Не укладывается в голове, что писателя больше нет.
Вот и все. Владислав Петрович Крапивин умер… Его больше нет. Доброго, светлого, замечательного человека.
Когда я ездил в Екатеринбург и разговаривал с ним по телефону в последний раз, уже в глубине души понимал, что он не вернется домой. Но он вернулся. Пусть ненадолго, но приехал. Правда, через несколько дней обострились боли на этой треклятой гематоме на ноге. Гематоме, которой не было до его госпитализации. Не знаю, если честно, кто виноват в ее появлении. То ли врачи, то ли обстоятельства, то ли еще кто. Какая разница. Как и нет разницы в том сейчас, какой был настоящий диагноз у писателя — ковид или пневмония. Думаю, он умер не от пневмонии. Не от ковида. И даже не от гематомы. Владислав Петрович смертельно устал. Устал от всей бессмысленной возни вокруг него. И так-то при каждом звонке или встрече он выглядел не очень. А тут еще эти госпитализации. В больницу, из больницы, опять в больницу, то одно отделение, то другое. Страшно представить, как сказалось это на измученном организме. Опять-таки лично мне сейчас неважно, кто в этом виноват. Теперь уже неважно.
Хочу сразу извиниться за сумбурные мысли, слова. Я не врач, не писатель, за конкретикой и подробностями лучше обращаться к Ларисе Крапивиной, она держит руку на пульсе событий. Я же могу просто вспомнить, каким был Владислав Петрович. Зачем? Попрощаться. В конце концов, именно он подтолкнул меня поступать на журналиста. И интервью с ним получались наиболее яркими, красочными. Сложно было сделать иначе, когда человека ты знаешь хорошо. «Можно я про это напишу, Владислав Петрович?» — «Пиши, конечно», благодушно кивал он.
Были ли мы друзьями? Да, были. Явно не такими близкими, как он с Евгением Пинаевым или Павлом Шадриным, но мы действительно тесно и близко общались.
Владислав Петрович заменил мне дедушку, ушедшего из жизни, когда мне было 10 лет. Доброго и чистого. Именно таким, каким и должен быть настоящий дедушка.
Когда он жил в Тюмени, виделись почти каждый день. Катались по городу, гуляли по тихим тюменским улочкам, пропускали по рюмочке в местных заведениях, а то и просто в его квартире на Ленина, 12. По иронии судьбы, Крапивин был 38-го года рождения и жил в квартире №38.
Сейчас многие будут паразитировать на имени Владислава Петровича, называть себя близкими, друзьями.
«Понимаешь, Дима, всем нужен писатель Крапивин. А до человека Крапивина, по сути, никому дела и нет» — делился мыслями он. Я отшучивался: «Да бросьте, Владислав Петрович. У вас есть близкие, родные. Дети, внуки, правнучка подрастает. Я приезжаю, в конце концов, звоню. Кто вам еще нужен?» В принципе, кто-то может считать, что и я — седьмая вода на киселе. Тем более, после переезда семьи Крапивиных в Екатеринбург видеться мы стали значительно реже. Города хоть и рядом, но у каждого своя семья, свои дела, своя жизнь. И все же считаю, что мы были друзьями. Насколько вообще у меня есть моральное право называться другом.
В принципе, наши екатеринбургские встречи были настолько редки, что каждый раз, уезжая в старом трамвае обратно на вокзал, я думал, что эта встреча может стать последней, что я больше могу не увидеть этого старого доброго человека. И как хорошо, что еще много было «непоследних», но все-таки каждый раз я прощался про себя с Владиславом Петровичем. Прощался, допуская, что больше не увижусь.
И вот случился этот черный день. Очередной ошеломительный удар от 2020-го года. Наверное, на текущий момент самый для меня тяжелый, самый страшный. Я не понимаю и не принимаю случившееся. Осознания нет, есть абсолютная пустота.
«Знаешь, — признался мне как-то Алексей Крапивин, младший сын писателя, — я боюсь, что когда папа умрет, вокруг него начнут плодиться разные слухи. При жизни-то грязи хватало, а потом и вовсе начнут пятнать светлое имя».
Я с ним солидарен. Возможно, начнется бурление грязи. Спасибо близким и родным, которые успешно отбивали от него основные селевые потоки. Чего только не говорили о писателе. И извращенец, и из ума выжил. Злые языки нередко утверждали, что неспроста Крапивин так тепло пишет о мальчиках. Не иначе он педофил. Поверьте, ни разу не педофил, не извращенец и не злодей. Командор соответствовал своему творческому миру. Он был честным и порядочным. Как все описанные им мальчишки. Таких светлых людей я больше не встречал. Говорю об этом смело после его смерти, потому что говорил то же самое и во время жизни…
Я несколько раз думал, какой красивый материал напишу после ухода Владислава Петровича. Как расскажу обо всем светлом и прекрасном, как выражу текстом всю красоту, которой он достоин. А теперь сижу и не могу подобрать слова. Мир рухнул… Прощайте, дорогой наш Командор.
Что у меня останется на память о вас? Да много чего, на самом деле. При переезде из Тюмени мне отдали какую-то мебель, диски с лекциями его литературных курсов в ТюмГУ, общие фотографии, остались картины. И самое главное, его книги. Авторские подаренные книги с теплыми и душевными подписями. Книги, которые я никогда и никому не отдам…
Фото Дмитрия Зеленина
