Галина Козлова из рода репрессированных

«Она из рода репрессированных. У этой женщины интересная судьба…» Простые слова, сказанные в адрес Г. В. Козловой, предварили наше с ней знакомство.
С полноправным членом землячества «Ямал», возможно, встречалась ненароком и раньше. Сколько раз пересекала «косынку» этого двора, торопясь на работу или возвращаясь домой! Хозяйка «сталинки» могла как раз в тот момент совершать вечерний променад, разворачивать купленную в ближайшем киоске газету или выходить из подъезда в клубах пара. Дом стар, и далеко не молоды, редко куда торопятся его обитатели…Изначально сюда селили сотрудников КГБ. Козловы въехали в свое «гнездышко» по обмену, а еще раньше на этой жилплощади без балкона, в самом центре города, жили сразу две семьи. Хоть и не рядовая, но все-таки коммуналка. Тюмень, как и Москва, не сразу строилась.

По закону кровного родства

Галина Васильевна Козлова состоит в землячестве «Ямал». Эти люди — собратья по судьбе, хотя и осевшие на склоне лет в Тюмени, но до сих пор ностальгирующие по прежним дружественным связям, трудовым коллективам, обжигающему северному ветру. Стол — престол для них, если случилась оказия и с кухни, где хозяева колдуют над плитой, потянуло вдруг ароматом жареных оленьих косточек или, скажем, белорыбицей.

Женщина, успевшая рассказать о себе совсем немного, рисовала характеры окружавших ее. Родственников, друзей, учеников. Обронила фразу, слышанную мною от других, и не по разу. Я подумала, что требуются факты. Доказывающие, что есть такие везунчики, всегда окруженные верными друзьями, бескорыстными помощниками, на пути у которых не часто встречаются предатели и подлецы. Все зависит от того, каков ты сам. Общество каких людей считаешь приемлемым для себя, какое окружение выстраиваешь. Вот когда ты можешь, обезоруживая улыбкой, говорить: «В жизни мне везло на хороших людей». Это значит, с собой тебе повезло, человек!

…Близился новый, 1936 год. За неделю до праздника в спецпереселенческом поселке «Красный Октябрь», известном широко окрест масштабами деревообработки, в семье Зыряновых родилась девочка. Василий и Лиза назвали ее Галей. Темная волосом, шустрая и смышленая. Чем не Галочка?

— Я всю жизнь боялась сказать, какие мы… Я боялась тебе навредить, дочка.

Слово «репрессированные», ярлыком прицепленное и к другим семействам, действительно внушало необъяснимый страх. Не одной Елизавете Семеновне Зыряновой (в девичестве Шешуковой), родители и братья которой, да и она сама, каким-то чудом не были сгребены в одну кучу. Не были сосланы из села Шешуково под Борками, хотя их род и восходил к казакам. Может быть, потому, что глава семейства был кем-то вроде старосты.

— О дедушке и бабушке по линии отца почти ничего не знаю. Жили они в Луговой до раскулачивания. Гаврила Зырянов присмотрел себе в жены беднячку.

Отец воевал, начиная с финской. Был реабилитирован в 40-м, поэтому, возможно, беспрепятственно был принят в партию коммунистов. Относительно его реабилитации семья, впрочем, пребывала в неведении долгие годы. Вот откуда «эпоха страха и молчания» масштаба одной, отдельно взятой семьи. Вот почему так скрытничала мать…

В 49-м родители развелись. В принципе, развод — очень распространенное явление послевоенной поры. Красивые, полные сил мужики, которым повезло вернуться домой живыми, начали выпивать, коситься в сторону «чужих» женщин, у которых в принципе и выбора не оставалось. На земле должны были рождаться дети… Улиц в поселке было три. Хорошо, если живыми с фронта вернулись по пятеро мужиков с улицы.

— Мама, которая замуж больше не выходила, соблюдала нейтралитет, но с папиной дочерью от второго брака Ниной Васильевной мы дружим до сих пор. Ведь мы — единокровные сестры.

С бывшей соседкой Иринкой из второй половины дома для спецпереселенцев (их вместе, как воробушков, усаживали в подушки, фотографируя!), Галина Васильевна дружит так же талантливо, с детства и до старости. Разве это не счастье?

Улицы «Красного Октября»

Яркие, ясные, отдающие легкой болью под лопаткой, воспоминания босоногой пары. Как провожали отца на фронт, и она тянула к нему руки через чугунное ограждение железнодорожного вокзала. Лето 1946 года началось с огромной радости: папка к ним вернулся, пришел и на их улицу праздник! А улицы в поселке прямые, просматриваются далеко. Когда они с ровесниками играли в лапту или в догонялки, кто-то вдруг громко крикнул на весь околоток. Кажется, первой увидела Анна, ее подружка: военный с тросточкой идет.

— Отец и вправду шел с палкой, прихрамывая. По письмам я знала, что папу ранило в ногу. Поэтому твердо сказала, еще не различая лица незнакомца: «Это мой папа!» Ну, отец подхватил меня на руки, из дому выскочила бабушка — и начались целовки-миловки!

Еще одно неординарное событие, закончившееся лихоматным воем. Когда мама с бабушкой, своей свекровью, тайно окрестили маленькую Галю в Знаменской церкви. Надо же было ей проговориться отцу, когда он пришел домой. Отец метал громы, как Юпитер, и даже выстрелил в открытую западню, когда женщины спрятались от него в подполье. Его, коммуниста, позорить крещением дочери?!

— Мама умерла в 1994-м. Папа — три года назад. Протянул подольше. А до нашего поселка его с родителями ссылали в Магнитогорск, где такие же «враги народа» строили знаменитую Магнитку. Дед Гаврила упал там в котлован, сильно повредился и умер. Бабушка сбежала с сыном сюда, в Тюмень.

Трижды их «перетрясали», переселяли из дома в дом. Переселенцы строились на болотине, разбивали грядки под огородную мелочь и картошку. Клуб, школу и садик (хотя и деревянный, но вполне хороший) выстроили. Дренажные канавы покрывались по весне нежнейшей зеленью, и они, ребятишки, по этим канавам бегали. Хорошего мало, скажете вы?

— Дожди были теплые, хорошие, — задумчиво, с какой-то осторожной интонацией говорит сидящая напротив меня женщина. В голосе ее рождается что-то, обращающее собеседников в союзники. Этому «что-то» давно придумали названия. Откровенность, доверие, расположенность к людям. Такая она и есть, дочь «врага народа», в прошлом учитель химии и биологии, хозяйственник в ранге директора школы Галина Васильевна Козлова (Зырянова).

…Начальная школка в поселке «Красный Октябрь» вспоминается часто. Именно школка, не школа: на четыре класса один учитель. Он же — директор, завхоз и парикмахер. Стриг самолично, чтоб не было вшей. Назовет не по имени, а по фамилии — догадаешься, что в чем-то виноват. Жаль, что отчество учителя запамятовала его ученица. («Кажется, эти инфаркты едят мозги…»). Звали учителя, добрая ему память среди живущих, Федором.

«Юность комсомольская моя…»

Заканчивала тюменскую 26-ю школу и химико-биологический факультет педагогического института. Представьте, 45 лет спустя после получения дипломов у них в прошлом году был грандиозный «традиционный сбор». По полторы минуты на короткий «доклад» о себе. Вопросы без ответов и ответы без вопросов. Воскресшие в памяти эпизоды студенческой жизни, смешное вперемешку с грустным.

И еще одно воспоминание толкнулось в памяти. Уперлось в диафрагму, будто ребенок, которому еще предстоит родиться. Лицо Галины Васильевны заметно тускнеет.

…Конечно, они многому тогда не придавали значения. Но Ч П, которое произошло в поселке, долго было на слуху. Дело в том, что, кроме спецпереселенцев, согнанных сюда, в «Красном Октябре» находились и военнопленные. Отец приносил, когда дома не было матери, сделанные «фрицами» игрушки: белку на колесиках, медведей с пилой. И вот однажды, дело было зимой, управлявший вожжами за кучера немецкий офицер направил кошевку, в которой сидел начальник колонии, прямо с обрыва вниз.

— Многие строили тогда предположения. Не подпилены ли были, дескать, перила у моста, которые проломил своей грудью конь в яблоках? Я помню, что тот начальник всегда ходил в белой бекеше и в народе говорили, что он лютует. Лагерь военнопленных распустили в начале 50-х. Немцы успели вымостить булыжником улицу Коммунистическую до строительного института. Отец успел там поработать политруком. В комсомол Галина вступила на третьем курсе института. Что интересно: про крестильный крест, надежно спрятанный бабушкой «от греха подальше», в семье больше не вспоминали.

Сохранившаяся семейная реликвия — книги Брэма «Жизнь животных», доставшиеся Галине Васильевне после смерти первой жены маминого брата. Дмитрий Семенович Шешуков работал в обкоме КПСС, и у них с Пелагеей Александровной, в прошлом выпускницей Института благородных девиц, не было своих детей. К Галине относились как к родной дочери.

Анна Афанасьевна, вторая спутница жизни дяди Мити, тоже была из репрессированных. Бывшая жена первого секретаря окружкома партии на Ямале, она однажды поступила неосмотрительно. Сжалилась над отцом умиравшей от цинги дочери и дала ему на лечение 100 рублей. Не тому, оказывается, дала. Нашлось кому об этом факте «стукнуть» — и Анна Афанасьевна отправилась этапом на Магадан…

На снимке, который Галина Васильевна позволила нам воспроизвести, все восемь братьев ее мамы. Родные, двоюродные… Только Павел погиб на войне, остальные вернулись к мирной жизни. Все, слава Богу, вышли в люди. Один стал прокурором, другой — инженером, третий — бухгалтером. Кто-то из читателей, возможно, узнает и партийного работника Д. С. Шешукова, что сидит на снимке вторым слева в первом к фотографу ряду. Ищу глазами и нахожу Федора, простого плотника. Знать нужное людям ремесло как пять своих пальцев — это тоже, согласитесь, привлекательный вариант судьбы.

Почему сама Галина Васильевна выбрала учительскую стезю? Объяснение простое: в Тюмени в те годы еще не было медицинского института. Мечта лечить людей сменилась перспективой их учить.

— Нашему школьному литератору невозможно было отказать в любви. Рассказывала увлекательно, читала нам стихи. Физик был только что из института. А на уроках Фанни Александровны Нодель, преподававшей химию с биологией, мы чувствовали себя героями сказки. Это было что-то невероятное.

По распределению шла седьмой. Счастливая цифра, памятная. Когда предложили на выбор всю область, подошла к карте и попала пальцем на Ямал. Отправили в Салехард.

Начинать всегда трудно, но будет еще трудней, если струсишь…

Так распределившаяся по методу «тыка» комсомольская активистка и общественница оказалась далеко от родного дома. В школе поселка Пуйко Ямальского района, где директором школы бывший военный. Назначил классными руководителями десятиклассников и приказал не дрейфить. Первый ее выпуск… «Звездочки», среди которых был и Валера Первушин, будущий партийный функционер и руководитель высокого ранга.

— Он уже в обкоме партии работал, когда мы случайно столкнулись с ним на улице. Я приглядела в книжном магазине целый комплект очень нужных учебных пособий. Ноша, помнится, была неподъемной, надо было как-то определяться. Вот тогда мой бывший ученик мне и помог. Сделал несколько ходок и перетащил все книги на себе, пристроив их временно в здании, где работал. Вообще весь первый выпуск мне очень дорог. Буквально все ребята и девчата. Класс был маленький, а люди получились немаленькие.

**Лед и пламень
**
В маленьком северном поселке Пуйко, где все друг друга знают в лицо, весна всегда запаздывает. Заплечье Полярного круга! Во время ледохода все вокруг преображается. Метровой толщины лед начинает трещать и ломаться на куски. Глыбы наползают друг на друга, образуя торосы. Солнечный свет преломляется в кристально чистых сколах, рождая оттенки самых разных цветов. В общем, поэзия чистой воды…

Кстати, вода, представляющая собой большую опасность, шумную гостью из себя не изображает. Просто, если пуйковцы услышали ее тихое «буль-буль», им очень скоро предстоит брать ноги в руки и перебираться на крышу с самыми необходимыми вещами.

— Смотришь вниз, — вспоминает Галина Васильевна — и успокаиваешь кота Уголька. Гладишь и гладишь его, красавца.

Местность в последнее время «просела» настолько, что почти все жители северного поселка покинули прежнее место жительства. Льдины, должно быть, не встречая препятствий, ползут весной по всему острову…

Там Галина встретила свою любовь. Может, он, комсорг поселковой молодежи, судовой радист Володя Козлов, первым заприметил ее среди остальных. Видя его шагающим с чемоданчиком- «балеткой» по деревянному настилу главного «проспекта», местные очень скоро начали распознавать маршрут молодого человека. «Ну, Козлов опять идет дрова в школу колоть…».

Шесть лет поработала по направлению в поселке Мыс Каменный (уточняет: «Поселок геологов на Мысу Каменном»). Учительский стаж на Ямале составил 18 с лишним лет. Муж, в свое время закончивший Тобольскую мореходку, тоже не изменял профессии радиооператора. Вырастили, выучили, выдали замуж единственную дочь Татьяну, по-стариковски опекают студентку-внучку. Которую, кстати, зовут тоже Галочкой. А внук назван в честь Д. С. Шешукова Димой.

На болячки, которые с возрастом делаются настырнее, женщина старается не жаловаться. Просто скажет Владимиру Петровичу который раз: «А дотяну ли до нашей золотой свадьбы?» Тот, как всегда, отмахнется: «Что за глупый вопрос?».

Запахнется в куртку и выйдет к подъезду. Долбить возле дома наледь либо прочищать дорогу (на языке армейских анекдотов — «от забора и до обеда»). Герой ее романа до сих пор работает не покладая рук. 1200 рублей дворницкого оклада — деньги, конечно, мизерные. Но какой бы пенсионер от них отказался?

Лучшие годы жизни, связывавшие их с Ямалом, остались в памяти навсегда. Зимней стужей запомнились, выездным благоприятным теплом: где только не колесили супруги по стране, бывая в отпусках. Сейчас вот согреваются «Сотрудничеством» — программой поддержки северян, выехавших на юг области. Север оставил неизгладимый след на страницах их семейной хроники, подминая под себя все менее значимое. Как весенний ледоход в Пуйко.

**Где родилась, там и пригодилась
**
Г. В. Козлова, возвратившись в Тюмень, пришла работать к геологам. Девять лет она работала председателем профкома в тюменском профессиональном училище № 7. А еще была вечерняя школа в колонии строгого режима, откуда ее проводили на пенсию. Колонисты в качестве подарка юбилярше посадили в новый, совершенно великолепный переплет собрание сочинений ее любимого Брэма. И украшенную чеканкой, выстланную изнутри алой материей шкатулку. Подарки, смеется, изумительные, но вынесла их не скоро. Строгости пропускной системы. Ей однажды освободившиеся заботливо посоветовали: «Вы, Галина Васильевна, повесьте свою фотографию дома над кроватью. На всякий случай. Береженого Бог бережет…».

На ее уроках, признается, кто-нибудь из заключенных иногда спал. Не обижалась, зная, что отключились не от скуки. Организм и душа устают ждать звонка… на свободу.

Переживший своих жен дядюшка, оставшись в однокомнатной квартире совершенно одиноким и больным, предложил прописать племянницу у себя. А потом подвернулся обмен. Переезд был не слишком уж хлопотным: дядя Митя, хотя и большой в прошлом начальник, не стремился окружить себя комфортом и обилием вещей. От вещизма не страдали и вернувшиеся с Севера Козловы.

Жаль, конечно, что не дают ей пока приватизировать половину родительского дома на территории ДОКа «Красный Октябрь». Утрясти вопрос, не разгородив крышу пополам, не получается. А соседям, с которыми можно бы было, в принципе, действовать заодно, на эту приватизацию наплевать. Восемь соток старой болотины, спасавшей когда-то от голода семью «врагов народа», тоже еще не оформлены в собственность. Всю свою жизнь моя героиня не уставала «сеять разумное, доброе, вечное». Если бы все законы, принятые в нашей стране, преследовали ту же цель…"Тюменские известия"