Он гениален? Не знаю… Неподражаем? Скорее сам хороший подражатель. Интересен? Это точно. Отматывать время назад, виток за витком раскручивать путеводную нить художника Алексея Чугунова – занятие преувлекательное и доступное не только высоколобым искусствоведам, но и нам-смертным. Персональная выставка Чугунова – один из самых интересных проектов ...
Он гениален? Не знаю… Неподражаем? Скорее, сам хороший подражатель. Интересен? Это точно. Отматывать время назад, виток за витком раскручивать путеводную нить художника Алексея Чугунова — занятие преувлекательное и доступное не только высоколобым искусствоведам, но и нам — смертным. Персональная выставка Чугунова — один из самых интересных проектов галереи тюменского отделения Союза художников за последнее время. Здесь представлены работы за последние 35 лет — живописная летопись, отражающая непрекращающийся поиск, движение любопытного. Именно любопытным предстает Чугунов зрителю, — тем, кто любит пытаться, испытывать на прочность себя, природу, художественные приемы, идеи — свои и чужие… В галерее живопись расположена не по хронологическому принципу, а в соответствии с особой внутренней логикой — где-то очевидной, где-то — неведомой постороннему. У входа в выставочный зал зрителя встречает своеобразный манифест, демонстрация того пути, который художник прошел за последние десять лет. Два полотна одинакового размера и масштаба, две барышни, нарочно развернутые друг к другу — они слишком спокойны, чтобы открыто спорить, но противостояние, интрига между ними очевидны. «Грация» 1996 года — декадентский сонет, превозносящий форму, силуэт, доведенный до знака. Элегантная роковая незнакомка, женщина вамп — порочная и прекрасная — живет в неуютных холодных тонах, но именно они подчеркивают ее болезненную красоту. Игра на контрастах, четкие формы, казалось бы, предполагают и строгость, педантичность в работе художника, чистоту линий. Но тут рука неверна автору — края фигур размазаны, цвета неровными огрызками перекрывают друг друга. Грация, чистота линий, воспетая художником, им же и убивается, втаптывается в хаос неряшливой техникой письма. Что в этом? Торопливость, задумка автора или подтекст, скрытый от самого художника? (Браво, доморощенный Фрейд, — безмолвно аплодирую себе!) Болезненной даме из сумерек противостоит «Золотое безмолвие» 2005 года. Обнаженная утренняя женщина, как и «Грация» безлика, но она уже не чужая-угловатая, а родная, милая, теплая, гибкая… Споря с собой 10-летней давности, художник щедро одаряет музу живой радугой, тщательнее выписывает мягкие переходы цвета. «Золотая» барышня купается в лучах нежной женственности, и наделяет автора состоянием близким к эйфории, похожей на фейерверк разноцветных крапинок, хаотичные вспышки чистых цветов — зеленого, красного, желтого, синего. Молчаливый диалог двух муз как будто заряжает всю прогулку по экспозиции, задает ей ритм и фабулу. Вот картина 1990-го года «У окна» — тут видна та же небрежность к четким контурам, что и в «Грации», но уже понятнее, откуда она может происходить. В «Окне» художник обращается к инструментам монументального искусства — советского витража или некогда популярной техники сграффито. Тут и вспоминаешь, что Чугунов, приехавший в Тюмень в 70-е годы, работал как художник-монументалист, его герои оставались жить на стенах домов культуры или на игровых площадках пионерских лагерей — издалека мелкие технические огрехи не так видны, как в станковой живописи. Чугунова принято, видимо, для удобства, называть абстракционистом. Но «Нарядная композиция» (1993 г.) подтверждает, что если автор и склонен к абстракционизму, беспредметное искусство — все же не его идеал. Перед нами — вовсе не абстракция, а, скорее впечатление-impression от праздничного столпотворения, цветов, движений, звуков. При всем буйстве праздника, он, очевидно, упорядочен, встроен в единую симметрию, в тот самый ряд-наряд. Целый цикл чугуновских работ близок к наивному искусству или примитивизму. «Весна» (1991 г.), «Буйный день» (1990 г.), «Дуют ветры» (1991 г.), похожи на детские рисунки или на картины ненецкого художника Константина Панкова, составляющие гордость тюменского музея изоискусств. С творчеством Панкова картины Алексея Чугунова роднит и насыщенная палитра, и сходство «природных» сюжетов, и чуждая академичным канонам непосредственность в изображении пространства. Оно как будто складками уложено на плоскость — вместе с перспективой, небом и ландшафтом. Двумерное изображение передает объем динамизм пейзажа. Чугунов природу любит, умеет увидеть и показать живость статичного, казалось бы сюжета. Эта обаятельная манера была присуща художнику еще в 1985-м («Зимняя дрема»), не оставил он ее и сейчас («Осень, облака над перелеском» (2004 г.) Кажется, поймать неуловимое мгновение стихии у него получается лучше, чем фиксировать равновесие. «Фиксация равновесия» (1981 г.) — натюрморт в духе кубистов выглядит ученическим поиском в сравнении с «неуравновешенными» пейзажами. Живопись Чугунова в абстрактно-декоративная манере не всякий раз способна обаять зрителя. Впрочем, к ней нужен особый подход. Надо вновь вспомнить, что монументальное искусство служит для трансляции знака или определенного впечатления на большие расстояния. Пару шагов назад — и «Лето. Луговые травы» (1997 г.) не кажется больше скучным чередованием кружочков и палочек: в траве, среди одуванчиков прячется силуэт томной барышни, которая и есть Лето. Стоит отдалиться, и в ярмарочную круговерть увлечет композиция «Ива» (1999 г.). Накладывая друг на друга цветные ленты земель, небес и дорог, художник создает мультипликацию, иллюзию веселого движения «с карамелькой за щекой». Но насколько здоровая приземленность Чугунова симпатична, настолько дежурными и натянутыми выглядят его вариации на «космическую» тему. Из общего ряда выпадает «Селена» (1993 г.), но явно лаконизму, навеянному, должно быть, Матиссом, художник не отдает предпочтения в своей космотеме («Загадочный космос», 2004, «Осень, млечный путь», 1996, «Медитация», 1996). О том, к чему привели творческие искания автора, все эти медитации и погони за ускользающей красотой, посетителям выставки скажет «Просвет». В это простой композиции есть законченность, мудрость и красота. Здесь, в цвете, форме, манере исполнения художник и зафиксировал равновесие, но не внешнее, искусственное как в работе 1981-го года, а внутреннее, естественное. Просвет — это тонкая бело-розовая полоса между красно-белым закатным небом и черно-красной теменью земли. Границы трех этих состояний размыты, но одновременно четки, в самом сюжете заложено движение, однако художник запечатлел и покой, умиротворение. Картина 2005 года стоит на мольберте, как некий итог, но и как знак неоконченности творческого поиска, готовности автора и дальше плыть вслед за убегающей гармонией, испытывать мир, ища неверного равновесия. Фото с выставки
