Непривычно скромным получился "Праздник на высшем уровне".
Непривычно скромным получился «Праздник на высшем уровне». Так было названо шоу тюменского театра «Мимикрия», представленное в день рождения города, 25 июля."Мимикрия" сама приучила тюменцев, что лето в городе — не бесконечный однообразный уикенд на даче или на пыльных раскаленных улицах, а время приятно бодрящих культурных событий, «вкусная» фестивально-карнавальная пора. Однако в планы вмешался кризис, и в этом году вместо разнообразной программы из выступлений российских и зарубежных уличных театров случился бенефис одной-единственной «Мимикрии». Тут как нельзя более кстати пришелся десятилетний юбилей коллектива: студенческий театр института экономики и права, из которой выросла сегодняшняя «Мимикрия», появился в 1999 году. Фактически «Мимикрия» проиграла сама себе в сравнении, предложив городу вынужденно скромное поздравление. Однако надо отдать должное этой мужественной компании, во-первых, за активный многолетний организаторский непокой, а во-вторых, за то, что все три представления — новое флаг-шоу, «Дорога дураков» и «Птицы» — были отыграны театром ответственно, по-комсомольски. Несколько часов под жарким солнцем — практически на одном дыхании. Профессиональная выдержка всегда производит благоприятное впечатление. Только время от времени навещала тревожная мысль: каково актерам столько времени шагать на ходулях, держать равновесие, махать металлическими палками? Жаль, что тревога на этот раз не имела отношения к воздействию искусства. Талантливые актеры театра хороши сами по себе. Но часто действие, которое их по отдельности прекрасные персонажи представляли, разваливалось, было затянутым. Так, флаг-шоу не вызывало большого энтузиазма. Из динамиков звучал сентиментальный текст о сезонах, актеры выходили и разнообразно махали разноцветными флагами. К тому же отсутствие драматического сюжета лишало действие элементарных сопереживаний. Вторым номером в трехчастной программе значилась «Дорога дураков», премьера прошлого года. Несколько типичных персонажей вне времени, снабженных околонациональным российским колоритом, собирают телегу, запрягают и едут. А по дороге с героями постоянно что-то происходит. Спектакль со времени первого представления окреп, сросся. Однако по-прежнему действие было длинноватым для улицы. Пусть даже площадка для представления у входа на Цветной бульвар была жестко зафиксирована ограждениями и таким образом сближала непредсказуемые уличные условия с выверенными камерными. Но в данном случае это играло как раз против театра, так как камерность не выдерживалась: зрители активно приходили и уходили, разрывая смыслы целого действия и унося с собой невнятные скоморошеские обрывки спектакля. А спонтанность, импровизация и необходимое в уличном действе как воздух интерактивное общение со зрителем построенным барьером были искусственно ограничены. На этом фоне почти героическими выглядели самоотверженные заигрывания некоторых актеров с публикой, остальные в глаза зрителю вовсе не смотрели, старательно замыкаясь на своем персонаже. Общий посыл действа, обаятельного и правдивого, если растащить его на зарисовки и скетчи, оставался тяжеловесным. Общественный суд, на который вынесли мимикрийцы изображенных ими дураков, не вызывал единодушного сочувствия. В конце все герои предсказуемо облачились в белое и с узелочками побрели в неизвестном направлении. То ли умерли, то ли перешли в некую отрешенную символическую ипостась без названия. Причем какой бы ни была дорога разнообразных дураков, финал всех ждал одинаковый, поэтому пафос осуждения-суда здорово обесценился. При этом хороший, удачный ход — многомерность, сложность происходящих одновременно множества небольших действий — ни к чему конкретному не вел. Он был хорош опять-таки сам по себе, отдельно взятый. Спектакль радует качеством исполнения, однако чувство разочарования от представления появляется постепенно от неточного выбора материала, от размытости культурного высказывания. Претензии в основном вызывают максималистский выбор и юношеская прямолинейность. Пора, казалось бы, перерасти эту студенческость, этому есть все предпосылки, но что-то все не выходит повзрослеть у ценного для Тюмени молодого театра."Птицы", оставленные на сладкое, подтвердили этот изъян. Беспощадный юношеский контраст черного и белого, чистые эгоистичные краски — и никаких тебе полутонов, никакого намека на скромное и необходимое обаяние ассиметрии, нетипичности, индивидуальности. Спектакль о непростых взаимоотношениях птиц свободных и «цепных», подневольных. О том, как любовь побеждает зависимость и привычку. Исключительно мрачна и одномерна роль птицелова, человека в широкополой шляпе и черном одеянии с высоким воротом, практически полностью скрывающих лицо. Такой готичный злодей держит на цепи огромную черную птицу. Монашеский наряд птицелова и ущербность птицы вызывают стойкие ассоциации с бессмертным произведением Виктора Гюго. В итоге птичий квазимодо также восстает против тирании птицелова и тоже умирает за любовь. А черно-белый отпрыск несчастной парочки стремится к стае матери, и вроде бы растроганный птицелов отпускает своего нового раба на волю. В целом эта романтическая абстракция, далекая от стоящих вокруг театральной площадки очень реальных и часто праздных и простых людей, оказывается непригодной к использованию. В ней не хватает какой-то необходимой жизнеспособности, живой, настоящей силы, которой на площади — в миру — самое место, которой веришь, какой бы непрочной ни была конструкция из палок и перьев. И словно нарочно центральный персонаж «Птиц» — черно-лохматое зловещее существо — символично передвигается на костылях. Между тем по отдельности снова все на своих местах: прекрасные костюмы, с предыдущих выступлений дополненные масками, напоминающими венецианские, вместо бесформенных из ткани. Многомерные лохматые одеяния, имитировавшие птичью воздушную стать, тоже удались как нельзя лучше, тем более дополненные тонкими лапками-ходулями. Покорили и птичьи повадки главных героев, отрывистые характерные движения голов. Исключительно хорош был и образ черного существа на цепи. Чуть больше глубины, свободной от крайностей, без ущерба простоте и легкости, цены бы представлению не было.
