Выпускник питерской академии театрального искусства Роман Ильин репетирует в тюменском театре "Ангажемент" пьесу Шекспира "Двенадцатая ночь"
«Врлу-фрлу, врли-фрли! Брутти-бру, братти-бра…» — в театре «Ангажемент» идет репетиция шекспировской «Двенадцатой ночи». Артисты начали разрабатывать драматургический рисунок, даже не выучив в совершенстве текст: на первое время слова заменяются звукосочетаниями из упражнений по сценической речи. Работа режиссера — нечто большее, чем просто создание спектакля, уверен выпускник Санкт-Петербургской академии театрального искусства, ученик Геннадия Тростянецкого Роман Ильин. Поэтому его репетиции начинаются с речевой «гимнастики», а хореограф спектакля Наталья Шурганова проводит с актерами тренинги по пластике. Ильин — сторонник «актерского» театра, в котором режиссер выступает в роли провокатора, подталкивающего актера к импровизации, к игре, к созданию собственной роли и всего спектакля: «Нет театра, где была бы очень плохая труппа, просто редкий режиссер с ней работает». Главное — это работа с артистом, вокруг него все вертится. Можно поставить роскошные декорации, музыку, свет, но если актер в этом окружении — лишь двигающаяся марионетка, спектакль не состоится. Пока режиссер вместе с актерами ощупывает, пробует материал на зуб: «Как будто до нас не было театра, мы для себя заново изобретаем велосипед — театральные законы, и проверяем, действуют ли они». В актере Роман Ильин ценит именно эту способность почувствовать себя дилетантом, первоклассником, отбросить самоуверенность, весь предыдущий опыт и начать изобретать спектакль с чистого листа. В начале работы над спектаклем Ильин не стал распределять роли — актеры сами выбрали персонажей и должны были их представить в форме театрального этюда. Мизансцены сочиняются прямо во время репетиции — актеры предлагают свой вариант, режиссер вносит поправки, поднимается на сцену сам, чтобы опробовать только что пришедший ему в голову поворот. «Бритти-бри, брытти-бры!» — осуждающе обращается Денис Юдин к Светлане Семеновой. Она в ответ смачно целует Екатерину Захарову. Стало быть, это герцог Орсино, влюбленный в Оливию, и Оливия, влюбленная в пажа Цезарио, который на самом деле — барышня Виола. Так оправдывается постулат Ильина: репетиция — эксперимент, и актер при этом находится в постоянном напряжении. При этом для каждой пьесы у режиссера найдется свой подход: «Чехов или Шекспир, комедия или трагедия — материал сам диктует, как его репетировать». Пока Роман Ильин не нашел «своего» театра, но график приглашений расписан надолго вперед. Он ставил в Орле, Владимире, Питере, Таллине, Выборге, в некоторых театрах — не по разу, но это не отменяет факта: каждый новый спектакль требует знакомства с труппой: «У меня особое видение театральной игры, и бывает непросто с артистами», — говорит Роман. В этом случае важно иметь надежный тыл в виде постановочной группы. В каждом городе у режиссера есть «свой» хореограф, осветитель, звуковик. А вот художник всегда один, он и работает над тюменской постановкой. Студент кафедры сценографии РАТИ (ГИТИС), ученик Сергея Бархина Даниил Ахмедов восхищает Ильина тонким вкусом, чувством стиля, лаконизмом и функциональностью декораций: «Даниил часто делает спектакль в двух-трех цветах, он — жесткий график. В отличие от других спектаклей „Ангажемента“, в нашем не будет случайного цвета, случайного костюма. Перед театральным художником стоит трудная задача — не обытовить происходящее на сцене, остаться в плоскости поэтического языка». Работу режиссера Роман тоже то и дело именует «высказыванием». Эта вынужденная высокопарность — способ подчеркнуть неочевидную в сегодняшнем театре истину: речь идет именно о создании самостоятельного художественного текста, не сводящегося к прямолинейному «оживлению» сочинения драматурга. Свое первое поэтическое высказывание в Тюмени Ильин обещает превратить в «бомбу, фишку для зрителя, которую, кажется, здесь никто не делал».
