Все любуются горными пейзажами, водопадами, наслаждаются чистым воздухом, а меня не покидает тревожное чувство, что я у кого-то на прицеле. Эта неприязнь к горам осталась у многих "афганцев".
_15 февраля исполняется 25 лет со дня вывода советских войск из Афганистана. По официальным данным, за 9 лет войны 40-я армия потеряла более 15 тысяч солдат и офицеров, 54 тысячи наших воинов были ранены, многие получили тяжелые увечья, стали инвалидами. После двух кровопролитных войн на Северном Кавказе афганская трагедия в обществе отошла на второй план, начала забываться. Постарели и ветераны, но не потускнели их боевые ордена и медали._
_"Афганцы" помнят ту войну от первого до последнего дня службы, хранят верность воинскому братству, каждый год приносят живые цветы на могилы однополчан, встречаются с их родителями, помогают вдовам офицеров, занимаются воспитанием подрастающего поколения, как когда-то воспитали их самих. К юбилейной дате редакция «Вслух.ру» подготовила серию публикаций о тюменцах, с честью выполнявших воинский долг в Афганистане._
Валентин Глушко, ныне возглавляющий региональное отделение «Боевого братства», был командиром батальона, выполнявшим боевые задачи по охране знаменитого перевала Саланг. Это стратегический объект в горах Гиндукуш, связывающий северную и центральную части страны. Через перевал постоянно шли колонны с грузами для снабжения советской армии, и мотострелковому подразделению приходилось постоянно отражать нападения моджахедов.
После длинной паузы от нахлынувших воспоминаний Валентин Глушко начал свой рассказ.
Потомственный офицер
— Я потомственный офицер, закончил Омское общевойсковое командное училище, хотел стать маршалом, причем сразу. Позже закончил военную академию имени Фрунзе. Мой отец воевал в Великую Отечественную войну, дед служил в империалистическую, прадед защищал Порт-Артур, прапрадед воевал на Кавказе — боевые действия проходили в районе Туапсе, Сочи, Адлера, где в то время бойцы погибали не столько от налетов турков, сколько от дизентерии.
В Афганистан я не мог не попасть. Мы тогда рвались не в Афганистан, мы ехали, как наши деды в 1936 году в Испанию, помогать братскому народу. Рапорт в Афганистан написало множество солдат и офицеров. Туда отправляли в большинстве добровольно.
Мой сын, кстати, тоже стал офицером, воевал в первую чеченскую кампанию, служил и в Таджикистане. Как и все в нашем роду, имеет ранения, в конце 1999 года уволился в запас.
Настроение солдат и офицеров на первой чеченской передает написанная в то время песня: «Россия нас не балует ни славой, ни рублём, но мы её последние солдаты…» Во время войны в Афганистане таких песен и быть не могло. У нас тогда была гигантская страна, мощная, хорошо обученная армия, великолепно подготовленные офицеры, солдаты и сержанты, которые умели вести боевые действия. Они не были пушечным мясом. Я имею право так говорить — я знаю, что такое чеченская война. Был там, когда ездил к сыну в гости, посмотрел, как там воюют наши солдаты…
Если батальон идет в Грозный выполнять боевую задачу, а в это время артиллерия не ведет огневую поддержку, никто не имеет с батальоном связи, никто не управляет батальоном, об успехе операции можно уже не говорить. От батальона осталось около 100 человек, комбат погиб, уцелели всего четыре офицера, в том числе мой сын, он был ранен. Так что о войне в Чечне я знаю не понаслышке.
За 9 лет, 2 месяца и 19 дней в Афганистане погибло меньше людей, чем на Северном Кавказе. При этом из 15 тысяч, откровенно говоря, было много смертей, связанных с неосторожным обращением с оружием. Когда люди постоянно контактируют с оружием, они теряют чувство самосохранения: сидел, щелкал затвором, случайно убил человека. Были и самострелы — солдаты стрелялись от страха. Были и те, кто ушел к «духам», были и трусливые офицеры — на войне как на войне. Но большинство все-таки были отчаянными в хорошем смысле, подготовленными и смелыми парням, которые по команде «Вперед» сразу поднимались и шли в атаку, не дожидаясь, пока кто-то добежит до кишлака. Так же и среди офицеров — один может мгновенно взять на себя ответственность и начать действовать, а другой будет полчаса совещаться, пока идут потери солдат.
Я с первого до последнего дня службы в Афганистане, с 3 ноября 1983 по 21 февраля 1986 года, был командиром батальона на перевале Саланг. На высоте свыше трех километров проходил тоннель длиной 2745 метров и длинная галерея, как в метро, по которым в Афганистан проходило 70 процентов всех грузов. Естественно «духи» стреляли по машинам, только когда они шли с грузом. Моя задача была — обеспечить безопасность прохождения колонн. Мы лезли в горы, выдерживали атаки моджахедов. Конечно, было много потерь. За два года службы в нашем батальоне 297 солдат были ранены по несколько раз, из них инвалидами стали 79 человек, потеряли 44 человека…
Хочешь жить — неси на шее мины
Афганцев неплохо снабжали. У моджахедов были средства противовоздушной обороны: «стингеры», спаренные зенитные установки «ЗУ-23», в горах ими довольно легко можно было сбить низколетящие вертолеты и самолеты. Как раз в 1984—1985 годах в огромном количестве начали поступать «стингеры». Именно в эти годы советская армия понесла самые большие потери во время войны в Афганистане. В нашей 108-й дивизии за эти два года погибло около 5 тысяч человек. Наша 108-я дивизия была одной из самых воюющих, поэтому такие большие потери.
Надо сказать, что бой в горах резко отличается от боя на равнине. При этом между командиром батальона и рядовым солдатом в горах нет никакой разницы — все на передовой. Если ты хочешь есть — неси с собой сухпаек, если хочешь пить — неси фляги с водой, хочешь жить — бери как можно больше боеприпасов. Помимо автоматов, пехотинцы несли на шее по две мины. Минометы для нас были самым эффективным оружием.
Всем было тяжело. Помню, как мы спали на леднике, под нами была лишь плащ-палатка, тряслись от холода синхронно — командир батальона и четыре связиста — переворачивались с бока на бок по команде. Не раз вот так приходилось ночевать на перевалах. Пользуясь охотничьей терминологией, при уничтожении противника мы должны были стоять в загоне. Однажды, когда поднимались ночью в горы, пошел дождь, все промокли насквозь, а через час или полтора ударил мороз до минус 20 градусов, да с ветром! В 180-м полку, который должен был гнать на нас моджахедов, получили обморожения полтора десятка солдат, а у нас ни одного. Командир дивизии по рации поинтересовался, мол, как так? В шутку отвечаю: «Отмороженные по рождению, конечно, есть, но обмороженных — ни одного». Дело в том, что у нас с собой были специальные сигнальные огни для обозначения вертолетной площадки. Они горят, как паяльная лампа. Так вот тех, кто уже совсем не мог идти, накрывали плащ-палаткой и отогревали сигнальными огнями.
На волосок от смерти
Без смекалки на войне никак не обойтись. Когда шли по тропе, выполняя очередную задачу, обнаружили кишлак. Он оказался пуст, в нем остались только два ишака. Я приказал отдать ишаков минометной батарее, чтобы они могли взвалить на них свою ношу. Мины, кстати, несли все — и солдаты, и офицеры. Связывали их по два и надевали на шею. Идти в горах с грузом очень тяжело. На ишаков погрузили минометы и пошли дальше.
И тут по нам начали стрелять «духи». Одна пуля попала ишаку в копыто, тот от испуга перепрыгнул через небольшую речку шириной метра три-четыре и побежал от нас вместе с минометом в сторону противника. На наше горе с той стороны реки было ущелье, и мы упустили ишака из виду. Пришлось переправляться через реку и искать ишака в горах. За эти несколько минут поисков я и командир минометной батареи чуть не поседели. Разведвзводу все-таки удалось взять животное живым, а то я уже было дал команду на его уничтожение, если не удастся догнать. Как говорится, нарочно не придумаешь.
Таких непредвиденных ситуаций на войне, где нет ни тыла, ни передовой, было очень много. Помню, мы пошли на очередное задание в горы после сильного снегопада. Шли вдоль ущелья — над нами свисали шапки снега, в любой момент от шума или выстрела они могли обрушиться на нас лавиной. Очень осторожно идем по одному вдоль скалы, и вдруг в полутьме из-за поворота нам навстречу идет отряд «духов». Мы с одной стороны скалы, они — с другой. Между нами не больше 25 метров, и они вооружены ничуть не хуже. В этот момент и мы, и «духи» поняли, что если кто-то из нас выстрелит или хотя бы сделает резкое движение, чихнет, лавина сметет и тех, и других. И мы так же молча и очень-очень медленно прошли по ущелью, каждый своей дорогой, глядя друг на друга.
А под Калатаком резали друг друга ножами. Тогда нас спас один солдат-таджик, среагировал мгновенно, он и погиб. В то время по подразделениям был отдан дурацкий приказ о том, что командир батальона в течение месяца должен провести 15 засад, причем участвовать в них лично. И мы через сутки с наступлением темноты уходили в горы, выставляли засады на путях караванов. Разбились на три группы, каждая должна была занять свою высоту. Две группы успели занять позиции, а третья, в которой был я, еще нет.
Увидели впереди группу. Я уже было возмутился, думаю, какого хрена они еще не сели в засаду?! Решил, что мы догнали своих, а это оказались моджахеды — на головах чалмы! Наш гранатометчик Атаханов первым выстрелил в толпу. Перед этим он еще успел сказать им что-то по-таджикски, чтобы сбить с толку. Потом началась куча-мала, рукопашная схватка. Я увидел одного худенького старичка, подумал, сейчас я с ним быстро покончу и помогу остальным ребятам. Прыгнул и замахнулся на него ножом, но ударить так и не смог. Старик схватил мою руку с ножом, заломал ее и уже собирался перерезать глотку. И он бы меня зарезал — сила в руках этого старика оказалась невероятная, скорее всего он был кузнецом. Мой дядя Гоша всю жизнь работал молотобойцем, он тоже был очень худой, но руками мог подковы гнуть. Спасти меня успел командир разведвзвода батальона Костя Птичкин — ударил «духа» прикладом по голове. Казалось, что рукопашная длилась очень долго, на самом деле прошло не больше 30 секунд.
Афганский синдром
После войны в гражданском обществе заговорили об афганском синдроме. Мол, у солдат после войны психика оказалась надломленной, многие остаются не у дел. Но это смотря что понимать под подорванной психикой. Война, конечно же, для всех нас не прошла бесследно, но не настолько серьезно. К примеру, после Афганистана я до сих пор ненавижу горы. Все любуются пейзажами, водопадами, наслаждаются горным воздухом, а меня не покидает тревожное чувство, что я у кого-то на прицеле. Когда иду, постоянно смотрю под ноги, ищу, нет ли где мины или растяжки. Эта неприязнь к горам осталась у многих «афганцев».
Еще не могу есть гречку. Не выношу даже ее запаха. Тоже с войны. Еда в Афганистане не отличалась разнообразием. Варили так называемый клейстер — сухую картошку, ели, а вернее заставляли себя есть пшеничную кашу и «шрапнель». Все самое вкусное на продовольственном складе обычно быстро заканчивалось, потому что съедали это в первую очередь. И тут командир первого батальона сообщает нам по рации о том, что идет колонна машин в штаб армии с гречкой.
Решили применить «военную хитрость»: договорились с дорожно-комендантским батальоном, чтобы они тормозили колонну на каждом посту и проверяли почаще, чтобы колонна подошла к перевалу к 17 часам — в это время ворота в тоннель закрываются, и уже никто, согласно приказу командующего, не может туда заехать, за исключением нас. Мы остановили колонну, пришел грозный подполковник, начал кричать, чтобы мы немедленно их пропустили, мол, у него солдаты сидят в кабинах в трусах и майках, а в горах идет снег и холодно. Предложили солдатам переночевать в казармах, места всем хватит. Подполковник ни в какую не соглашается. Потом все-таки мы договорились. Зам по тылу армии дал разрешение разгрузить колонну с гречкой на перевале и отправляться обратно.
Наши солдаты разгрузили гречку в три секунды! Когда уже стемнело, ко мне подбежал старшина 9 роты, потом из разведвзода, взвода связи: «Товарищ комбат, можно нам ночью кашу сварить?» Даю добро. Тут изо всех укрытий начали приезжать машины — все летят по ущелью, чтобы побыстрее набрать гречки. Командир взвода снабжения выдавал крупу до полуночи. И тут же все эту гречку начали есть — по котелку, а то и по два, потому что от «шрапнели», в армии ее еще называют «кирзухой» или «сечкой», всех уже воротило. Две недели полтысячи солдат и офицеров ели гречку за милую душу, потом начали от нее отказываться. Гречка была на завтрак, гречка в суп, на второе — гречка, на ужин опять гречка. И я уже не мог ее есть, сказал повару: «Не неси мне ее больше». Тот в ответ: «Товарищ капитан, так в батальоне ее давно уже никто не жрет». И тогда мы начали менять гречку на другие продукты. Она была в дефиците, так что солдаты легко находили замену. Раздавали ее всем колоннам. Я помню, как уже после службы в Афганистане жене в военторге как дефицитный товар выдали килограмм гречки. Даже находясь в ванной, я почувствовал этот запах — запах Афганистана. А там самым дефицитным продуктом была все-таки обычная картошка. Все, возвращаясь в часть из отпуска, привозили картофель. И, поверьте, в афганских горах не было ничего вкуснее, чем жареная картошка.
Как солдаты продавали «духам» патроны
Дефицитные в стране магнитофоны, электронные и фирменные водонепроницаемые механические часы типа «Сейко», «Ориент» у нас были в изобилии — их продавали чуть ли не во всех афганских магазинчиках — дуканах. Продавали и джинсы, футболки, кроссовки, в которых мы ходили в горы. Расплачивались чеками. Афганцы нас, правда, грабили — в Кабуле все это стоило гораздо дешевле. Ту же водку солдаты покупали за 25-100 чеков — это 100 долларов. Наши солдаты тоже торговали — боеприпасами. Здесь, конечно, стоит пояснить: перед продажей патроны варили в ведрах, после чего они уже не стреляли. Еще ГРУ-шники давали нам патроны, которые не выстреливали, а разрывали ствол автомата, при этом стрелка убивало затворной рамой. Такие патроны мы оставляли в местах стоянки, как будто их кто-то обронил, чтобы не вызывать подозрений. Вместе с патронами оставляли и гранаты, которые взрываются сразу после того, как выдергиваешь чеку. Моджахеды тоже не оставались в долгу, подбрасывая кабульским детям куклы со взрывчаткой.
Мы не «федералы»
Потери в Афганистане могли быть гораздо больше, если бы солдат и офицеров отправляли неподготовленными к боевым действиям в горах. Подготовка длилась от 3 до 6 месяцев. Офицерский состав учил выпущенную в те годы первую часть книги «Опыт боевых действий в горнопустынной местности», где разбирались все боевые действия в Афганистане: какие были допущены ошибки, где командиры батальонов и рот действовали неправильно, какие они занимали позиции, почему погибли люди. Эта книга была во всех секретных частях советской армии, и мы, офицеры, собиравшиеся в Афганистан, изучали ее особенно тщательно.
В Афганистане я рисовал схемы наших позиций и позиций «духов» во время боя. Я это делал не для себя, а для того, кто придет после меня, чтобы он смог проанализировать ситуацию и не допускать тех ошибок, которые допускал я, чтобы не гибли люди. Я учился на опыте других командиров, а те, кто пришел после меня, учились на моем опыте. У нас все солдаты знали, что на дороге у Черной скалы работает снайпер. Опасный участок БТР-ы проходили на большой скорости, все ехали с закрытыми люками. Один из офицеров пренебрег этим правилом, остановился у Черной скалы и получил пулю в грудь.
Вычислить снайпера было невозможно — это горы. «Духи» воевали очень грамотно: они ставили крупнокалиберные пулеметы «ДШК» и поливали водой все вокруг, чтобы во время стрельбы не поднимать пыль. А ведь именно по пыли можно было засечь огневую точку. Днем огонь из пулемета или автомата ты увидишь только тогда, когда он направлен в твою сторону, а пыль можно увидеть под любым углом.
Кстати, мне не нравится слово «федералы», которое родилось во время войны в Чечне, — не наши солдаты, а «федералы». Такое ощущение, что на Северном Кавказе за нас воевала чужая армия. Какие «федералы»? Это наша российская армия, наши солдаты, офицеры, наши части, подразделения, наши батальоны, полки, бригады. До сих пор во многих СМИ этого не понимают. Это не мое мнение, а мнение всех, кто так или иначе был связан с войной на Северном Кавказе.
Думаю, что нашему обществу не хватает правды о войне в Афганистане. Нужно показывать ту реальность, которая была, в том числе и с негативными явлениями. И написать эту правду в школьных учебниках истории. Не стоит забывать, что через Афганистан прошло 620 тысяч человек, из них 96 тысяч — это гражданские, 524 тысячи солдат, сержантов, прапорщиков, офицеров.
