Как смотреть кино, зачем воссоздавать атмосферу в кадре, и почему нельзя танцевать перед просмотром киноленты.
В рамках кинофестиваля «КинЗА», который прошел в Тюмени в конце ноября, город посетил Арутюн Хачатрян — режиссёр, сценарист и оператор, известный далеко за пределами Армении. В списке его наград премии и ордена за заслуги в области искусства и литературы нескольких государств, а картины исключительно про армян стали манифестом всех, кто когда-то решил покинуть свою родину.
— Они могут не понять фильма, — произнес Арутюн Хачатрян, сев ко мне за стол. Дело в том, что несколько минут назад на экране запустили его фильм «Возвращение поэта», а за 10 минут до этого режиссер презентовал зрителям другую картину — «Граница». — Я же рассказывал со сцены, как снимал животных в подсобном хозяйстве на границе двух воюющих государств во время конфликта в Нагорном Карабахе, а включился фильм про поэта Дживани.
Очень важно настроиться на фильм, — продолжил он, — нельзя минуту назад смотреть, как на сцене танцуют и поют, а потом вдруг переключиться на авторское сложное документальное кино.
— Интересно, что и та, и другая киноленты почти лишены голоса героя. В одной главный герой — памятник, во второй — буйволица. Вы намеренно выбрали таких героев и лишили персонажей речи и языка?
— Для меня язык кино — это изображение, шумомузыка и монтаж. С помощью этих трех средств можно передать и рассказать любую историю. Все мои авторские фильмы почти без слов.
Вообще, у меня есть два типа фильмов: документальные и телевизионные проекты. Вторые — это честный монолог людей, которые пережили в этой жизни всё. Им есть чем поделиться. Вот здесь много слов о себе. Этот формат, конечно, делается только для телевидения, чтобы зритель мог сесть перед экраном, послушать, отвлечься.
— Несмотря на способ выражения и формат, все же вашими главными героями становятся армяне в разных городах и государствах.
— У меня дома есть болезненная тема — беженцы. Одни приехали в Армению, другие покинули её. Двадцать пять лет назад я случайным образом выбрал три семьи и следовал за ними каждые 5-6 лет. Один армянин переехал в Россию, другая пара — в Прибалтику, а позже в Украину, третья семья поселилась в Америке. На протяжении четверти века я снимал, как они живут в новых городах, как тоскуют по родине, как хотят или не хотят вернуться, счастливы ли.
Ездить за героями — это лотерея. Ты не знаешь, будут ли тебе рады в этот раз, обнимут, откажутся сниматься, будут прогонять или любить. За эти 25 лет они сильно изменились, и я рассказываю их историю жизни, зачастую, к сожалению, очень некрасивую и несчастливую историю. И здесь дело не в деньгах, не в богатстве. Каждый пытался стать счастливым в тех условиях, которые были. Когда я начал показывать ленты у себя дома, оказалось, что после их просмотра многие передумали уезжать, потому что увидели честный рассказ о тех, кто уехал.
— Герои фильмов видели ленты о себе?
— Это было самое трудное — показать картины им. У двоих жизнь не сложилась, я боялся что им будет плохо после просмотра. К счастью, все были очень довольны, хотя многие плакали, выходили из зала и возвращались обратно. Мы посмотрели ленты вместе несколько раз.
Тяжело смотреть ленту, в которой твоя жизнь не сложилась. И слышать слова про жену, дочерей, сыновей, которые трудно произнести при всех. Но все они поняли фильмы и, думаю, себя тоже.
Вообще, очень трудно на протяжении 25 лет снимать одних и тех же людей. Меняются они, в их жизни происходят разные события, но еще меняешься и ты. Невозможно оставаться одним и тем же человеком. Сам фильм получается живым и, кажется, меняется сам по себе.
— По сути, вы рассказываете армянам, которые остались в Армении, как живут их земляки за границей.
— Так мне казалось до тех пор, пока ленты не попали на кинофестивали. Их смотрели в Тегеране, Лос-Анджелесе, Москве, Нью-Йорке и где-то еще. Оказалось, что эти фильмы не про армян, а про всех, кто покидает родину. Это национальная проблема, а не история одной семьи, просто она показана через конкретных людей. Честное кино, сделанное верно с позиции киноискусства, близко и понятно всем — вне языка, веры, расы.
— В документальном кино есть только один главный человек — автор. Именно он выступает режиссером и оператором. Придерживаетесь ли вы в своих работах жестких принципов документалистики: не входить в кадр, не менять ситуаций, быть только передатчиком между героем и зрителем?
— Закон про невозможность влиять на то, что происходит в кадре, кто-то придумал, в моей жизни такого принципа нет. Документалистика — это в первую очередь честный разговор. Как ты его передаешь — твое дело, хочешь, вмешиваешься в кадр, хочешь — стоишь и наблюдаешь со стороны. Это просто разные подходы к работе. Но я точно знаю, мы показываем правдивое искусство, и если я упустил атмосферу, которая была важна, могу ее воссоздать, сделав что-то постановочное. Я не люблю вмешиваться в кадр, но иногда это нужно для того, чтобы все работало. Правда, не с людьми, они как есть, так и есть.
— Вы армянский режиссер, киноакадемик, учредитель международного фестиваля документальных фильмов «Золотой абрикос». Сегодня все, что вы делаете, автоматически попадает на разные фестивали и кинопоказы, а как вы пришли в документалистику?
— Так случилось, что я не доверяю словам и игре. В киноискусстве с такими принципами можно существовать только в документальном кино. В художественных фильмах для меня все очень быстро устаревает: от диалогов до спецэффектов. Но все это никак не сравнится с жизнью и атмосферой правды. Смотреть на мир гораздо интереснее, чем придумывать. Ведь мы очень часто пропускаем то, что происходят в мире, где мы живем, что есть рядом с нами, что случается недалеко от тебя.
— Тогда получается, что вы еще и психоаналитик, и социолог, и режиссер. А как сделать так, чтобы документальное кино смотрели?
— Каждый документалист должен быть и социологом, и психологом, и аналитиком, если он профессионал. Однако зритель не всегда готов смотреть авторское кино, вникать в него и понимать. Легче смотреть игровое комедийное кино, например, «Звездные войны». Или телевизионные передачи, тогда еще можно отвлечься на гаджет и ничего не пропустить. Наши фильмы не дают чувства веселья, они заставляют думать. И ничего нельзя сделать, если сам человек не захочет сесть и подумать о том, что происходит вокруг него. Посмотреть на мир рядом. Хорошо, что у моих документальных фильмов много наград, те, кто их не поймут, задумаются, почему же кинокритики отметили ленты, что же в них такого было, что я не понял.
— Изменились ли принципы работы документалиста со временем, стали ли снимать по-другому?
— Все продолжают пользоваться ВГИКовской школой. Мне бы хотелось, чтобы изменилось гораздо больше. Именно поэтому к себе в киноакадемию я приглашаю мировых документалистов, они читают лекции, проводят мастер-классы. Делают все то, что недоступно в обычной жизни. Все университеты и институты грешат одной вещью: они ставят в заглавие теорию, оставляя практику на потом. Но молодым режиссерам нужно учиться снимать с первых дней. Как и с самого начала учиться видеть мир. Вообще, для меня очень важно научить режиссера почувствовать атмосферу, запечатлеть мир и взаимоотношения людей.
Есть еще одна проблема: авторам документального кино трудно зарабатывать. Иногда ты получаешь призы, иногда находишь деньги в фондах, но это не обеспечит тебя. Есть американская книга, в которой написано, как стать режиссером: там собраны советы по тому, как одеваться, вести себя на встречах, писать сценарий, монтировать. В общем, обо всем, что должен знать будущий режиссер. Правда, в самом начале книги есть строчка про то, что если ты не родился в богатой семье или не получил огромное наследство, руководство читать не стоит.
На самом деле, чтобы жить, многие параллельно снимают проекты в рекламе или на телевидении, делают портреты и зарисовки. Я тоже прошел разные этапы, совмещая работу и съемки авторского фильма.
— Площадкой для показа документальных фильмов могут быть только фестивали, куда приходит подготовленный к просмотру зритель?
— На кинофестивалях идут самые лучшие и качественные ленты. Именно здесь можно увидеть молодых режиссеров, интересные приемы и темы. Именно таких авторов поддерживают фонды кино. Но это не единственное, конечно, место для кинопоказов. В Армении, как и в России, существуют каналы, которые готовы показывать авторские фильмы, там немного другие подходы и законы, но в целом это тоже может быть площадкой для документалистов.
— Что должен посмотреть каждый человек, чтобы познакомиться с авторской режиссурой?
— Каждый сам формирует список фильмов, но я люблю Артавазда Пелешяна, классика документалистики Дзиги Вертова, Сергея Лозницу. А со студентами начинаем смотреть фильмы от Роберта Флаэрти и доходим до Арутюна Хачатряна.
— Какие фильмы вы отбираете на фестиваль «Золотой абрикос», который ежегодно проходит в Армении и собирает документалистов со всего мира?
— В первую очередь — это фильмы, которые заставляют задуматься. В них может не быть новых приемов, тенденций, главное — чтобы был язык кино и искусство. Конечно, невозможно игнорировать мировые тенденции. Сегодня популярна у авторов арабская тема и конфликты на Ближнем Востоке, совсем недавно все снимали ленты про Россию, раньше — про распад Советского Союза. Но я стараюсь собирать фильмы разные и со всего мира, чтобы можно было видеть разные страны и проблемы. Я и сам часто принимаю участие в фестивалях. За последние два года прошло больше 20 моих ретроспектив. Интересно показывать ленты подготовленному зрителю, а после говорить о них. Маленькие города и залы грешат тем, что там могут не понять картину, но открывать людям себя и то, что происходит вот здесь, рядом, все же очень важно.
— Если смотреть на фестивальные программы в целом, какие основные темы волнуют режиссеров сегодня?
— Всех всегда волнует одно и то же: что творится вокруг, откуда пришел человек, и куда он идет. Это вечные темы. Ничего не меняется. В моей документалистике есть человек и ситуация, человек и мир, человек и семья. Нормальный режиссер всегда понимает вопросы. И очень примитивно давать ответы, ты же не бог. Я побуждаю к рассуждению, мечтам, недоверию, сомнению. Чтобы мозг начал работать и лихорадочно искать ответы.
