Олег Вацек - один из тех, кто ушел в Афганистан добровольцем. В составе 345 отдельного воздушно-десантного полка он защищал дорогу, идущую через все Панджшерское ущелье.
_15 февраля исполняется 25 лет с того момента, когда последний советский солдат покинул Афганистан. К этой памятной дате редакция «Вслух.ру» подготовила цикл материалов — воспоминаний участников Афганской войны, солдат и офицеров._
_Олег Вацек — один из тех, кто ушел в Афганистан добровольцем. В составе 345 отдельного воздушно-десантного полка он защищал дорогу, идущую через все Панджшерское ущелье — стратегически важный объект, а также — вотчину Ахмад Шаха Масуда — одного из самых серьезных противников Советской армии. Ущелье было прикрыто цепью советских застав, которые неоднократно подвергались обстрелам и нападениям со стороны душманов. На одной из таких застав, в числе 12 своих товарищей, нес свою службу десантник Олег Вацек. Воспоминаниями о ней он и поделился с нами._
— Я родился в 1966 году в городе Тавда, Свердловской области, в семье учительницы и начальника электроцеха. Там же закончил десятилетку, затем поступил в медицинский институт. Но я все время бредил армией. Ведь тогда в обществе были совсем другие понятия о службе, считалось, что мужик обязательно должен отслужить.
Поэтому после второго курса я бросил институт и ушел в ряды ВС. Трижды писал заявление с просьбой направить меня в Афган. Два раза его на моих глазах рвали, потому что в нашем городке все друг друга знали, знали мою мать. Но на третий, как говорится, плюнули, и я своего добился. Было это в апреле 1985 года.
Я понимал, что еду на войну. В нашем дворе жил парень, он был одним из первых солдат, которые вошли в Афганистан. Поэтому мы все знали, хотя, конечно, тема эта официально не освещалась. И я хотел именно туда. Почему? До конца и сам не понимаю. Наверное, имела место определенная юношеская бравада, желание проверить себя. А может потому, что мой дед старшим лейтенантом ушел на войну со знаменитого парада на Красной площади и погиб под Москвой в Великую Отечественную. Был офицером и его родной брат, он тоже не вернулся домой.
Тяжело в учении…
На сборном пункте просидели 10 дней, дожидались «покупателей» из Ферганы. Следующие полгода мы провели там, в специальном учебном центре, где нас целенаправленно готовили к службе в афганских условиях. Если смотрели «9 роту», то многое из того, что там показано про учебку, правда. Мы также лазили по горам, нас заставляли драться с «противником», который поджидал нас на вершине, и так далее. Была, конечно, и обычная муштра, но плюс к тому мы очень много стреляли и бегали.
Два месяца прослужили в учебке, и нас отправили в горы. Там был построен специальный кишлак, где мы изучали тактику. Кроме того, нас учили ползать по горам в полном боевом облачении. Серьезная была физподготовка, очень непростая в условиях 45-градусной жары. Высохли мы тогда конкретно. Когда в часть вернулись, нас было не узнать — такие худые. Командующий приехал, увидел нас на построении и говорит: «Что это за скелеты ?!» Два месяца после этого нас усиленно откармливали.
В октябре мы сели на самолет, на обыкновенную 154-ую «тушку», и полетели в Кабул. Из Кабула нас сначала перебросили в Баграм, в 345 отдельный парашютно-десантный полк, буквально на сутки, а потом на вертолетах на Панджшер — в вотчину Ахмад Шаха Масуда, где я и прослужил оставшиеся полтора года.
Знакомство с Афганом
Первое впечатление от Афганистана: на подлете к Кабулу вокруг нас зашумели «вертушки» — поднялись для охраны. Интересно было, необычно. Потом приземлились и встретились с дембелями, которые отправлялись домой на том же борту. Они нам: «Вешайтесь, пацаны, а мы домой». Посмеялись, конечно. Потом уже в полку смотрим: стоят автоматы, танки, БТР-ы, МиГи и «сухари» взлетают, вокруг горы — совсем не те, что были в Фергане. Вот тут поняли, что попали в другую страну, в другую жизнь.
Когда из Баграма полетели на вертолете в Анаву, где дислоцировался наш 2 батальон, нам попался летчик-ас, Володей его звали. Он три срока по два года отслужил в Афгане. Только в отпуск съездит и назад. Специфика полета там такая — при входе в ущелье он резко «падал», потом зависал над речкой и шел дальше. И вот в тот момент когда он начал падать, мы подумали: «Ну, все…» Потом отлегло, конечно, но неприятное было ощущение.
Окончательно я понял, куда попал, в первый же день в батальоне, как только к нам прилетела первая мина из миномета. Бухнуло, пыль пошла. Нас, «молодых», сразу в землянку. Началась ответная стрельба из гаубиц. Тут уж дошло — мы в Афганистане.
Просидели мы в батальоне неделю, нас приписали к 6 роте и на «вертушках» подняли в горы строить 16-ую заставу. Задачей батальона была охрана дороги, которая проходила через Панджшерское ущелье, обеспечение безопасности идущих колонн в том числе. Всего у нас там было 17 постов. Только мы обустроили свою заставу, как с 14-го поста ушел дембель, и меня перевели туда. Там я служил до своего дембеля и получил свой первый боевой опыт.
… и нелегко в бою
Боевое крещение я принял, что называется, в «бессознанке». Дело было так. Наш пост начали серьезно обстреливать — из стрелкового оружия стреляли, снайпер работал, бил крупнокалиберный пулемет. А горы — такая вещь, там не видно, откуда стреляют. Если только случайно обнаружишь. А я молодой, бесстрашный — мне же интересно, откуда по нам долбят. Подымаю голову и в полный рост из закладки встаю. Все, что я услышал, это свист пули и звук от приклада автомата, прилетевшего мне в лоб. Когда очнулся — все уже закончилось. Рядом со мной сидит мой дембель — Юра из Сургута.
— Понял за что? — говорит. — Пулю слышал?
— Слышал, — отвечаю.
— А вторая могла быть твоей.
Когда пулю слышишь, это не твоя. Свою пулю никогда не слышишь. Вот такой был мой первый боевой опыт. Сколько их было потом, теперь и не вспомнить.
Боевая награда у меня чисто солдатская — медаль «За отвагу». Как-то днем, после обеда, мы чистили оружие. Оружие ведь это единственное, что тебя охраняет, с ним и спишь в обнимку, и занимаешься им всегда в первую очередь. Как-то чистили мы оружие. Я к тому времени был старшим стрелком, у меня пулемет. Я его почистил уже, сидел курил. И в эту минуту начался хороший такой обстрел нашего поста. А у всех автоматы в основном разобраны, в чистке. Вот и пришлось одному, пока все соберутся, вести из пулемета ответный огонь и принимать на себя огонь противника. Просто никто не ожидал, что такое может произойти — даже у «духов» был определенный график нападений. А напали именно в этот момент. Когда все закончилось, посмотрел на свою позицию — вот тогда мне стало страшно. Все мое укрепление было избито пулями. Это, наверное, был самый большой страх в моей жизни. Ноги затряслись, сел, выкурил две пачки сигарет подряд.
Вообще страх всегда после боя приходит. Конечно, только дураки не боятся, но во время боя ничего такого не осознаешь, просто делаешь то, что надо. Страшно было во время минометных обстрелов, когда мы не могли головы поднять, а мины все ложились и ложились… Тогда я получил контузию. Но страшнее всего, когда ты еще «молодой», только пришел, или когда скоро домой. А в остальное время просто живешь той солдатской жизнью, которой должен жить.
И о возможном плене не думали. Ночью, когда на пост заступаешь, думаешь, конечно, чтобы не «сняли», от тебя ведь жизни 12 человек зависят. И все.
В рукопашной не был, лицом к лицу с противником никогда не встречался. В оптический прицел только видел. Хотя кто его знает, мы же спускались вниз в кишлак. Может быть, я с духом утром разговаривал в кишлаке, а вечером он в горы ушел. Тут уж не поймешь, мирный он был или нет.
Если говорить о том, насколько подготовлен был противник… Масуд был одним из самых серьезных афганских лидеров. Армия у него была очень хорошо обучена и снаряжена. Автоматы у них в основном АК китайского производства, наши ДШК тоже встречались. Были и стингеры, конечно, и другое зарубежное вооружение, но вообще «духи» старались воевать нашим оружием.
Боевые потери
В 1985−86 годах, когда Советская армия понесла в Афганистане самые большие потери, на нашей заставе погибли двое. Наш капитан, молодой совсем, прослужил полгода и погиб, на мине подорвался. Нормальный парень был, уважали. Вообще с офицерами нам везло. После его гибели к нам пришел капитан Щербина, тоже отличный мужик, солдата понимал с полуслова. Но в основном, в повседневном общении мы сталкивались с прапорщиком, который однажды сам представился: «Дядя Миша». Так мы его и звали. Сейчас вот никак не можем найти его, 27 лет ищем. Но все-равно найдем, думаю.
Еще мы потеряли в бою Васю Величко, украинца. Тут целая история. Как вы думаете, сколько человек может прожить без воды? Три дня, неделю? Из личного опыта могу вам сказать — если в сутки выпивать по пол-кружки воды, можно прожить полтора месяца. Однажды в горах сел туман, и вертолеты не могли подняться к нам на высоту 2300 метров, а мы, соответственно, не могли спуститься. Пили по пол-кружки воды и выжили. Хотя, конечно под конец нас можно было брать голыми руками, мы из землянки-то выползали на четвереньках.
Снабжения не было никакого. Месяц мы ели одну перловку, сначала с солью, потом без. Помню, выползешь на «взлетку», рот откроешь против ветра, влажным воздухом подышишь, вроде полегче стало. В конце-концов на свой страх и риск собрали группу из шести человек, чтобы спуститься к горному ручью. «Духи» этого, видимо, ждали и внизу нашу группу встретили. Подрыв, стычка. До дембеля нам оставался месяц, вот Вася на месяц раньше и уехал домой, в гробу.
Вот и все наши потери. Было еще три тяжелых ранения, правда. Были и контузии.
Знаете, у нас была очень сильная армия в то время. Во всех отношениях. Единственное, мы не учли некоторые уроки Великой Отечественной, также многое делали «на авось» и не считались с человеческим ресурсом. Сначала кидаем войска, потом думаем, потом отгоняем, начинаем обрабатывать артиллерией и снова кидаем. Думаю, многих потерь можно было избежать.
Были потери и по собственной глупости, особенно среди «молодых». Ему говорят: нельзя это трогать. Нет, идет, поднимает — взрыв. Говорят: не ходи туда. Идет — залезает на минное поле. На соседней заставе был случай: солдат мину в миномет кинул, она не вышла, он вдогонку вторую — взрыв, три человека погибают. Или другой: прилетает «вертушка», а «взлетка» была немного ниже землянки. «Молодому» захотелось посмотреть, как «вертушку» разгружают, вылез он на землянку, а там пропеллер крутится — и нет человека.
Армейский быт
Что такое армейский быт? Столовая, землянка. Склад продуктов, склад боеприпасов. Все закопано в земле. Чтобы вырыть яму, надо не один килограмм тротила взорвать. Чем занимались в свободное время? Отстроили сами себе спортгородок. Турник стоял, штанга, вместо блинов — ящики с песком. Потом нам снизу подняли маленький телевизор. Аккумулятора не было, вместо него установка, 12 вольт вырабатывала. Крутишь ее, телевизор и показывает. Ну, а кто будет крутить? «Молодые», конечно (смеется).
Был у нас даже свой повар. Появился, когда к нам приехал Сашка из Могилева, до армии закончивший кулинарный техникум. Тут уж нам повезло (улыбается). А пока его не было, неделю один дежурит по кухне, вторую — другой. Мяса свежего не было — добывали его сами. В основном же консервы, картошка. Помню, Сашка пожарил нам змею. На вид как рыба, но есть опасаемся. Подозвали «молодого»: «Ешь!» Тот кусок проглотил, за вторым потянулся: «Нет, уж, иди отсюда — теперь мы сами» (смеется). Такая «дедовщина» случалась, с юмором. Вообще, без юмора в Афгане никак нельзя было.
Или помню, затеял я на посту баню. С Урала я там был один, да еще Юра из Сургута, а остальные — украинцы, белорусы, у них в бане мыться не принято. Я на заставу поднялся в субботу — как раз банный день. Смотрю, они моются в цинке из-под патронов — туда 5 литров воды влазит. Я говорю: «Мужики, если дадите мне тротила, я вам баню сделаю».
Взорвали породу, вырыли яму, обколотили, бочку с водой поставили. Из бомботары сделали печку. А чем париться? Веников-то нет! Но там растет маленький такой дубок, листья колючие — самое то. Но он, зараза, не рубится, такой жесткий. Чтоб его спилить, надо сильно постараться. Ну, наломали веток, напарились с Юрой.
А Вася Величко в бане никогда не мылся. Я ему: «Давай я тебя попарю как следует». Тут как раз выпал снег сантиметров на пятьдесят. Воды море, баню нагрели. Я ему: «Как я тебя напарю, разбегаешься и прыгаешь в снег». Он мне: «Ты что, сдурел?!» Пришлось показать на личном примере, хорошо, мол. А там, как снег выпадает, на солнце появляется толстая корка льда, сантиметров пять. Баня стояла на краю ущелья, впрочем, довольно пологого. Он прыгнул, силу не рассчитал и покатился вниз, докатился аж до самой колючей проволоки, еле успел за столб зацепиться. Пока катился, да пока назад поднимался, снова замерз (смеется).
Кстати, был у нас даже своеобразный домашний питомец. Нигде не видел столько орлов, как в Афганистане. В брачный период их по 300 штук летало. И вот подстрелили мы как-то грифа, перебили крыло ему. Ходил у нас по заставе, как курица. Кормили его сначала тушенкой, потом жалко стало тушенки, начали крысами кормить, их тоже хватало.
Спускались в кишлак, без разрешения, конечно. Покупали что-то, торговались с местными во всю. Вообще, если афганец с тобой торгуется — значит, уважает. А вот как они относились к нам на самом деле — не знаю, а врать не буду. У них закон такой, зашел к ним в дом — они тебе ничего не сделают, накормят, напоят. Но только ты вышел за территорию кишлака, там уже закон другой, и если ты враг — значит, враг. Хотя, говорят, что к советским солдатам они все-же относились лучше, чем к американцам, которые пришли позже. Смотрел не так давно интервью с Ахмад Шахом Масудом, так вот, он говорил, что уважает нашего солдата и такого противника желает любому. И я его уважаю, честно, — достойный противник.
Домой
В родной дом я вернулся 13 июня 1987 года. Не сказал бы, что у меня был так называемый афганский синдром. Неделю «на стакане» посидел, это да. Надо было как-то перестроиться на новую жизнь. У меня даже родители начали переживать, что сопьюсь. Но через неделю все прошло. Так что насчет афганского синдрома — я не до конца понимаю, что под этим подразумевается.
Вот только кино про Афган я не люблю. Единственный фильм, который более-менее понравился, хотя и там больше выдумки, чем правды, — это «Охотники за караванами». И книги про эту войну предпочитаю не читать.
А вот с нашими ребятами постоянно общаемся, переписываемся. Кто-то из них сейчас в Молдавии, кто-то на Украине, кто-то в Белоруссии. В позапрошлом году парни из Белоруссии приезжали, встречались в Екатеринбурге, там тоже наш товарищ живет, «собровец» на пенсии. По скайпу постоянно разговариваем — сейчас с этим проще.
Восстанавливаться в мединституте я не стал, о чем сейчас жалею, потому что это было мое. Переехал в Тюмень, поступил в индустриальный на транспортный факультет. Женился, мы с женой и в школе, и в институте учились вместе, с детства знакомы. Воспитали двух сыновей, сейчас внука воспитываем. Работаю инженером в строительной фирме. Чем увлекаюсь? Мотоциклами, байкер я (смеется).
Считаю, что мы не проиграли эту войну и ушли оттуда с высоко поднятой головой. Свою миссию, которая была на нас возложена, мы выполнили — пусть и на время, прикрыли нашу южную границу, помогли и поток героина в Союз существенно уменьшить, что уже немаловажно. Пусть мы ушли не победителями, но и не побежденными.
