Почтить память коллеги, друга и отца сегодня на Червишевском кладбище Тюмени собрались близкие Александру люди.
Время летит стремительно и вот уже исполнилось 15 лет со дня трагической гибели тюменского фотожурналиста Александра Ефремова. Как говорится, человек жив, пока его помнят.
Сашу в Тюмени знали многие — практически ни одно городское событие не обходилось без участия фотокорреспондента тюменской молодежки «Наше время». Казалось, что в свои сорок лет, которые ему никто не давал, этот человек только начал жить. Стремясь успеть везде и всегда, он не боялся рисковать и совершил более 50 парашютных прыжков, а в 1995 году вместе с отрядом тюменского ОМОНа уехал в Грозный, на войну.
Он очень сожалел, что не служил в армии и старался быть близким людям в форме — одной из его любимых тем были люди в погонах, но не генералы, а рядовые.
Вот и когда он после публикации своих снимков и репортажа в «Солдате удачи» получил грант, то тут же использовал его для новой поездки в Чечню. Он все сокрушался, что в первую командировку не успел доснять апофеоз войны — заброшенные в тупиках железнодорожные вагоны-рефрижераторы, забитые скелетированными трупами российских солдат, погибших еще в первую чеченскую кампанию.
Утром 11 мая 2000 года командир временного отдела внутренних дел (ВОВД) Заводского района города Грозного подполковник милиции Александр Кадулин сказал мне, что с группой сменных офицеров из Тюмени к нам в пункт временной дислокации (ПВД) прилетает и фотокорреспондент Александр Ефремов: «Знаешь такого? Поедешь встречать в аэропорт Ханкалы!».
Как не знать Сашу? Я с ним познакомился еще в начале девяностых, в редакции газеты «Наше время» (бывший «Тюменский комсомолец»), где когда-то делал тематическую полосу о работе правоохранительных органов. Он всегда рвался в бой и очень любил снимать людей в форме. В 95-м Ефремов побывал с Тюменским ОМОНом в Чечне, сделал множество замечательных снимков, опубликованных в том числе и в журнале «Солдат удачи», а потом даже выиграл грант для последующей командировки в горячую точку.
Сколько мы с ним любопытных репортажей изладили! Вместе с операми в засадах ловили проституток и сутенеров, участвовали в спецмероприятиях ОМОНа на тюменских рынках и вместе истекали аллергическими слезами, фотографируя почти тонну дурно пахнущей марихуаны, изъятой операми тогда еще милицейского управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.
Как раз к нашему приезду новое командование райотдела и Саша только прилетели на Ханкалинский аэродром на вертолете из Моздока. При встрече мы обнялись как старые друзья и поехали на базу. У бетонной вертолетной площадки красно-кирпичная будка обращала внимание кривой белой надписью «МОРГ». Никто из нас и предположить-то не мог, что через сутки он примет тюменских ребят.
Наша УАЗка-батон «скорая помощь» шла вдоль железнодорожных путей, куда войска со всей Чечни для отгрузки в чермет стянули свою битую технику — обгоревшие танки, БТР, БРДМ («бардаки») и самоходные артиллерийские установки «САУшки». Провоцируя всеобщий выхлоп адреналина, у нас, ротозеев, из пламегасителя ствола одной САУ торчал застрявший снаряд, готовый взорваться в любую минуту. Это кладбище изувеченной и ржавой брони тогда произвело на Ефремова неизгладимое впечатление. Саша собрался было снимать, но я его отговорил: успеется еще за две недели.
У старшего по нашей машине в ханкалинском госпитале были какие-то дела, и мы, сняв с автоматов магазины, зашли на территорию. Саня расчехлил фотоаппарат и без устали защелкал затвором. Застигнутые врасплох фельдшеры, военврачи и бойцы-пациенты не противились несанкционированной съемке и даже пытались позировать. Получилась небольшая фотосессия.
В ВОВД мы поспели к обеду. С позволения доктора Василия Яворницкого я поселил Сашу у нас в санчасти. Приняв разведенного спирта под наваристый красный борщец, он блаженно сказал, что суток трое не ел по-человечьи. Потом я его водил по нашему укрепрайону, показывая райотдел, казармы и «контрабасов"-контрактников. Он не ломался — снимал всех бойцов подряд, даже тех, кто просто просил «сфоткаться» на память.
С вечера я договорился о съемке утром следующего дня экипажа минометчиков, во время атак «бараевцев» не раз прикрывавших нас огнем своей артиллерии. Саша согласился, но утром все переиграл.
Подполковник Людвиг Поперечный, накануне с Ефремовым прилетевший из Тюмени в трёхмесячную командировку в ВОВД, вместе с прежним начальником штаба ВОВД Сергеем Сергеевым оправились на служебном УАЗе знакомиться с подведомственным районом. Каким-то образом Саша напросился к ним в машину поснимать Грозный с высоты Карпинской горки и позвал меня с ним прокатиться. Я, было, надел «разгрузку» и взялся за автомат, как доктор Василий Яворницкий заявил, что моя очередь мыть санчасть: «Никуда не поедешь, пока шмон не наведешь!». В сопровождение Ефремову назначили Панджи Жураева.
Минут через двадцать стоявшая на столе наша радиостанция захрипела и взволнованный голос старшего огневой группы сопровождения капитана Александра Робертуса прокричал о подрыве машины в поселке Кирова: «У нас подрыв! Есть «двухсотые», «трехсотые»!». Доктор схватил сумку с медикаментами и как был — в футболке, трико и тапках — метнулся к санитарной машине. Через минут десять мы были на месте.
На окраине поселка, упиравшегося плетнями-заборами в близлежащую сопку в колее грунтовой дороги виднелась небольшая воронка от взрыва, а в метрах десяти — превратившийся в хлам подорвавшийся УАЗ. Милиционеры группы сопровождения собирали убитых и раненых. Поломанного взрывом, но живого Сергея Сергеева бойцы вместо носилок уложили на найденную дверь и, заняв оборону, дожидались врача.
По свидетельским показаниям удалось восстановить картину происшедшего. Миновав поселок Кирова, автомашина с огневой группой прикрытия, ехавшая впереди, почему-то отстала. Нырнув за сетчатый забор на грунтовую дорогу, ведущую к вершине сопки, УАЗ с журналистом и милиционерами, на виду у сопровождения, подорвался на мощном замаскированном фугасе.
Водителя и пассажиров разбросало по окрестным кустам. Водитель, похоже, родился в рубашке — ни одной царапины. Серьезно ранило и поломало начальника штаба ВОВД Сергея Сергеева, но военные врачи и его жена сделали всё, чтобы он выжил и вернулся к полноценной жизни.
Все погибшие — Людвиг Поперечный, Панджи Жураев и Александр Ефремов — ехали на заднем сидении. По заключению милицейских экспертов, под задним мостом автомашины и произошел взрыв. Он пришелся как раз под сиденье Саши Ефремова. Ему больше всех досталось…
Руководство объединенной группировки войск на Северном Кавказе по нашей просьбе дало добро на зачистку поселка. Его окружила легкая бронетехника, а минометчики расчехлили орудия. Поселок махом «вымер», и только в конце крайней улицы мелькнула и скрылась за поворотом подозрительная глухотонированная «шестерка», появлявшаяся в местах терактов и фигурировавшая во многих милицейских сводках.
Убитых и раненых мы вывозили другим путем — по данным разведки, на верхней дороге, по которой мы с «доком» приехали, была засада. Боевики завалили ее грудой металлических сейфов и поджидали нас с гранатометами.
Убитых ребят мы потом с «доком» отвезли в тот самый красно-кирпичный Ханкалинский морг. Специальная команда, назначенная из проштрафившихся армейских бойцов, определила наших ребят в пластиковые мешки с прозрачными конвертиками для записок.
Доктор Яворницкий долго потом сокрушался, что не знал военных примет: ничего нельзя брать с поля боя. А он с неделю назад притащил с армейских позиций трое окровавленных носилок, которые отмыл и просушил. Как специально приготовил…
Тела погибших тюменцев «вертушкой» отправили в Моздокский морг. А следующим днем закончилась и моя командировка на Северный Кавказ. Начальник ВОВД отправил меня в Моздок сопровождать в Тюмень груз 200. Внутри тесноватой и не приспособленной для перевозки пассажиров ВВшной «восьмерки» я располовинил свой бронежилет и поделился его частью с рядом сидевшей медсестричкой. Для пущего удобства мы уперлись спинами друг в друга. Получилось бронированное кресло на двоих, защищавшее нас снизу на случай обстрела с земли.
Летели быстро и очень низко над землей. Вертушка только успевала подпрыгивать при встрече с жиденькими лесополосами из акаций и лихо уворачиваться от парящих ворон. В комендатуре мне выделили КамАЗ и сказали, что из Тюмени в Минеральные Воды за погибшими ребятами уже вылетел транспортный самолет.
Моздокский морг для погибших бойцов оказался подземным ангаром при военном аэродроме. Я с трудом нашел его смотрителя — полупьяного прапорщика. На вопрос о телах погибших тюменцев, он развел руками и кивнул головой на «Черный тюльпан», грузовой АН-12, забитый носилками с неопознанными трупами солдат и офицеров. Дескать, по запарке загрузил в самолет мой груз 200. Прапора хотелось прибить на месте.
Я бросился к командиру «грузовика» и буквально пал на колени: «Дай своих забрать!». В Ростовском морге тысячи неопознанных бойцов и найти там своих было бы практически невозможно.
Командир «тюльпана» дал мне десять минут. Как вскоре оказалось, все пластиковые конвертики с записками облетели с мешков при погрузке-разгрузке, и, чтобы найти своих, пришлось открывать каждый мешок. Двух нашел сразу, а вот Людвига Поперечного никак. Только на втором «круге» признал его по рваным милицейским брюкам с красным узким кантом.
Облегчение наступило после того, как носилки с моими парнями солдаты-срочники из самолета перетащили в комендантский КамАЗ. Потом я в морге из своих рук поил водкой судмедэксперта-осетина, готовившего моих ребят в последнюю дорогу домой.
Надо отдать должное прапорщику из Томска, водителю выделенного мне КамАЗа, несмотря на запреты, глубокую ночь и комендантский час, через Кабарду погнавшего машину с моим грузом 200 в аэропорт «Минеральные Воды», где нас уже встречал тюменский борт.
Чуть меньше года потребовалось тюменским милиционерам, чтобы найти убийц наших земляков. Боевики, совершившие этот теракт, были уничтожены в перестрелке. Но легче от этого не становится. Погибших уже не вернуть.
Людвиг Поперечный похоронен в Нижней Тавде, Панджи Жураев на родине — в Узбекистане, Александр Ефремов — в Тюмени. Я привез в Тюмень побитые взрывом Сашины вещи: изуродованную фотокамеру с полузасвеченной пленкой, слипшиеся от крови его документы и диктофон, запись с которого потом легла в Сашин «Последний репортаж».
13 мая 2001 года губернатор Сергей Собянин вручил медаль «За отвагу» матери Александра Ефремова, которой он был награжден посмертно. Кстати, сама Антонина Семеновна была представлена к такой же медали в октябре 1944 года за героизм на Карельском фронте. К сожалению, зимой 2010 года она ушла из жизни.
По инициативе Сашиных коллег-фотокорреспондентов в 2003 году увидела свет книга-фотоальбом «Неоконченный репортаж». 14-й год подряд объявляется открытый региональный конкурс репортажной фотографии «Памяти Александра Ефремова». А 29 июля, в день рождения талантливого фотожурналиста, на его родине в Тобольске, в Доме наместника, откроется итоговая фотовыставка участников конкурса и пройдет церемония награждения победителей.
В сентябре эта фотовыставка будет экспонироваться в Тюменском музее изобразительных искусств.
