.
— Что все-таки победило, на твой взгляд, на «Евровидении-2015» — песня, спецэффекты или политика?
— Сочетание всех этих факторов. А в итоге, конечно, политика играла большую роль. Мы ведь уверенно лидировали первую половину голосования, а потом пошли «сюрпризы» — совершенно непонятное количество очков от некоторых стран. Но для меня лично A Million Voices — это все-таки первое место.
Шведская песня, которую исполнял Монс Сельмерлев, — неплохая, она очень коммерческая, плюс сильный номер, хороший продакшн. Но уж очень сильно напоминает композицию Дэвида Гетты! Там все само за себя говорит.
— Вы с братом еще и композиторы, сами пишете песни для своего проекта Братья Поздняковы — группа Black Rocks. Сегодня одна из главных проблем российской, да и не только российской музыки, — есть сильные исполнители, но мало по-настоящему сильных песен. Почему? И как на «Евровидении» с этим было?
— Время такое сейчас странное. Вроде бы все есть: хорошие вокалисты, музыканты, композиторы, аранжировщики, саунд-продюсеры и так далее. Но редко все это сходится в одной точке. Чтобы и пел человек хорошо, и песня была стоящая, и продакшн. Что касается «Евровидения-2015», то уровень песенного материала, на мой взгляд, был достаточно неплохим. Но в целом сейчас стараются писать стандартно, шаблонно — какие-то очень простые, запоминающиеся ходы. Чтобы эту музыку было легко потреблять, продавать и так далее. Такой вот тренд, к сожалению.
— Чем удивило и порадовало «Евровидение» кроме уровня песен?
— Меня удивил продакшн этого яркого действа — на высочайшем уровне все было организовано — великолепный звук, свет и все остальное. Умеют там это делать. Когда мы начали репетировать на арене, после каждого дубля к нам подходили по несколько человек и спрашивали: как мы себя чувствуем, не нужно ли что-то прибавить-убавить, поскольку мы работали в ушных мониторах. Было очень комфортно.
— У Полины Гагариной была сильная команда. Кроме вас двоих, это участница «Голоса» Александра Белякова и соавторы конкурсной песни Габриэль Аларес и Катрина Нурберген. Творческий союз, возникший на «Евровидении», может продолжиться?
— Да, собственно, идеи возникли еще в Вене. Мы обсуждали с Габриэлем Аларесом, это шведский музыкант и продюсер, что неплохо было бы «пописать песни вместе». Он собирался даже приехать в Москву с еще одним из авторов песни A Million Voices — Йоакимом Бьорнбергом. Но пока все это только в планах. Может, когда-то что-то и получится, почему нет?
_Фото с официального сайта «Евровидения"_
— Вернуться на «Евровидение» хотели бы, уже как самостоятельные участники, со своим проектом и, может, своей песней? Будете над этим работать?
— Посмотрим. Определенные мысли в этом направлении есть. Сложно пока сказать, когда все может реализоваться, но было бы неплохо. По крайней мере, думаю, потенциал и ресурс для написания песни, а также для выступления на «Евровидении» у нас есть. Мы к этому готовы и как исполнители, и как авторы.
— В одном из интервью ты говорил, что не конкурсный человек. Что ты имел ввиду?
— Я просто не люблю конкурсы. В силу многих причин. Основная — тяжело, когда тебя оценивают, когда что-то происходит несправедливо. Это же всегда человеческий фактор. И даже мнение самого профессионального жюри бывает чересчур субъективным.
— И тем не менее в твоей жизни конкурсы случались неоднократно. И пойти на «Голос» — это была твоя идея. В итоге вы оба с братом Александром прошли кастинг и стали участниками первого сезона. Как оцениваешь этот проект?
— Это был важный этап. Я стараюсь всегда прислушиваться к интуиции. И когда увидел рекламу «Голоса» — что-то во мне щелкнуло. Мне показалось — это нечто действительно новое, нестандартное у нас на ТВ, в шоу-бизнесе, это может что-то поменять. Как, в общем-то, и случилось. Этот проект — действительно, прорыв для нашего шоу-бизнеса. Артисты стали петь живьем, что прежде мы наблюдали нечасто. А в «Голосе» выходят молодые исполнители, поют вживую и неплохо, и это заставляет звезд не отставать.
— Ты пел в проекте Unchain My Heart из репертуара Джо Кокера, Moscow Calling «Парка Горького» и «Колыбельную» Оскара Фельцмана. А если бы была возможность самому выбрать конкурсный репертуар, что бы прозвучало?
— Тогда действительно выбора почти не было. Первый сезон, много рамок по авторским правам. Что хотелось бы самому, да и вообще в проекте… Наверное, любимой группы Queen побольше, что-то из рок-опер, безусловно. Ту же «Арию Христа». Музыки Алексея Львовича Рыбникова…
— А с какой песней ты впервые вышел на сцену? Как это было, какие оставило впечатления?
— Мне было лет восемь. Мы тогда уже переехали из Ноябрьска, где я родился, в Майкоп — это Республика Адыгея, Краснодарский край. Был концерт в городском парке культуры и отдыха. Его организовал мой отец — композитор Виктор Поздняков, он был художественным руководителем в местном Доме культуры. И выходил я на сцену с папиной песней про пони. Помню, что мне сразу понравилось! И так это ощущение со мной теперь и живет. Я люблю сцену, встречу со зрителями, себя на сцене. Туда хочется возвращаться и возвращаться.
— Правда, что ты мог стать не артистом, а футболистом?
— Профессионально я не занимался футболом. А вот мой отец в молодости был спортсменом, играл за сборную Белоруссии. И мы с младшим братом Сашей, естественно, тоже очень увлеклись. Я играл и в Майкопе — в школе, во дворе и даже в Москве, на первых курсах института. Но мне был интересен не только футбол. Я в юности занимался еще и единоборствами, ходил в секцию в Майкопе. До сих пор поддерживаю отношения со своим первым тренером Владиславом Новарчуком, это совершенно потрясающий тренер по киокушинкай каратэ-до. Недавно, кстати, мы встретились и очень тепло пообщались на природе, когда театр приезжал в Майкоп с «Юноной и Авось».
— Спорт и музыку что-то для тебя объединяет?
— Мой интерес к ним. И, конечно, там и там есть своя гармония, определенные правила. И есть еще такой момент — и музыка, и футбол, и те же единоборства требуют прежде всего наличия интеллекта. Я глубоко убежден, что все великие спортсмены, великие футболисты — это люди «с мозгами».
— А когда и как ты уже осознанно выбрал путь, понял, что сцена, музыка, а не спорт — это твое?
— Мне было лет 10-11, когда мы с отцом начали плотно заниматься музыкой. Записывали мои первые детские альбомы, тогда еще на магнитные кассеты. И в итоге любовь к музыке пересилила увлечение спортом.
— Актерская профессия нередко требует хорошей физической подготовки. В том же «Хоакине Мурьете» есть сцена драки, элементы сценического боя. Как ты сейчас поддерживаешь форму?
— Я занимаюсь бодибилдингом на любительском уровне. И еще недавно открыл для себя «Систему Шанти» Сергея Бадюка. Она нацелена на здоровый образ жизни, поддержание физической формы и человеческой красоты. Это комплекс силовых упражнений и дыхательных практик. И мне он очень помогает и спасает при всех моих нагрузках — и физических, и эмоциональных.
— А футбол сейчас смотришь?
— Иногда, какие-то ключевые моменты. Как и отец, очень люблю команду «Барселона». Наш фаворит — мировая звезда Лионель Месси. Очень толковый парень. Как в искусстве и науке, гении есть и в профессиональном спорте, футболе. Месси — один из них.
— В твоей жизни были спорт, музыка, а учиться пошел на философа. Почему все-таки не музыкальный вуз, не театральный?
— Это осознанный выбор. Я всегда хорошо учился. И решил получить серьезное гуманитарное образование. Точные науки — не мое. По своей природе я все-таки больше гуманитарий. А музыкальное образование почему-то в тот момент вообще не привлекало. Несмотря на то, что музыкой я уже занимался профессионально. Мне этого было достаточно.
— Твоя жизненная философия в чем заключается?
— Я просто люблю жизнь. Так что основной постулат моей философии — любовь к жизни во всех ее проявлениях — к семье, к родителям, к брату моему замечательному, к делу, которым я занимаюсь. Еще — согласие, честь, достоинство.
— Ты органично существуешь в разных музыкальных жанрах — есть и джаз в репертуаре, и качественная поп-музыка, и современная опера. Но родная стихия все-таки рок? Почему?
— Я рос на качественной западной рок-музыке. Отец нас на ней воспитал. Я и петь-то учился на хитах лучших рок-вокалистов — Ян Гиллан, Дэвид Ковердейл, Фредди Меркьюри. Все дело в драйве, в энергетике. Причем рок-музыка, как правило, — это всегда живые музыканты. Это особая пульсация, движение. Все по-другому получается и поется, когда рядом с тобой замечательные музыканты. Это сложно чем-то заменить.
— Как в твоей жизни появился театр?
— Уже в юности, в Майкопе. Я занимался в театральном кружке при школе искусств, мы выпустили несколько постановок. И потом, в Москве, появление настоящего театра в моей жизни было опять же связано с рок-музыкой. В определенный момент я увлекся рок-оперой Jesus Christ Superstar. Я выучил ее просто вдоль и поперек! Практически все партии, не только Иисуса. И начал искать, где в Москве идет этот спектакль. Нашелся театр музыки и драмы Стаса Намина, где рок-опера шла на языке оригинала, что для меня в тот момент было особенно ценно. Я пришел на прослушивание, спел «Арию Христа», и меня взяли на работу. Мне было около 20 лет. И месяца через 3-4, наверное, я уже ввелся на роль Иисуса и на роль Клода в мюзикл «Волосы».
— В Тюмень вы привезли спектакль «Хоакин Мурьета» — новую версию рок-оперы «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Многие помнят виниловую пластинку и легендарную ленкомовскую постановку с Абдуловым и Караченцовым. Что изменилось, в чем новизна?
— Во-первых, новое либретто. История похожа на предыдущую, но она более актуальная и, я бы сказал, понятная. «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» — это был несколько сказочный спектакль, там есть такие персонажи, как Звезда, Смерть. Сейчас история ближе к реальности, она более современна. Мы видим все, что происходит в мире, — это к горячему вопросу об эмиграции, беженцах. Хотя и элементы мистики, конечно, остались. У нас есть Оборотень, которого играет мой коллега Николай Дроздовский. Он предстает сначала в человеческом обличье — раздает мексиканцам контракты, предлагает поехать в Америку и заработать легкие деньги. А во второй части — уже в своем истинном облике. Потом, раньше персонажами рок-оперы были чилийцы. И Хоакин представал чуть ли не национальным героем. А на деле бандит он был, головорез.
— А что главное в твоем герое, в Хоакине?
— Он очень целеустремленный человек. Точно знает, чего хочет. И ко всему в жизни относится однозначно-категорично. Как в песне — «Любить так любить, стрелять так стрелять». Если он встретил Роситу и полюбил ее, то не существует ничего вокруг, если он решил кому-то, грубо говоря, «отвертеть башку» — он это сделает.
Но в какой-то момент он хочет завязать с бандитизмом, и даже в сцене с друзьями у нас звучит «Судьба дает нам шанс, черт побери, и если мы откажемся, скажи мне, как нас назвать». Он хочет вести нормальный образ жизни, встречает девушку, и если бы не конфликт с рейнджерами и убийство жены, может, все бы и закончилось хорошо.
_Фото Екатерины Христозовой_
— В интервью для эстонского ТВ ты сказал, что для тебя герой погибает именно в момент, когда теряет жену. Хотя по факту — ведь позже, отомстив обидчикам.
— В этот момент действительно умирают два человека: Росита — физически, Хоакин — духовно. Они еще в разных измерениях, но оба уже умерли. Жизнь без жены и без ребенка для Хоакина не представляет никакого смысла. Есть только одно желание — отомстить. И ему уже все равно, что с ним самим будет дальше.
— Николай Резанов, которого ты играешь в «Юноне и Авось», и Хоакин Мурьета — они такие разные на первый взгляд. Для тебя есть то, что их объединяет и может как-то помогает переходить из образа в образ?
— И там и там трагедия. Граф Резанов тоже потерял жену. Есть в характерах общее — та же одержимость, целеустремленность, дух авантюризма. И так сложилось, что Америка объединяет, Калифорния, где каждый оставил свой след.
— Твои партнеры по театру, по главным ролям в спектакле, как с ними работается?
— Мне повезло с коллегами. Мало того, что они все талантливые, профессиональные актеры, они еще просто очень хорошие ребята, с которыми легко не только на сцене. Мы много времени проводим вместе во время гастролей. И никто от этого не страдает. Вроде бы одни и те же лица должны надоесть за столько лет, но мы всегда интересны друг другу. И когда я вводился в спектакль «Хоакин Мурьета», все ребята мне очень помогали, поддерживали. Роситу играет Александра Акманова, Оборотня, как я уже сказал, — Николай Дроздовский. Творческие тандемы складываются без проблем. Все взаимосвязано: легко общаться в жизни — легко вместе на сцене.
_Фото Екатерины Христозовой_
— Вы только начинаете вывозить спектакль «в люди». При этом «Хоакин Мурьета» намного тяжелее по сравнению с «Юноной и Авось». Как принимали первые зрители, в той же Прибалтике, откуда вы недавно вернулись?
— На ура принимают. И реакция тюменцев нам тоже понравилась. По моим ощущениям, зрители выходят из зала потрясенными. История ведь душераздирающая, она мало кого может оставить без эмоций. И в этом спектакле, кстати, в отличие от «Юноны и Авось», все напрямую, не завуалировано художественной формой. То гадкое, что есть в жизни, — изнасилование, убийство, убийство детей — все в лоб.
— Алексей Рыбников сейчас, уже как кинорежиссер, снимает музыкальный фильм с рабочим названием «Дух Соноры», по мотивам рок-оперы о Хоакине. Ты каким-то образом будешь занят в этом проекте?
— Я — нет, но будет занят мой брат, также актер театра, Александр Поздняков. Он там задействован как актер и гитарист.
— В твоей жизни, помимо больших ролей драматического плана, еще и сказка есть. В театре Стаса Намина ты играл в «Бременских музыкантах», у Рыбникова — Волк в мюзикле «Волк и семеро козлят», в «Буратино» участвуешь. Чем тебе такие роли интересны?
— Я обожаю детские спектакли! Это один из самых любимых моментов, которые есть в профессии. Но это и очень тяжело, потому что детей невозможно обмануть. Игра в таких спектаклях — это очень хороший тренинг: все на пределе искренности, иначе дети тебе просто не поверят. А с мюзиклом получилось очень интересно — когда я был совсем маленьким, у меня была пластинка «Волк и семеро козлят». Я ее постоянно слушал, знал наизусть. Кто бы мог тогда подумать, что я буду работать вместе с Алексеем Львовичем Рыбниковым, в его театре!
— А когда ты выходишь на сцену, на что опираешься в первую очередь? Тебе нужны глаза зрителя, образ какой-то, внутренний настрой?
— Конечно, все эти составляющие важны. И еще я должен четко понимать, что готов по всем параметрам: я знаю роль, текст, все то, что касается работы в пространстве сцены. Я должен знать, что я готов физически. Очень важен такой фактор, как полный зал, потому что на сцене мы тратим огромное количество энергии. Но происходит взаимообмен — много отдаем и столько же получаем от зрителя. Мы всегда это очень сильно чувствуем. И еще один важный момент, даже главный, пожалуй, — выходя на сцену, мы не имеем права лгать. Все должно быть честно.
— А вообще для тебе важнее то, как принял твою работу зритель, или твое личное ощущение — насколько ты сам доволен тем, как выполнил поставленную для себя задачу?
— Для каждого артиста очень важна реакция зрителя. Для нас нет большего наслаждения, чем аплодисменты и овации. Когда зритель кричит «Браво», весь зал встает — это непередаваемые ощущения! Для нас это определенный индикатор. Мы понимаем, что сделали работу так, как нужно. Внутренние ощущения от спектакля — другая сторона медали. В один день кажется, что ты сделал все, что мог, в другой — что-то не получилось. Не бывает одинаковых спектаклей, они всегда разные, живые, и мои эмоции тоже.
— Как ты реагируешь на критику? Она подзадоривает-подстегивает работать лучше, или руки опускаются?
— Руки точно никогда не опускаются. Даже если кто-то про меня гадость напишет, ну, Бог им судья. Я не истерю по этому поводу. Сейчас время такое — есть Интернет, каждый может высказаться, независимо от того, понимает что-то в этом, не понимает. И потом, критика же бывает разная, и конструктивная тоже. Все имеет право на существование. А вообще, мой главный критик — это я сам.
— Актерам бывает тяжело выходить из образа, из энергетического накала сцены. Как у тебя происходит процесс возвращения от героя к Никите Позднякову?
— Ничего особенного для этого мне не нужно. Процесс «включения» — выхода на сцену и «выключения» за кулисами всегда происходит по-разному. Определенной формулы нет. Иногда тяжело, иногда легко, иногда быстро, иногда медленно — это непредсказуемая штука.
— На сцене ты — яркий, харизматичный, порой просто сгусток энергии. А за ее пределами — какой?
— Я эмоциональный человек. В зависимости от обстоятельств бываю разным. В целом, стараюсь не нервничать, что бы там не происходило в жизни. Но понятно, что не всегда это получается. Настроение бывает полярное, порой резко меняется, даже взорваться могу иногда. И еще я увлекающийся человек, если что-то меня сильно заинтересовало — погружаюсь в это с головой, отдаюсь полностью.
— Есть момент в творческом процессе, который ты любишь больше всего?
— Все, что скрывается за понятием «вдохновенное творчество». Сцена — самое любимое, но мы с братом еще и музыканты. Вдохновенное творчество происходит и в студии. И это очень занимательный процесс. Иногда садишься что-то записывать, сводить, делать аранжировку, и время пролетает незаметно. Смотришь на часы и думаешь: ничего себе!
— Кроме отца-композитора, который поставил вас с братом на этот творческий путь, кто еще те люди, общение, совместная работа с которыми повлияли на твое становление как певца, актера?
— Прежде всего это главный режиссер нашего театра — Александр Рыхлов. Он всегда мне очень сильно помогает — и в новых постановках, и в текущих, в работе над ролью. Он и режиссер, и наставник, и педагог по актерскому мастерству, и замечательный друг.
— Будучи еще очень молодым артистом, ты, работая тогда в кавер-группе Green Town, не раз пел вместе с Джо Линн Тернером — легендой Deep Purple и Rainbow, во время его российских туров. Что у него взял для себя?
— Мне очень нравится, как он работает на сцене. Помимо вокала — его подача, его драйв, как он двигается, общается с публикой. Для меня это был очень хороший опыт. Одно дело — смотреть концерты западных звезд по телевизору, в Интернете и другое — видеть это на расстоянии двух метров, когда ты чувствуешь энергетику, запал.
— Судя по творческой карьере — ты не суетишься и не размениваешься по мелочам, умеешь ждать и добиваться своего. Иисус, Резанов, Хоакин, «Голос» и «Евровидение». Что впереди, какая новая цель?
— Много всего хочется! Что касается театра, то говорил уже, что планируется постановка по «Войне и миру». Там я — Андрей Болконский, Александр — Наполеон. Пока премьера ожидается в 2016-м году. Надеюсь, что все сложится. И помимо этого есть еще очень интересные театральные идеи, над которыми мы с режиссером Александром Рыхловым как раз начинаем работать. Что касается нашего сольного проекта с братом, — мы готовим к выходу новый музыкальный материал, новые песни. Хочется, чтобы было продвижение — радиостанции, ротации и так далее. Собираемся снимать клип, если все сложится удачно. Как актеру, конечно, хочется, чтобы помимо театральной получила развитие еще и киноистория.
— Сколько часов должно быть в твоих сутках, чтобы успевать сделать все, что хочется?
— Не будет хватать все равно, сколько бы их не было! И даже если стараюсь тратить меньше времени на сон — все равно мало.
— Если вдруг когда-то придется делать выбор между театром и сольной музыкальной карьерой с братским проектом, что ты предпочтешь?
— Ни от того, ни от другого я не смогу отказаться. Это мои любимые «наркотики», на которых я сижу очень давно и плотно и бросать не собираюсь.
— Самое яркое впечатление за последнее время?
— Это, конечно, премьера «Хоакина». Я достаточно долго к этому шел. Первые репетиции состоялись еще в 2010 году, а премьера в роли — только через пять лет. Было много разных обстоятельств, в силу которых так произошло. Но я не жалею — всему свое время. Я вообще думаю так: все, что случается с нами в жизни, — это правильно. Просто мы не всегда понимаем — почему и для чего происходит так, а не иначе. Нам кажется, что все плохо, если чего-то не получаем. Но, возможно, это для нашего же блага. И именно сейчас ввод в спектакль для меня прошел очень осознанно, а пять лет назад могло быть по-другому.
— А самый невероятный случай из недавнего?
— Ездили в июне с Полиной Гагариной на премию «МУЗ ТВ» в Астану. Все действо было на спортивной арене. И начался жуткий ураган прямо в начале церемонии, ливень. Крыша не спасла, заливало все — сцену, закулисье, зрительный зал, срывало декорации. Было жутко!
— И возвращаясь к недавнему спектаклю и новой роли, — как бы ты объяснил своим будущим зрителям, почему стоит смотреть «Хоакина Мурьету»?
— Во-первых, потому что это честно. Во-вторых, потому что все это мы делаем во имя любви. В третьих, я вообще всем советую ходить в театр, интересоваться искусством. Может, кому-то и стрелять тогда не захочется…
