В постановке большое внимание уделяется тому, как было принято проживать горе в русской традиции.
Из потребности понять и заново осмыслить русские песни, которые практически не имеют отношения к тому, что можно услышать на большинстве современных праздников, в Лаборатории современного искусства в Новосибирске вышел сначала аудиальный перформанс «Коромысли», а затем спектакль «Сыра земля. Коромысли. Глава 2». Спектакль был в числе номинантов национальной театральной премии страны «Золотая Маска-2022». В этот вторник, 5 июля, тюменцы могли воспользоваться на самом деле редкой возможностью и посмотреть новосибирское чудо, не покидая город. В рамках просторного проекта «Архивация нас», затеянного в театральном центре «Космос», в один день состоялись эксклюзивные показы и перформанса, и спектакля.
Создатель спектакля Полина Кардымон работала над первой главой, вышедшей в 2019 году, и над второй, созданной в этом театральном сезоне, в тесной связке с этнографами — Елизаветой Тюгаевой и Ириной Аксеновой. Как таковых героев в этой экспериментальной постановке нет, но свои голоса ей дали четыре артистки — Наталья Серкова, Анна Замараева, Дарья Воевода и Алина Юсупова.
На аскетичной сцене четыре обычных стула, белый задник за ними. На сцену выходят четыре девушки и рассаживаются. Свет софитов очерчивает за каждой резкую черную тень, как некого двойника. Какое-то время они молчат. На белом полотне над головой одной из них появляется надпись: «Это мой голос». Девушка начинает кричать, как бы пропевая свой крик. Затем другая, третья… Потом девушки запели песню, вторую, третью. Они делали это, не красуясь, как бы ведя откровенный разговор с самими собой, в котором нет места притворству. Поневоле в этот разговор, как в воронку, затягивало зрителей, инстинктивно подчинявшихся силе эмоций, заключенных и в словах, в говорах со всей России, которые воспроизводили исполнительницы, и в тягучей, берущей за живое интонации. Разговор шел о смерти, с которой наши предки имели дело при рождении, на свадьбах и похоронах.
Текст на экране заменил закадровый голос. Сухими, лаконичными титрами на белом полотне словно проступали мысли исполнительниц, их личный опыт. Так, одну из них не взяли на похороны бабушки, она не видела ни тела, ни церемонии. Так же текстом на экране обозначались и прояснялись некоторые важные моменты. Например, о том, что с девушкой перед свадьбой, которая несомненно была радостным событием, тоже прощались невесело. В каком-то смысле заканчивалась определенная часть ее жизни. Или о том, что до определенного возраста младенец был как бы не вполне живым и некоторое время «очеловечивался».
Несмотря на то, что спектакль не является реконструкцией песенных обрядов или их частей, оставаясь художественным, во многом, должно быть, субъективным экспериментом, все равно в нем есть то, что позволяет по спине пробежать холодку от того, как сильно это отдается внутри, откликается, узнается. Узнается, несмотря на то, что в обычной жизни мы практически не слышим такое исполнение.
Наверное, это и производит такое неотразимое впечатление. То, что слышится в этих песнях что-то несомненно родное, хотя в принципе незнакомое, неизвестное.
Как сказала одна из исполнительниц, «все эти мотивы, слова в тебе отзываются. Вроде бы ты это недавно узнал и изучил, а такое ощущение, что ты всегда в этом жил, и до того как родился, и от этого начинает перетряхивать. Это что-то неопознанное в тебе. А еще я сегодня узнала от моей тети, которая была на спектакле, что моя прабабка была настоящей плакальщицей».
Артистки признались, что их родные отреагировали по-разному. У одной были и смотрели, у другой отказались идти, сказав, что не готовы. Режиссер добавила, что вторую часть посвятила маме, недавно потерявшей свою маму.
«Я не знала, как ее поддержать, — рассказала Полина Кардымон. — Я видела эту похоронную структуру, и она вызывала у меня бурный протест, я понимала, что из-за бюрократии мы так и не смогли с попрощаться с бабушкой. И это так и остается не решенным вопросом. Я поняла, что если буду скидывать маме статьи о том, как проработать травму, это будет не очень точно. Параллельно шла подготовка спектакля, и стало понятно, что такой формат коромыслей — очень доходчивый, эмоциональный, чувственный. После у нас был очень интересный диалог с мамой… Ее состояние как-то выровнялась, это было ощутимо».
В постановке большое внимание уделяется тому, как было принято проживать горе в русской традиции. Сами исполнительницы после этой работы, проговорив и пропев многие табуированные сегодня темы, тоже поменяли отношение к смерти, по крайней мере, по их словам, перестали ее бояться. Но авторы спектакля вовсе не предлагают свою работу как средство терапии.
«Конечно, искусство тоже лечит, но мы не даем ответы. По сути мы рассказываем, как было, а дальше — это поле вашей интерпретации, как быть и как делать. Это вопрос личного выбора зрителя, для кого-то это может быть открытием и стать актуальным, а может не стать. Но при этом, что касается каких-то базовых вещей, особенно смерти, кругов ада, которые приходится пройти близким умершего, мне кажется, неплохо было бы проходить их не в одиночку, обрести эту поддержку в „мы“, как это происходило раньше», — говорит режиссер.
Создатели спектакля подчеркивают: съемка разрешена. Но мало кто светит телефоном во время представления, так действует на зрителей происходящее. В прямом смысле в какой-то момент ловишь себя на ощущении, что тело оцепенело. Зато после спектакля тюменцы в благодарность за показанное сами пропели артисткам величание, а потом остались, чтобы выразить свои переживания, задать вопросы и спросить, а что же дальше.
А дальше, буквально в эти дни, в Ясной Поляне состоится премьера третьей главы «Коромыслей». И она уже будет посвящена материнству и детству.
Что же до продолжения театрального банкета, обеспеченного нам проектом «Архивация нас», то еще тюменцам предстоит посмотреть танцевальный перформанс sak-sok от театральной площадки МON из Казани. Показ состоится 28 июля. И, как вы поняли, в этом месте пора открыть календарь и запланировать поход в театр.
