Известный российский художник вернется в Тюменскую область, чтобы расписывать храм на родине Петра Ершова.
_Никас Сафронов пишет картины по ночам, при этом умудряется выглядеть моложе своих лет и давать еженедельно десятки интервью. Российский художник, попавший в Книгу рекордов Гиннеса за открытие нового направления в живописи, готов расписывать храмы, но не готов делиться секретами мастерства. В Тюмени Никас Сафронов открыл персональную выставку в Музее ИЗО._
— В Историческом музее на Красной площади представлено более 140 ваших картин. В чем особенность тюменской выставки?
— В представленной коллекции больше эклектики, но это не мешает восприятию разных диапазонов и периодов моего творчества.
— Никас, вы когда-то работали в театре. Что привнес этот опыт в ваше творчество?
— Любая работа, как для актера, так и для художника дает огромный диапазон новых ощущений, новых взглядов на природу творчества, живописи. Еще до службы в армии мне довелось поработать в Театре юного зрителя, где я подружился с Аристархом Ливановым. Я работал в театре с Арменом Джигарханяном, как художник оформлял спектакль «Пигмалион». В Литве сотрудничал с такими мастерами, как Донатас Банионис и Юозас Мельтинис. У последнего был театр марионеток, где актеры не смели импровизировать, а играли строго по указанию режиссера. Опыт работы в театрах помог мне создать образ моей московской квартиры. Чтобы получилась такая «вкусная» квартира, нужен был театральный опыт. Потом еще долгое время театр влиял на мои работы, как впрочем и другие жанры искусства.
Например, после того, как я занимался иконописью в Загорске, мои последующие работы были плоскостными. В канонах православной иконописи изображение Бога не должно уходить в перспективу, оно должно находиться перед тобой, как впрочем и в итальянской живописи. Но потом ты открываешь в себе что-то новое, пробуешь себя в разных жанрах. Так у меня было с созданием авторской техники живописи «Dream Vision» (размытая картинка, нечто за 15 минут до пробуждения, когда человек видит сон, и он уже начинает забываться, самые приятные картинки из полусна).
— Ваши работы есть не только в частных коллекциях, но и в Эрмитаже. Что именно хранится в сокровищнице мирового искусства?
— Для этого музея я готовил специальную серию работ, называемых «бисквиты». Как жанр росписи тарелок они мне дались не сразу. Это сложная техника, отличающаяся от традиционной живописи своей непредсказуемостью. То изменение, которое получает работа при последующем обжиге, требует детальной проработки рисунка по используемой цветовой гамме.
— Учитывая, что вы пишете только по ночам, такая работа тоже требует особого подхода к выбору цветовых нюансов на полотнах?
— Я работаю при особом искусственном освещении, максимально приближенном к дневному свету. Но я заранее думаю над тем, как тот или иной штрих на картине будет смотреться днем. Это приходит с опытом. Ты чувствуешь картину, предполагаешь, какой цвет нужно добавить, чтобы с наступлением нового дня работа смотрелась наиболее «вкусно».
— Вы будете расписывать храм на родине Петра Ершова в Ишимском районе. В какую сумму оценивается ваша работа?
— Я не беру денег за роспись храмов. Это касается всех церковных сооружений, в которых мне доводилось работать и где планирую потрудиться. Недавно по просьбе верующих людей побывал в Переславле-Залесском. Там расположен Успенский Горицкий монастырь — уникальное место, где сохранились здания
Вы знаете, что на Руси иконы не продавали? В царское время их дарили, в крайнем случае меняли на шапку, на ткань или другую полезную, ходовую в быту вещь. Если мастеру нужны были деньги, он продавал выменянную вещь, но не икону. Я тоже пишу иконы, но ни одну из них я не продал.
Для церкви на родине Петра Ершова я уже отправил в подарок одну храмовую икону, сейчас пишу большой образ святого Николая-угодника. Для этого храма я напишу еще несколько икон, но расписывать его буду не один, будут трудиться и другие мастера. Хотелось бы, конечно, поработать, как Микеланджело, но это сложно.
— А что привело вас на ишимскую землю, в частности на строительство и роспись нового храма (прежний, построенный Петром Ершовым, был снесен в 60-е годы прошлого века — Прим. ред.)?
— У меня есть замечательный знакомый Сергей Павлович Козубенко, промышленник, меценат, учредитель Ершовской премии, он родом из Ишима. Я приезжал в этот город писать портрет его мамы, и мне было особенно лестно познакомить с местами, где родился и жил наш замечательный сказочник. Мне очень понравилось все, что я увидел в городе. Я написал потрет сказочника. Месяц назад снова был в Ишиме, в день рождения Петра Ершова передал в дар Ишимскому музею портрет сказочника. Также я отправил в музей различные издания сказки «Конек-Горбунок» в оформлении разных художников, которые нашел в московских букинистических магазинах, в том числе и уникальный авторский фолиант книги, иллюстрации к которой подготовил художник Рашид Сайфулин. Книгу подарил мне сын художника, а я передал её на хранение в Ишимский музей.
Как творческий человек, я всем сердцем западаю на то, что связано с настоящим искусством, будь то словесность или живопись. И если меня это затронуло, я начинаю переживать. Не всегда удается оградиться от этих переживаний, поэтому болею душой за многие события, проекты, в том числе и за этот храм в селе Ершово. Будет ли он в честь Петра-столпника или в честь Николая-чудотворца, я пока не знаю. Но мой друг обещает построить еще много храмов.
— А сами вы хотели бы проиллюстрировать"Конька-Горбунка"?
— Да, у меня есть в планах подготовка иллюстраций для нового издания книги. У меня вообще много проектов, связанных с именем Петра Ершова. И меня радует, что есть такое место, как ершовский край, которое сохранено для этого мира.
— Как творческому человеку вам поступает немало предложений о сотрудничестве. Как вы выбираете проекты, в которых будете принимать участие?
— Интуитивно. Думаете, я бы просто так поехал за 185 километров от Тюмени, если бы не чувствовал, что там меня ждет что-то действительно стоящее и незабываемое?!
— Поездка в Тюменскую область — не первая в вашей биографии. Красота нашей природы уже успела вас вдохновить?
— Конечно, на все сто процентов. У меня есть несколько картин, которые представлены на московской выставке, некоторые из них уже приобретены в частные коллекции. Так что красота тюменской земли мне еще и деньги приносит.
— Есть ли среди российских художников, ваших коллег те, к чьему мнению вы прислушиваетесь? Чье мнение влияет на ваше творчество?
— Вы знаете, уже, скорее всего, нет. Как сказал Конфуций, для мудреца каждый встречный учитель. Поделюсь маленькой историей. Недавно пришёл на свою выставку в Историческом музее. Среди друзей — известных актеров, музыкантов — встречаю художника, с которым в девяностые случайно пересекся на Арбате и выиграл спор о том, кто лучше рисует. Я спросил у него, что он думает о моей выставке, какие у него впечатления? «Ну, есть попытки… есть! Ну, вот знаешь, дам тебе бесплатный совет: там у тебя работа маленькая, вот если фрагмент ее увеличь, будет гениально». Разумеется, я его поблагодарил и попросил показать то, что есть у него с собой в папке. «Да нет, там ничего нет, ты же знаешь, я на Арбате рисую, не изменяю своим принципам…»
Поймите, как можно принимать на свой счет чьи-то советы, если они изначально пропитаны предвзятостью или негативом? Что может посоветовать человек, который сам ничего не создал?! Но в живописи есть мэтры, с которыми есть о чем посоветоваться. Я считаю, что совет надо брать у мировой истории искусств, которая накопила множество шедевров. Пусть это будут Тернер, Ван Эйк, Брейгель, Мемлинг, Караваджо…
Есть историческая правда портрета: похож или не похож. А вообще в творчестве должно быть просто: нравится — не нравится. Все инсталляции и перфомансы рассчитаны на шок.
— Сегодня переводятся в электронный формат библиотеки, устраиваются видеотрансляции концертов. Люди виртуально могут прогуляться по Кремлю и посетить Эрмитаж. Как вы относитесь к оцифровыванию искусства и внедрению информационных технологий в мир живописи?
— Порой электронные технологии это не только возможность увидеть что-то, пока недосягаемое в силу расстояний, от театра до музея. При этом есть возможность объективного выбора: в какой музей зайти, на какую театральную постановку сходить виртуально. У меня был подобный интерактивный проект, связанный с моей квартирой. Когда можно было виртуально пройтись по комнатам, посетить мою библиотеку, открыть книгу. Также можно было посмотреть картины, прочитать, кому они посвящены. Сейчас в Англии студенты делают мультфильм на основе моих картин.
Это интересные проекты, которые мне нравятся. Любая технология, завязанная на грамотном использовании в области искусств, создает новое видение и новый взгляд на предмет искусства. Но ничто не сможет заменить настоящую картину. Это как визуальная еда: вы можете виртуально открыть дверцу холодильника, достать фрукт, почистить его и даже в какой-то момент почувствовать выделение слюны, но насыщения не произойдет. Это нужно для тех моментов, когда необходимо привлечь внимание к тому или иному направлению в искусстве, к тому или иному мастеру.
— Планируете ли открывать школы для детей, чтобы передавать свое мастерство, свой опыт?
— Мне предложил губернатор Санкт-Петербурга Георгий Полтавченко открыть студию имени Никаса Сафронова. Помещение предлагается в самом центре культурной столицы, на Невском. И недавно поступило предложение от первого заместителя председателя комитета Госдумы по культуре Иосифа Кобзона открыть школу-студию в Москве. Мы должны встретиться в ближайшее время с Иосифом Давыдовичем, чтобы обсудить этот вопрос.
Но у меня никогда не было стремления открыть школу. Мне достаточно того, что преподаю в бывшем Ульяновском филиале МГУ, 3−4 раза в год даю мастер-классы. Для талантливых детей провожу такие занятия. Рядом с моим домом в Москве находится храм Воскресения на Успенском Вражке. И там в церковно-приходской школе я провожу занятия по иконописи.
Как любой человек задумываюсь над тем, что нужно что-то оставить после себя. Есть профессиональные секреты, которые я копил годами, но делиться этим пока не хочется. Возможно в силу того, что каждый из этих секретов может быть неправильно воспринят и понят. Даже Леонардо да Винчи, вложивший немало в своих учеников, не смог донести до них истинный смысл своей техники в живописи.
Я искренне надеюсь, что мой старший сын Стефан, который сейчас живет в Лондоне и увлечен политикой, со временем пересмотрит свои взгляды и вернется в искусство.
