То, что встреча с известной ненецкой писательницей прошла в зале редких книг университетского библиотечного центра, вполне символично. Она сама редкость - редкий гость на "большой земле". Анна Неркаги в Тюмени не была тридцать лет. Сегодня чуть-чуть прошлась по улицам города, в надежде найти ту Тюмень, которую покинула в студенчестве. И не нашла.
То, что встреча с известной ненецкой писательницей прошла в зале редких книг университетского библиотечного центра, вполне символично. Она сама редкость — редкий гость на «большой земле». Анна Неркаги в Тюмени не была тридцать лет. Сегодня чуть-чуть прошлась по улицам города, в надежде найти ту Тюмень, которую покинула в студенчестве. И не нашла. Поводом для поездки формально стали IX образовательные Рождественские чтения, посвященные Году учителя и 20-летию Тобольско-Тюменской епархии. В рамках форума организована и всероссийская научно-практическая конференция «Духовно-нравственные основы отечественного образования». А к духовно-нравственным основам образования Анна Неркаги имеет самое непосредственное отношение — в ямальском поселке Лаборовая она работает в школе, занимается этнопедагогикой. Говорит, что ее уроки похожи на проповеди. Почти в 60 лет защитила диплом педагога-психолога. Летом вывозит всех своих воспитанников — а их полсотни человек — в православный палаточный лагерь «Земля надежды». Собирается организовать скит, некий «голубой город», о котором мечтала в юности, куда от мирской суеты смогут приехать все желающие. Его организацию и намерена обсудить с владыкой Димитрием. Встречу с журналистами, библиотекарями и преподавателями университета на скорую руку (но с настоящим клюквенным пирогом и горячим чаем!) изладил Юрий Мандрика, известный издатель, который в своей полосатой серии выпустил три книги Анны Неркаги — «Иллир», «Белый ягель» и «Молчащий». - Для меня новость, что их издали. Рада, конечно. Но событие это для меня небольшое, дело-то прошлое уже. Но ужасно рада увидеть этого человека — Мандрику, — улыбаясь сказала Анна Павловна. — Но я больше уже не пишу.- Чувствую себя Сэлинджером, — подсказывает Юрий Лукич.- Нет, не чувствую. Я была посредником между людьми и Богом. Сзади меня стоял один из его проводников. Но на этом языке человеку долго говорить невозможно. Впрочем, когда умер мой талант, я обрела дар речи. И теперь я могу говорить на языке Молчащего…"Молчащий" - это вообще особенная вещь для писательницы. Если светлую, «акварельную», как мне субъективно видится, «Анико из рода Ного» (в 1977 ее опубликовала «Молодая гвардия») Неркаги даже недолюбливает, считает слабой, то про «Молчащего» говорит, что это ее судьба и его смерть — ее прогнозируемая смерть, к которой она готовится уже сейчас. И даже учится терпеть физическую боль. Примечательно, что книга «Молчащий» посвящена Даниилу Андрееву, русскому поэту и мистику (1906−1959). Когда-то в руки Анне попал клочок «Литературной газеты» с публикацией об Андрееве. И она поняла, почувствовала, что давно его знает, это родная душа, ближе которой у нее, возможно, и нет никого. Так же Неркаги убеждена на тонком уровне, что знает Михаила Лермонтова, «мы вместе творчествовали». Все это, в ее понимании, свидетельства «неодноразовой» нашей жизни. В переводе с ненецкого Неркаги — род негнущихся. Пожалуй, Анна вполне оправдывает свою фамилию. Если принимает решение — то оно не на день, а на годы. Так, Анна Павловна уверена, что знает, когда умер ее талант. Она жила студенткой на пятом этаже одного из домов по улице Широтной. Говорит, что смотрела сверху на людей и они казались маленькими. Почувствовала, что презирает тех, кто не пишет, как она. «Вот тогда мой талант и умер», — говорит она. После того, как почувствовала это, — уехала из Тюмени в родную тундру, несмотря на горестные слова своего наставника — писателя Константина Лагунова, который первым разглядел ее талант и старался поддерживать ненецкую девушку: «Ну зачем ты уезжаешь, ведь пропадешь там, сопьешься, погибнешь».Анна Павловна смеется над собой — не погибла и не спилась, к счастью. И тут же добавляет в своей железобетонной уверенности, что талант и нравственность несовместимы, ведь талантливый человек возвышается над обычными людьми. А она возвышаться не хочет. Ищет смирения и покаяния. И в себе и в других. Делает это упорно и твердо, так же, как упорно и твердо смотрит в глаза собеседнику: «Я давно хочу вам всем сказать, что вы меня воспринимаете неправильно. Я собираюсь готовить людей к искусству смерти. Ведь смерть — это симфония. Надо четко знать, что дверь к Богу открывается через смерть».Эта философия может слегка шокировать неподготовленного человека. Ну как так можно во всеуслышание говорить о столь мрачных вещах? Но ей не мрачно и не страшно. Неркаги как и полагается несгибаемому воину — все же из рода негнущихся! — готова бороться со слабостям, страстями и, главное, гордыней. Она, кстати, не принимает утверждение, что является основательницей ненецкой прозы. Удивленно пожимает плечами — причем тут основательница или родоначальница, литература вообще вне национальности, она для всех. И цитирует Данте: «Разве творческая гордыня одного человека менее вредна, чем творческое бесплодие миллионов?"Она живет так, как чувствует. Среди цветов, что растут в родной тундре или в ее теплице. Любуясь красотой мира и терпеливо перенося боль. Отбросив писательство, как старую шкурку. Инопланетянка от литературы, как Жанна Агузарова от музыки. Искренняя. Жесткая. Несгибаемая. Одно слово — Неркаги.
