Как издавна водилось на Руси за народными защитниками, несколько лет Короленко провел в тюрьмах и ссылках.
_Пушкина прозвали солнцем русской поэзии. Его — тоже солнцем, но русской литературы. Еще — нравственным гением и праведником. Первый русский лауреат Нобелевской премии по литературе Иван Бунин писал о нем: «Радуешься тому, что он живет и здравствует среди нас, как какой-то титан, которого не могут коснуться все те отрицательные явления, которыми так богата наша нынешняя литература и жизнь. Когда жил
Русский революционер и советский государственный деятель Анатолий Луначарский после февраля 1917-го высказал мнение, что именно Короленко следовало бы стать первым президентом Российской Республики. У Максима Горького Короленко вызывал чувство «непоколебимого доверия». Еще гениальный писатель и буревестник революции Горький писал: «Я был дружен со многими литераторами, но ни один из них не мог мне внушить того чувства уважения, которое внушил Владимир Галактионович с первой моей встречи с ним. Он был моим учителем недолго, но он был им, и это моя гордость по сей день». Антон Чехов отзывался о Короленко так: «Я готов поклясться, что Короленко очень хороший человек. Идти не только рядом, но даже за этим парнем — весело».
"Сибирь — не пустыня ведь…"
Вряд ли Антон Палыч весело шел бы за ним в описанном «этим парнем» случае: «Нас ввели в коридор одной из сибирских тюрем, длинный, узкий и мрачный. Одна стена его почти сплошь была занята высокими окнами, выходившими на небольшой квадратный дворик, где обыкновенно гуляли арестанты. Теперь, по случаю нашего прибытия, арестантов „загнали“ в камеры. Вдоль другой стены виднелись на небольшом расстоянии друг от друга двери „одиночек“. Двери были черны от времени и частых прикосновений и резко выделялись темными четырехугольниками на серой, грязной стене. Над дверями висели дощечки с надписями: „За кражу“, „За убийство“, „За грабеж“, „За бродяжничество“, а в середине каждой двери виднелось квадратное отверстие со стеклышком, закрываемое снаружи деревянною заслонкой. Все заслонки были отодвинуты, и из-за стекол на нас смотрели любопытные, внимательные глаза заключенных».
Так Короленко описал свое заселение в тобольскую тюрьму. Каких сидельцев до него там только не было! Первый русский писатель протопоп Аввакум и первый неодушевленный ссыльный Углический колокол. Радищев, Достоевский, Кюхельбекер, Чернышевский… В этот ряд следует добавить декабристов, чья просвещенность и высокая нравственность, бесспорно, преобразили Сибирь. Вот и Короленко с его кристальной честностью и обостренным чувством справедливости привнес в преображение «юдоли зимы и печали» свою лепту. Самому же ему примером благородства служил отец, казачий сотник, а затем и уездный судья в Малороссии. Короленко-старшего отличали суровость нрава, замкнутость, но и — честность и бескорыстие. Как вспоминал потом сам писатель, отец основательно повлиял на его мировоззрение, хотя между ними и не было «никакой внутренней близости». Тем не менее, Короленко-младший неоднократно возвращался к образу отца в своих произведениях — в рассказе «В дурном обществе» и в автобиографической повести «История моего современника».
Родился блестящий инженер человеческих душ в Житомире, на Полтавщине, где переплелось между собой польское, украинское и еврейское. Эта мешанина воспитания, культуры и разноязыкости отразилась в творчестве писателя. В его произведениях отстаивается гуманизм и порицается национальная рознь и любого рода ксенофобия. Здесь не обошлось без влиянии эмоциональной и впечатлительной матери Эвелины Иосифовны, ревностной католички. Она стала опорой для детей, когда скончался Галактион Афанасьевич и семья бедствовала.
Окончив гимназию в Ровно, Владимир поступил в Технологический институт Петербурга, но унизительная бедность заставила бросить учебу и устроиться корректором в одно из издательств. Поиски «блох» в чужих текстах вскоре сменились на более приличное занятие — Короленко переезжает в Москву, где становится стипендиатом в Петровско-Разумовской земледельческой академии. Хотя кем-кем, но точно не агрономом должен был стать Владимир Галактионович. Понимая это, он начинает увлекаться идеями народничества. В 1876 году за подачу прошения от имени 79 студентов об отмене жесточайших порядков в академии Короленко исключили и выслали в Кронштадт.
###Последняя попытка получить высшее образование, тоже, впрочем, неудачная, была осуществлена в 1877 году. Владимир Галактионович поступил в петербургский Горный институт. Не проучившись там и двух лет, студент Короленко был арестован.
Кто-то из товарищей настрочил донос, и неистового народника обвинили в революционной деятельности и опять выдворили из столицы. На этот раз — в вятский город Глазов. До ареста и высылки Короленко все же успел дебютировать как писатель. Журнал «Слово» опубликовал его новеллу «Эпизоды из жизни искателя».
Как издавна водилось на Руси за народными защитниками, несколько лет Короленко провел в тюрьмах и ссылках. В феврале 1880 года он писал своему брату Иллариону: «…Весной (в мае, должно быть) — в Сибирь! Здоров, и настроение ничего. Что ж! Сибирь так Сибирь — не пустыня ведь…». В другом письме он добавлял: «Сибирь — еще одна ступень, и, кажется, я шагну на нее совсем твердо». В Тюмень, где ссыльные распределялись по сибирским тюрьмам, Короленко был доставлен 30 июля 1880 года, но не пробыл там и дня. В «Истории моего современника» он вспоминает, что осужденных привезли на площадь перед большой тюрьмой, откуда из-за решеток на окнах выглядывали знакомые ему «политические»
В этот же день его посадили на баржу и отправили водным путем в Томск. Швецов, известный впоследствии сибирский экономист, писатель и этнограф, вспоминал: «Всегда оживленный и деятельный, стройный, но плотный и коренастый молодой человек, с огромной шапкой буйно вьющихся темно-каштановых волос… с широкой густой бородой, с темными блестящими, временами принимающими особенно углубленное, сосредоточенной выражение глазами, в белой холщовой арестантской рубахе или в серой суконной блузе, опоясанной тонким ремешком, в высоких сапогах, — таким я помню Владимира Галактионовича того времени. Таким он был в Вышневолоцкой тюрьме, таким я видел его в Тюменской пересыльной и в подследственном отделении Тобольской военной каторжной тюрьмах».
Порядки тюремного Тобольска Короленко описал в рассказе «Яшка», частью приведенном в начале этого повествования. После Тобольска был Томск, где Короленко поместили в пересыльную тюрьму. Впрочем, скоро его дело было пересмотрено, и Владимир Галактионович в числе шести других заключенных был освобожден и получил право вернуться в пределы центральной России под надзор полиции. В 1880—1881 годах он жил в Перми в качестве политического ссыльного, служил табельщиком и письмоводителем на железной дороге.
По Иртышу и Оби
В августе 1881 года Короленко был вторично отправлен в Сибирь за отказ дать присягу на верность новому царю Александру III. Он снова попал в тобольскую тюрьму, где ему припомнили смелое разоблачение тюремных порядков в «Яшке». Писателя поместили в мрачную и глухую секретную камеру-одиночку, предназначенную для особо опасных заключенных. Там Короленко пробыл почти 10 дней. А 23 августа 1881 года был отправлен в ссылку — опять в Томск. В этот губернский город писатель добирался Иртышом, Обью и Томью на пароходе «Нарым». В «Путевых набросках по Иртышу и Оби», написанных на борту, Короленко изложил свои дорожные впечатления. Писатель рассказывал о пустынных берегах Оби, о прогулках в Лямином бору под Сургутом во время погрузки дров на пароход. Он метко и живо рисовал облик обитавших по берегам Оби остяков и сценки из их жизни. Картины сибирского пейзажа у Короленко были овеяны грустью. Но вместе с тем, уже при первом знакомстве с Сибирью писатель подметил ее простор: «Степь так уж степь, река так река — море. Лес — тайга непроходимая…».
Вот несколько отрывков из произведений писателя, которые будут особенно интересны сибирякам.
«Мы вышли на берег, пока происходила грузка. Место это носит название Лямина бора. Действительно, убогий белесоватый тальник сменился на этом берегу высокими деревьями. Но в этом месте собственно бора не было. Вместо него, на далекое расстояние, виднелись старые пни, остатки прежнего леса… Тихо, грустно и бледно, точно все это недорисованный или поблекший ландшафт великого мастера или недоконченная работа творца».
Саженях в ста от берега арестанты заметили одинокую избушку: «Около нее валялись во мху опрокинутые „нарты“, вроде саней, только с высокими копыльями и легче. На жердочках сушилась на ветру рыба. Старое заржавленное ружье, кремневка, висело на стенке. В окно виднелся самовар и несколько детских головок».
Как пишет Короленко, дверь избушки приоткрылась, и из нее выглянул мальчик лет семи: «Он не был похож на дикаря, и, по-видимому, наше присутствие его не удивило. Он только предложил нам следовать за собой.
— Как бы вам, — говорит, — чего здесь не украсти…"
30 августа «Нарым» был у берегов Сургута и, будто литерный поезд, не останавливаясь, проследовал по Оби далее. Однако Короленко составил впечатление и об этом местечке Тобольской губернии: «Сургут расположен в семи верстах от берега, и видеть мне его не пришлось. Это чуть не самое северное место нашего пути… От Сургута Обь поворачивает к северо-востоку».
«Небольшой городок, населенный здешними сибирскими казаками, пользующимися очень дурной репутацией», — писал Короленко о Сургуте. Писатель делает вывод, что березовские и сургутские казаки, находящиеся в одинаковых условиях, известны как народ «в высшей степени заносчивый, самомнительный, грубый. Кроме того, так как Сургут не представляет никакого поприща для предприимчивости и труда, то единственное средство существования для казака долго представлялось исключительно в казенном „пайке“, который прежде выдавался ежемесячно. Это обстоятельство оттенило и без того непривлекательный портрет сургутянина-служилого чертами беспечного тунеядца».
«…По маршруту, — продолжает Короленко, — все время к пароходу примыкали лодки остяков. — Рыба давай! — кричали остяки весело, взбираясь по канатам». Рыба, сообщает писатель, в путевых заметках, была куплена за бесценок. Например, стерляжья уха на троих обошлась в… 10 копеек.
###" — Винцо, винцо нет ли? — спрашивали остяки. Они были одеты легко, но, по-видимому, не чувствовали холода. Роста они были небольшого, лица темноватые, с широкими скулами, с косыми глазами, плоские. Черты их точно приплюснутые. А у одного молодого парня нос вовсе отсутствовал, что служит, даже помимо пиджака, в который он нарядился, явным признаком довольно близкого знакомства с некоторыми сторонами цивилизации".
По наблюдениям писателя, за косушку водки остяки охотно отдадут всю свою рыбу: «На пароходах, где есть буфет, остяк, распродав рыбу, тотчас же идет угощаться. Шатаясь, сходит он в свою лодочку, шатаясь, усаживается в нее и отвязывает бечевку. И никто не помнит, чтобы пьяный остяк потонул. Всегда благополучно вынырнет его лодочка, и стрелой пускается остяк домой, в свою избушку, откуда пароход увлек его иногда за десять, пятнадцать и более верст».
А дальше был уже знакомый Томск, куда ссыльный Короленко прибыл 4 сентября 1881 года и где содержался в тюремном замке. Затем он был отправлен в Амгинскую слободу Якутской области. Три года писатель прожил в Якутии. Под впечатлением от суровой обстановки, переносимых тягот, окружающей нищеты, но вдохновленный сибирской природой, писатель задумал и создал целую серию блистательных новелл, впоследствии опубликованных в столичных журналах. Это рассказы «Убивец», «Сон Макара», «Соколинец», «Федор Бесприютный»… Успех рассказа «Сон Макара» был столь огромен, что молодому прозаику было сразу отведено одно из первых мест в рядах русской литературы того времени.
Нравственный гений
Несмотря на конфронтацию с властями в прошлом, Короленко получает высочайшее соизволение Александра III поселиться в богатейшем городе империи, в ее «кошельке», как называли Нижний Новгород. Проявленная благосклонность не мешает писателю вести в Нижегородской губернии активную общественно-политическую деятельность. Прославленный писатель выступает против произвола властей, организует бесплатные столовые для голодающих (своими впечатлениями он делится в многочисленных очерках, выпущенных в 1893 году специальным изданием под общим названием «В голодный год».
К числу самых заметных эпизодов этого периода жизни Короленко относится «дело вотяков». Благодаря защите писателя были спасены от каторги удмуртские крестьяне, ложно обвинявшиеся в ритуальных убийствах. В их поддержку он написал цикл замечательных статей под общим названием «Мултанское жертвоприношение».
«Я сидел рядом с подсудимыми, — писал Короленко. — Мне было тяжело смотреть на них, и вместе я не мог смотреть в другую сторону. Прямо на меня глядел Василий Кузнецов, молодой еще человек, с черными выразительными глазами, с тонкими и довольно интеллигентными чертами лица, церковный староста мултанской церкви. В его лице я прочитал выражение как будто вопроса и смертной тоски. Мне кажется, такое выражение должно быть у человека, попавшего под поезд, еще живого, но чувствующего себя уже мертвым. Вероятно, он заметил в моих глазах выражение сочувствия, и его побледневшие губы зашевелились.
###— Кристос страдал… — прошептал он с усилием. Казалось, эти два слова имели какую-то особенную силу для этих людей, придавленных внезапно обрушившейся тяжестью.
— Кристос страдал, — зашамкал восьмидесятилетний старик Акмар, с слезящимися глазами, с трясущейся жидкой бородой, седой, сгорбленный и дряхлый.
— Кристос страдал, нам страдать надо… — шепотом, почти автоматически повторяли остальные, как будто стараясь ухватиться за что-то, скрытое в этой фразе, как будто чувствуя, что без нее — одно отчаяние и гибель.
Но Кузнецов первый оторвался от нее и закрыл лицо руками.
— Дети, дети! — вскрикнул он, и глухое рыдание прорвалось внезапно из-за этих бледных рук, закрывавших еще более бледное лицо.Я не мог более вынести этого зрелища и быстро вышел из зала. Проходя, я видел троих или четверых присяжных, которые, держась за ручки скамьи, смотрели на обвиненных. Потом мне передавали, что двое из них плакали.
Публика двигалась взад и вперед как-то странно; почти никто не уходил совсем, и никто не мог долго оставаться в зале; входили и уходили, как в доме, в котором по середине комнаты, окруженной желтыми огнями свечей, лежит мертвец, и кто-то бьется и рыдает о нем за дверью".
Нижегородское десятилетие — период наиболее плодотворной работы Короленко-писателя, всплеска его таланта, после которого о нем заговорила читающая публика всей Российской империи. В 1886 году вышла его первая книга «Очерки и рассказы», в которую вошли сибирские новеллы писателя. В эти же годы Короленко публикует свои «Павловские очерки», явившиеся результатом неоднократных посещений села Павлова в Горбатовском уезде Нижегородской губернии. В произведении описывается тяжелое положение кустарей-металлистов села, задавленных нищетой.
Настоящим триумфом Короленко стал выход в 1886—1887 годах его лучших произведений — «В дурном обществе» (1885) и «Слепой музыкант» (1886). В этих повестях Короленко философски подходит к разрешению проблемы взаимоотношения человека и общества. По мнению писателя, полноту и гармонию жизни, счастье можно почувствовать, только преодолев собственный эгоизм, став на путь служения народу.
В 1890-е годы Короленко много путешествует по Российской империи, посещая такие ее уникальные уголки, как Крым и Кавказ. В 1893 году в качестве корреспондента «Нижегородского листка» писатель присутствует на Всемирной выставке в Чикаго. Результатом этой поездки стала философско-аллегорическая повесть «Без языка», описывающая жизнь украинца-эмигранта. Короленко получает признание не только в России, но и за рубежом. Его произведения выходят на иностранных языках. В 1895—1900 годах Короленко живет в Петербурге. Он редактирует журнал «Русское богатство». В этот период публикуются замечательные новеллы «Марусина заимка» и «Мгновение».
1900 году, в блестящей компании с Чеховым и Толстым, Короленко избрали почетным академиком петербургской Академии наук по изящной словесности. Однако через два года вместе с Чеховым Короленко заявил письменный протест в связи с требованием царя исключить из числа академиков Максима Горького. Оба сложили с себя академические полномочия.
###Годы ссылок и тюрем не прошли даром для здоровья, и в 1900-м, из-за ухудшения состояния, Короленко перебирается на малую Родину, в Полтаву, но продолжает пристально следить за происходящими в России событиями.
Писатель яростно осудил подавление революционного движения 1905 года. В 1911—1913 годах активно выступал против шовинистов и реакционеров, раздувавших громкий судебный процесс над евреем Менахемом Менделем Бейлисом, обвиняемом в убийстве 12-летнего мальчика. В то же время он опубликовал не менее десяти статей, разоблачавших ложь и фальсификации, организованные правительством и черносотенцами. Среди них — «Бытовое явление», «Дело Бейлиса», «В успокоенной деревне», «Черты военного правосудия».
Писатель неоднозначно воспринял Октябрьскую революцию 1917 года. Называя себя «беспартийным социалистом», он не разделял большевистских идей и не одобрял те методы, которыми осуществлялось строительство социализма. Вместе с тем писатель выступал и против контрреволюционеров, осуждая творимые ими погромы, казни, грабежи и бесчинства. Современники называли его «нравственным гением», «совестью России».
И было за что. Короленко был настоящим гуманистом и демократом, он не принимал насилия и всегда становился на защиту личности и прав угнетенных. Его деятельность оказывала значительное влияние на самые разные слои русского общества того времени. Он продолжал открыто выступать против беззакония властей, против смертной казни, против «белого» и «красного» террора, обличал деятельность военно-полевых судов, осуждал продразверстку и раскулачивание. Писатель придавал большое значение публицистике, не менее важной в его творчестве, чем беллетристика. Авторитет Короленко был колоссален, писатель стал мощным символом русской демократической литературы. В 1920 году он написал шесть писем
*Фото i.mycdn.me
В Полтаве Короленко очень много работает, невзирая на прогрессирующую болезнь сердца, основывает колонии для беспризорных, организует сбор продовольствия для детей Петрограда и Москвы, избирается почетным председателем Всероссийского комитета помощи голодающим. В последние годы жизни Короленко трудился над объемной автобиографией «История моего современника», которая подводила итоги его общественной и художественной деятельности, в то же время характеризовала значительный период русской истории. Это произведение создавалось на протяжении 15 лет, но так и осталось незаконченным.
_Для подготовки публикации использовались источники: Виорэль Ломов «Владимир Галактионович Короленко», proza.ru; Сергей Чернояров «Рыцарь светлого образа», fanfact.ru; Сергей Е. «Этого человека нужно помнить», fishki.net._
_Фото krashlib.ru_
