Заборы, первые этажи домов и электрощиты – вот основные холсты пермского художника Олега Иванова, который в рамках проекта «Морфология улиц» посетил Тюмень.
_Заборы, первые этажи домов и электрощиты — вот основные холсты пермского художника Олега Иванова, который в рамках проекта «Морфология улиц» посетил Тюмень. В областной столице он преобразовывал электрошкаф на ул. Салтыкова-Щедрина. Спустя семь часов работы серая дверь превратилась в героя мультфильма «Валл-И», а корреспондент «Вслух.ру» узнал, что значит рисовать для прохожих, почему интрига в искусстве — это пиар, и зачем нужна самоцензура._
— В Тюмени вас представляют как «художника, чьи работы признаны лучшим мировым стрит-артом месяца по версии портала AdMe». Насколько важно такое признание и как вы относитесь к наградам уличных художников?
— Из личных побуждений я покупаю краску, грунтовку, кисти и рисую. Чаще всего оценка такого творчества — слова мужичка с района: «Молодец, хорошая работа, мне нравится». Это не похвала, не мед на душу. Всего этого достаточно, когда я организую в галерее выставку рисунков. На них приходят друзья и знакомые, почитающие мои работы, и любящие меня. Но творить на улице — честнее.
Я хочу услышать адекватную оценку своей деятельности. И когда AdMe признает три моих стрит-арта лучшими работами месяца, это приятно, дает силы двигаться дальше. Я рад, что достучался до людей где-то наверху, которые интересуются стрит-артом со всей России. Можно сказать, это признание за все произведения, заклеенные объявлениями, залитые краской. Ведь мои работы заметили в других городах и странах, кто-то восхитился ими.
Вообще, я не участвую в конкурсах. Тюмень посетил лишь по личному приглашению руководителя арт-группы «Цвет города» Дмитрия Зеленина. Обычно в конкурсах, чтобы ты ни делал, обязательно победят москвичи. Человеку из какого-то зауральского города соваться в Москву бесполезно. Все зависит не от работы, а от того, что организаторы и спонсоры из столицы хотят видеть среди победителей местных ребят.
— Так для кого стрит-арт создается — для тех, кто наверху, или для тех, кто проходит мимо?
— Он для зрителей с улицы, для всех, кто шагает по бульвару. Уличный художник должен угодить всем, при этом никого не обидеть, не зацепить, не оскорбить. У нас народ помешан на политике. Нарисуй я что-то восхваляющее коммунистов, либералы возмутятся. И наоборот. Люди получают политику через телевизор лошадиными дозами, и она их достала. Никто не хочет видеть ее в быту.
Я могу поднять острые вопросы, но своим способом: с помощью узнаваемых персонажей из мультфильмов. Например, через работы Роберта Саакянца или Александра Татарского. Персонажи решают проблемы, но свои, мультяшные. И когда человек проходит мимо них, он их не ассоциирует со своей жизнью, но задумывается.
Это все условия, в которых мы должны работать. Например, известный Бэнкси может делать злые работы про английских полицейских, но сами стражи порядка будут относиться к нему хорошо. В стране критика считается нормальным явлением. И политика у них — это развлечение и игра, а в России ее тихо все ненавидят. Но вот то, что художник не называет свое имя вслух, — это пиар. Точно такой же, как некогда певец Сергей Шнуров изображал из себя пьяницу. Сценический имидж есть и у меня — я ношу черные очки и шляпу. Я, как Боярский, но без коня.
— Вы не раз говорили в интервью, что согласовываете свои работы с заказчиками, с муниципальными учреждениями. Не мешает ли это работе художника стрит-арта?
— Художнику это не мешает. Я не противопоставляю себя ни власти, ни администрации города, ни коммунальным службам. Наоборот, хочу со всеми ними сотрудничать. Другое дело, что они как бы меня не замечают. Я достаточно долго трудился книжным иллюстратором в советском учреждении. Мои работы снимали с печати, выбрасывали, перерисовывали. Я давно знаком с цензурой. Сегодня мне невозможно предъявить претензию, что я не то изобразил. Рамки хорошо знаю, им я соответствую. Но я очень люблю работать в ограничениях. Когда художнику говорят «делай что хочешь», очень легко творить. А вот вписаться во что-то ограниченное — это искусство.
— У вас существуют правила размещения стрит-арта?
— Нельзя рисовать там, где картинка портит фасад, ложится на свежую краску. Все должно быть аккуратно. А не так, что художник пришел и изрисовал стену нового красивого дома своей мазней.
Мои любимые объекты — полуразрушенные заборы между многоквартирным домом и муниципальным учреждением. Чугунный модуль, покосившейся столб — это хозяйство никому не принадлежит, лишь медленно приходит в негодность. А я превращаю эту негодность в интересный объект.
— Работая с уличными объектами, заборами, электрошкафами, вы знаете, что произведения могут просуществовать совсем недолго. Нет ли сожаления по рисункам?
— Я отношусь к этому как к стихийному бедствию. Построил дом — его снесло цунами. Построил второй — его унес ураган. Можно ругаться, грозить небу кулаком, но ничего не изменить. Остается лишь вновь строить дом. Например, вместе с художником Александром Жуневым в Перми мы расписывали дом подрядчика Крылова — единственное уцелевшее в страшном пожаре деревянное строение. Мы пытались аккуратно вписаться в архитектуру, сохранить узнаваемость форм, не рисовать на наличниках и окнах, сохранили основной цвет. Но через некоторые время картина была закрашена. Человек, который закрасил мой рисунок, налепил на него объявление — он победил. Потому что испортить картинку — секундное дело, а на восстановление мне потребуется день. Я ничего не восстанавливаю, только поддерживаю красивыми культовые работы, например «Братьев пилотов» и «Сигалофон».
— Отличается ли пространство Тюмени от вашего родного города?
— В Тюмени я впервые. Гулял по городу, пытаясь проникнуться и вдохновиться им. Заметил, что у вас также много объявлений о работе грузчиков и землекопов. Или все пермские компании приехали в Тюмень за мной. Но есть и отличия. Пытался найти в Тюмени электрошкаф на фоне стены, но столкнулся с национальной особенностью — первый этаж обычно облицован плиткой, камнем, листовым материалом. Причем многократно. Поэтому электрошкафы напоминают скорее дверь. Кроме того, ваши коммунальщики красят шкафы краской в несколько слоев, даже не снимая объявлений. У нас же на улицу с валиками выходят раз в год — в канун 9 Мая.
Еще искал разрушенные заборы и тоже не нашел. Все заборы в городе ухожены, оштукатурены и покрашены многократно. И даже приодеты в металлические колпаки от дождя. Для меня это волшебство, другой мир. В целом в городе места для стрит-арта намного меньше, чем в Перми, но хорошо это или нет, решать не мне.
— Среди ваших произведений много посвящений и переложений известных героев на городское пространство.
— Я беру на себя ответственность продолжать работы покойных людей, в том числе Татарского и Саакянца. У меня простое правило: если бы они увидели мои работы — улыбнулись бы? Думаю, да. Я стараюсь бережно обращаться с их творчеством. И со мной солидарны их студии.
А мои «Тысяча котиков» — вечный проект. И он тоже посвящен, только животным. У меня дома живут две кошки и один кот. Острым глазом наблюдаю за ними, а после прихожу в гости, и когда просят что-либо нарисовать, изображаю кошку. Котиков все любят. И я не отношу это к искусству, это больше эстетика, настроение.
— Как сегодня в России развивается стрит-арт?
— У нас большое количество людей, которые занялись стрит-артом, чтобы сделать себе имя. И у них нет никакого основания, кроме бешеного желания. А поскольку в России нет четкой границы, где художник, а где — нет, они в этой массе занимают ведущие позиции. На мой взгляд, это плохо. Стрит-арт должны делать серьезные профессиональные художники. И если ты не умеешь рисовать, не нужно выходить со своим детскими почеркушками и превращать стрит-арт в конкурс городского творчества. Стрит-арт — это битва мастеров кисти и баллона. Тех, кто любит это дело и вкладывает в него душу.
При этом есть люди, которые не умеют рисовать, но делают великие вещи. Например, Тимофей Радя, который может парой слов придать зданию новый смысл. Есть Никита Номерз — художник с точки зрения мастерства не очень, но он видит в архитектуре лица людей и исхитряется их рисовать. Есть никому не известный Василий Зизюкин — художник на всю голову: серьезный, вдумчивый, лезет в дебри и выдает гениальные работы типа «Лисьего хоровода».
Стрит-арт делают люди, которые пришли в возрасте, пришли со своими убеждениями, идеями. В Перми есть Оля Тиунова — очень интересная у нее работа «Океанская стена». За границей существует понятие минимального уровня в творчестве. Чтобы дойти до профессиональный работы, должно пройти время. Там детский рисунок на стене никогда не назовут стрит-артом. Для нас же искусство — уже то, что нарисовано мелком на асфальте. Если это будут классики — назовут конструктивизмом.
В России пытаются создать массовость, призывают всех выйти на улицу и рисовать, ведь каждый у нас художник, у каждого говорящий внутренний мир. Но никто не думает, что только картины художника через пару веков будут стоить миллионы.
— Но трансформаторную будку ведь не продать?
— Я выбрал этот объект для рисования в отместку современному искусству. Когда меня не хотели принимать в Пермское книжное издательство в качестве художника, тогда я начал рисовать очень сложные иллюстрации, которые нельзя было издать типографским способом. Это был мой протест. С объектом на улице то же самое: можно походить вокруг, восхититься, огорчиться, но домой его не утащишь. В квартиру не поставишь. Пока у нас нет коллекционеров, которые бы спиливали трансформаторные будки и электрошкафы.
