Захар Прилепин: «Россия отлучена от литературы»

Гостем Недели книги на кафедре издательского дела ТюмГУ стал писатель Захар Прилепин. 23 апреля он ответил на вопросы студентов, преподавателей и журналистов. Характеризуя автора и его произведения, издатели любят употреблять определение «брутальный», сам Прилепин, объясняя, почему он сменил «паспортное» имя Евгений на Захар, называет свой псевдоним брутальным. В жизни 33-летний писатель оказался не таким уж воплощением маскулинности: среднего роста, с округлым подбородком и легким пришепетыванием, а главное — любит поговорить. Полтора часа Прилепин говорил без остановки, поскольку даже вопросы — по стихийно сложившейся на Книжной неделе традиции — ему задавали в записках. Писатель подробно рассказал о себе, о том, как он семь лет учился на филфаке, служил в ОМОНе, в том числе в Чечне, отбирал арбузы у торговцев из южных республик, чтобы продержаться на скудной зарплате, о том, как ему предложили стать журналистом, и во что он превратил пенсионерскую газету, снабдив ее публикациями широкого политического спектра, вплоть до черносотенных и эротических. Однажды решил, что надо «сделать что-то серьезное, чтобы закрепиться в этой жизни»: «А напишу-ка я роман!». Начинал роман о любви, поскольку отношения между мужчиной и женщиной Прилепин называет самыми для себя интересными, а когда обнаружилось, что материала на роман не хватает, стал пересыпать лирические главы воспоминаниями о Чечне, так получилась первая книга, «Патологии», издать которую помог единственный на тот момент знакомый писатель Захара, которым он готов бесконечно восхищаться, — Дмитрий Быков. Получив гонорар, новоиспеченный писатель подумал: «А что, неплохая работа, можно книжки писать и на это существовать». С тех пор он написал шесть книг — два романа, две книги рассказов, две книги публицистики, а сейчас заканчивает жизнеописание советского писателя Леонида Леонова для серии «ЖЗЛ»: «Когда я начал заниматься биографией Леонова, опешил — он родился в один год с Набоковым, Платоновым, Олешей и прожил 95 лет, умер в 1994 году. Есть известные фотографии, где Леонов с Есениным, с Горьким. Сменялось поколение за поколением, и везде этот старик — спокойный, сильный, мудрый… Я поехал в Архангельск, где он провел Гражданскую войну, и с ужасом обнаружил, что маститый советский классик, дважды Герой соцтруда, кавалер орденов Ленина в юности был белогвардейским офицером. Это было неизвестно все его 95 лет. Я нашел документы и стал по-другому выстраивать его биографию, так что получился почти уже детективный роман. В этом смысле я всем просто навязываю — вот сейчас выйдет в августе — его приобрести. История советской литературы, конечно, осмыслена неверно, недооценена, и крен, который произошел отчасти в сторону литературы эмигрантской, диссидентской, антисоветской, не совсем правомерен. Советская литература таит в себе такие чудеса, такие жемчужины, которые забросить мы не имеем никакого права». Тут гостю начали поступать записки с вопросами. — Как вы относитесь к собственной популярности? - Тут можно много кокетничать, но, по совести говоря, никакой особой популярности в сегодняшнем писательском мире нет. Книгу Анатолия Рыбакова «Дети Арбата», изданную в течение нескольких лет тиражом 12 миллионов экземпляров, фактически прочитало все взрослое население страны. И всякая книга тогда — хоть Айтматова, хоть Солженицына, хоть Лимонова — издавалась запредельными тиражами. Литература была делом всех, все были в курсе, что в литературе происходит. Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, Ахмадулина, Окуджава собирали стадионы — показатель, как литература воспринималась тогда. Сегодня даже самый успешный писатель… А я, что тут кокетничать, из своего поколения один из самых известных писателей, но я продаю свои книги тиражом 30, 50, ну, может, 70 тысяч экземпляров. Если на всю Россию перемножить, мои книги читает один человек из тысячи или один из пяти тысяч. То же самое, и даже хуже, с другими писателями — мои сотоварищи по литературе продают по 5−7 тысяч книг. Поэтому, какая к чертям популярность, литература сегодня находится в андеграунде! Есть, конечно, более известная «литература» — в кавычках, потому что, на мой взгляд, ни Сергей Минаев, ни Оксана Робски, ни Ксюша Собчак к литературе не имеют никакого отношения. Они продают 200, 300, 500 тысяч своих книг, но даже они до популярности Солженицына или Рыбакова не дотягивают. Популярность выражается в чем? Зовут в телевизор к Малахову — сидеть там, какую-то ерунду говорить… Смысла в этом нет никакого. Вообще, нужно к этому относиться спокойно — если об этом вопрос. В течение 5 лет, которые я пребываю в литературе, появилось 2−3 молодых писателя, получившись какую-то премию, и у них совсем снесло крышу. Они ощутили себя пастырями народа, которые будут объяснять стране, как ей нужно жить. Потом оказалось, что они этой стране не нужны ни черта и люди просто спиваются, находятся в перманентной депрессии. Поэтому относиться надо к этому с легкостью. — Для какого читателя вы пишете? - Я представления не имею, для какого читателя я пишу, хотя каким-то образом обратная связь, благодаря Интернету, была налажена. Я получаю в день 5−7 писем, все их с удовольствием и нежностью читаю. Пишут и девушки молодые, и парни не совсем молодые, и военные — самые разные люди. Но большинство живет в крупных городах: в Москве, в Нижнем, в Калининграде, Красноярске, Новосибирске. Периферийная Россия, которая находится за пределами больших книжных сетей, не имеет физической возможности эти книги покупать, они туда просто не доходят. Я помню, когда я в детстве проводил у бабушек в Липецкой и в Рязанской областях, в сельских магазинах я находил такие интересные книжки, которых в городских магазинах не было. А сегодня Россия так или иначе отлучена от литературы. — Вы печатаетесь в разных издательствах, почему не остановитесь на одном? - Издатели в России стремятся все меньше денег платить писателям и при этом все больше издавать. Сегодня воспроизводство книг сопоставимо с советскими масштабами — издатель выпускает «линейку» из книг 50 авторов тиражами от 3 до 5 тысяч экземпляров, один из них становится читаемым и всех остальных «вытягивает». Но в итоге всем авторам «линейки» платят ничтожные деньги. Когда я начал этим заниматься, решил, что раз отрываю время у семьи, пусть это будет мой бизнес, пусть за него платят. А потом узнал, что Толстой продавал роман «Анна Каренина» сразу в два, а то и три издательства, Горький был успешным менеджером — я понял, что писатель должен продаваться, помогать продаваться своим сотоварищам. Писатель может быть успешным и нечего носить эту тогу несчастья, муки и гордиться этим. Поэтому я стал вести себя с издателями агрессивно — не будете меня кормить, пойду к другим. Писатель должен быть агрессивным, упрямым и злым. В России в книжном бизнесе большие фирмы пожирают средний бизнес, как и в других секторах экономики. Два гиганта — «АСТ» и «Эксмо» — поджимают издательства поменьше. К счастью, существуют еще издательства региональные. Ни один бизнес-гигант не охватит все разнообразие литературы, в том числе краеведческой, исторической, которые могут охватить небольшие издательства. Я знаю, есть книжки, которые издают в регионах, а в Москве их просто с руками оторвут. — Какие книжки вы читаете своим детям, что сами любили читать в детств?. - Моему старшему сыну Глебке одиннадцатый год и у него в комнате своя библиотека, там уже тысяча томов есть, наверняка и те прочитал уже раза три. В этом смысле поведение родителей является идеальным способом воспитания детей, даже мои маленькие детишки, которым два или три года, тоже с книжкой — нога на ногу, как папа на диване лежат, в книжечку смотрят. Старший читает запредельно много, я даже стал переживать по поводу его адаптации в социуме, он с одноклассником по телефону говорит примерно так: «Ну, если рассмотреть этот вопрос с одной точки зрения…». Поэтому я отправил его на хоккей, потом заниматься вольной борьбой. Когда он занял первое место по городу среди своих сверстников, я понял, что все нормально будет с пацаном, даже если будет так разговаривать. Я считаю, литературу в школе надо переформатировать и разделить ее на два сегмента: изучение классической литературы в лучших образцах и сегмент, который прививает вкус к чтению. Преподавать не только Пушкина и Толстого, но и Дюма, Жюля Верна, Киплинга, Конан Дойла. Чтобы подростки впитали в себя чувство слова, ощущение, что оно жизнетворно. Сам я, как всякий советский подросток, был воспитан на двух французах, двух американцах, и двух англичанах: Дюма и Жюль Верн, Джек Лондон и Марк Твен, Киплинг и Конан Дойл. Это те люди, которые ничему дурному не научат. Ну и конечно советская литература, в самых лучших ее образцах: и Гайдар, и Александр Беляев. Корней Чуковский — детям читаю сызмальства. — Какой вопрос вас больше всего раздражает, какой больше всего понравился? - Вопросы все: «Зачем вы поехали в Чечню», «Как вы стали писателем», «Зачем вступили в свою экстремистскую партию». Все эти вопросы — не плохие и не хорошие, просто их все время задают и я уже придумал какие-то ответы. Сейчас уже начинаю разные ответы придумывать, противоположные по смыслу, просто из-за того, что надоело. Но если хороший человек задает вопрос, то можно, наверное, на любую глупость ответить. — Не думали ли вы, что события, описанные в книге «Ботинки, полные горячей водки», могут быть расценены как пропаганда алкоголя? - Тогда в «Капитанской дочке» — пропаганда экстремизма, и «Тарас Бульба» под закон об экстремизме попадает. Литература — это вещь, где писатель не обязан думать о дураках. При том, что «Ботинки, полные горячей водкой» рассказывает не о водке, а об ощущении полноты человеческого счастья, о том, что мы этого счастья достойны. Я пишу о том, что в мужской среде, в среде определенного количества мужчин еще сохранились первобытные представления о мужестве и чести, но ни в коей мере не пропагандирую бандитизм алкоголизм и прочие вещи. А потом, сравните мою книжку с тем, что у нас показывают по телевизору: двойной стандарт, представление о реальности, которое реальности не соответствует. Это куда более опасно для человека, куда более разрушает мозг, чем любые описания веселых попоек. — В передаче на канале «Культура» вы говорили, что современный герой литературы мелкий и имели в виду Гришковца. Как относитесь к его творчеству? - Я отношусь к Гришковцу хорошо, а к его творчеству тоже хорошо, в той части, где он не занимается литературой. Мне он очень нравится как драматург, нравятся его театральные постановки, пускай, ради бога, развлекается со своими «Бигудями», и киноактер он неплохой, но его проза у меня вызывает физическое отторжение, она мне поперечна. Гришковец нашел какой-то один прием и все время им пользуется. Он очень наблюдательный человек, умеет нажать на какие-то рецепторы, надавить на слезные железы и убедить читателя, что это про него: вот, я также ехал в поезде, также хоронил свою собачку… Гришковец поставил это на поток, и с какого-то момента я перестал ему верить. Для меня он находится на другом полюсе писательства и творчества. И да, русская литература много занимается человеком индивидуализированным, который ничем кроме себя не озабочен и ничего никому не должен. Такой человек мне является чуждым и поперечным. Я хочу человека, который должен своей земле, своей женщине, своим детям и чувствует ответственность за географию и демографию этой страны. Мне нужен и близок герой, который хочет больших горизонтов, большой ответственности, большого дела, а герой Гришковца — пошел бы он к черту, мне он совершенно неинтересен!.. Я люблю, когда человек отвечает за то, что он пишет (играет, показывает в кино), отвечает всей своей жизнью, как это было у Пушкина или Лермонтова. А сейчас появилась генерация литераторов, которые рвут рубаху на груди, но самом деле за этим никакой сути не стоит, никакого наполнения. — Ваш портрет на каждой книге — это маркетинговый ход? - Вы знаете, я никакого отношения к изданию своих книг не имею, я продаю текст. Когда портреты появились на обложках, я никак особенно не отнесся. Но издатели просекли, что распродаются такие книги лучше. И уже недавно я просто восстал — просто уже неприлично выглядит. — Захар, вы встречались с Путиным — зачем, как он вам? - Ну, а чего не встретиться с Путиным? Нас, небольшую группу молодых писателей, привезли в Ново-Огарево, сели за круглым столом, и Путин сидел напротив меня — такой же как в телевизоре. Стал произносить спич о литературе, что надо ей помогать… За прошедшие с тех пор 3−4 года ничего не произошло, но мне не было до этого никакого дела. В какой-то момент я решил прекратить все эти разговоры о литературе и спросил, каким он хочет остаться в памяти народа. Я предложил амнистировать 26 политических заключенных, чтобы запомниться светлым и добрым. Он говорит: «А вы думаете, я никого не амнистирую?.. Мне приносят целые папки, я подписываю, с утра до вечера». Это, кстати, оказалась неправда, потому что при Путине амнистировали даже меньше, чем при Советском Союзе. «А что вам, собственно, в России не нравится?» — спросил Путин. Я стал говорить вещи отчасти, конечно, банальные, но я хотел услышать на мои банальные вопросы его прямые ответы. Я говорю: в России запущены два нацпроекта — в сфере жилья и сельского хозяйства, но жилье только подорожало, а сельское хозяйство как вымирало, так и находится на грани исчезновения. Я сказал по поводу бюджетников, о пенсиях, о Чечне. Путин сидит напротив меня и пишет список: зарплата бюджетников, Чечня и так далее. Потом он мне стал отвечать, что зарплаты у бюджетников в России отличные, они растут быстрее, чем в любой другой стране. И бюджетников вычеркнул. Назвал какие-то цифры о строительстве, потом выяснилось, что и с сельским хозяйством, и Чечней, и со всем прочим никаких проблем нет. И все десять пунктов вычеркнул. Я понял, что президент у нас хороший, выглядит мужественно, говорит четко и ясно, но какого-то контакта лично мне с ним наладить не удалось. Вот я встречался с ним, чтобы задать свои нелепые вопросы и услышать его честные, точные, грамотные ответы. — Как вам местное пиво? Ваше отношение к алкоголю? - Я люблю алкоголь и ваше местное ермолаевское пиво уже попробовал. Не буду скрывать, я люблю большие компании, которые собираются у меня дома два-три раза в неделю. Мы сидим с друзьями, поем песни, что-то выпиваем. Главное, чтобы все это не вредило тому, что происходит с нами во всей остальной жизни. Я все равно встаю в 7 утра, в 7.30 собираю детей в садик, в школу, часов в 10 я уже сижу за рабочим столом и пишу. — Ваши книги трудно найти в открытом доступе в Сети… - Нет, некоторые, конечно, сворованы… Я недавно сделал сайт по роману «Санькя» с саундтреком, фотографиями, пояснениями, он вот-вот будет запущен. Со временем сделаю сайты для всех своих книг. Раньше я жадничал, думал, люди будут меньше покупать книги, если их выложить в Интернете, но потом выяснилось, что писатель Глуховский делает сайты по всем своим книгам, и это только положительно влияет на продажи. Вот я решил попробовать заняться тем же. — Финал романа «Санькя» принципиально оставлен открытым или у вас есть версия событий? - Финал открытый, моя версия событий не очень радужная, я думаю, что Россию в ближайшие 25 лет ничего хорошего не ждет. Если все будет развиваться как до сих пор, то ощущения от будущего, скорей, апокалиптические. Думаю, мы слишком далеко зашли в нашей безответственности — и государственной, и частной. — Сейчас многие политики заговорили о мировой валюте, мировом правительстве, каково ваше мнение? - Я думаю, что Россия должна уметь существовать сама в себе — за железным занавесом или без — безусловно, мы должны обладать возможностью сами себя кормить, производить необходимые продукты. Когда достигнем такого уровня, можем открывать границы и пользоваться чужими, зарубежными продуктами, любыми вещами из другого мира. Сегодня в России потеряна продовольственная безопасность, если нам перестанут поставлять мясо или молоко, мы погибнем от голода, это очевидные вещи. Раньше в тех деревнях, где я жил, были огромные колхозные поля — рентабельные, нерентабельные — неважно! Можно было со своей земли кормиться. Теперь Черноземье, где я живу, просто мертво, и это приводит в ужас. — Кто ваши любимые современные писатели и поэты? - Один из самых лучших современных писателей — Алексей Иванов. Гораздо менее известен Михаил Тарковский, человек, пишущий волшебную русскую прозу. Ему не очень повезло в смысле распространения и читательского спроса, у него вышло две книжки. Это человек из потомственной интеллигентской столичной семьи, он живет в лесу, на заимке, охотится, у него такие ручищи огромные, разговаривает, как мужик, который всю жизнь прожил среди мужиков, но прозу пишет совершенно упоительную, я всем рекомендую. Думаю, нобелевской премии в Росси достойны два писателя — Валентин Распутин и Андрей Битов. Не все их книги равнозначны, но эти люди, безусловно, заслуживают статуса классиков. И я люблю, конечно, Эдуарда Лимонова. Это один из моих учителей, может быть, самый главный после отца человек в моей жизни, убеждения которого я могу не разделять в восьми случаях из десяти, но который настолько уверенно, мужественно и смело прожил свою жизнь, что я просто не могу это не оценить. Я смотрю на него снизу вверх, потому что это человек, который пронес себя мужчиной через многие, многие годы. Нравится все, что пишет Дима Быков. Роман Сенчин… много хороших людей, боюсь просто кого-то забыть. Что до поэзии, то сегодня она находится на очень высоком уровне. Стихи пишут очень хорошие, стилистически изысканные, позволяют себе такие поэтические кульбиты, которые раньше никто делать не умел. Но в поэзии есть другая проблема — это мелкотемье и мелкотравье. Мы все-таки должны помнить, что кроме своих гениальных лирических стихов и Есенин, и Пастернак, и Маяковский, и Пушкин пытались осмыслить, что происходит со страной. Сегодняшние поэты все находятся на уровне своих будуарных отношений: вот он, его страждущая душа, его женщины, его алкоголь. Все это прекрасно, но дайте мне большие горизонты, я уже озверел от вашей больной души! — Война в Чечне каким-то образом поменяла ваше мировоззрение? - Я не думаю, что война действительно способна изменить мировоззрение мужчины. Это мифология последних 25 лет XX века. Мужчина запрограммирован на участие в тех или иных боевых действиях, как женщина запрограммирована на рождение детей. Я сам не рожал, но могу представить, как это ужасно, вот и мужчины могут нечто подобное пережить. Все это придумал комитет чеченских матерей, по всей видимости. Вот наши деды, прошедшие Великую Отечественную войну, испытали гораздо больше ужасов, страха, кровавого хаоса, чем я и все мои знакомые по Чечне. Тем не менее старики — настолько добрые, ясные, честные, мужественные люди, они отстроили эту страну, нарожали детей, прожили много лет и пронесли все свое спокойное сердце через всю жизнь. Психозы возникают не из-за войны, а от ощущения потерянности в этом большом мирном мире. А если бы люди возвращались и знали, что у них есть большое важное дело, которым они могут заниматься, что они достойные граждане своей страны, ничего бы такого не произошло. В нашей стране странная система координат. Национальными героями являются представители шоу-бизенса, невнятные политики. Кто может представить успешного человека, который говорит: я русский офицер, я отлично живу, у меня отличная семья, достойная жизнь, большая зарплата? Или тракторист? Ну невозможно представить, это режет слух! Но это же дико, что страна, где люди, которые обеспечивают воспроизводство экономики или защищают границы, являются таким отребьем, а представители шоу-бизнеса — национальными героями. Это странная, дикая страна с поломанными приоритетами. — Тяжело ли начинающему писателю издать первую книгу? - Многие говорят, что тяжело, мне тяжело не было. Я до сих пор уверен, что если человек напишет «Конармию» или «Тихий Дон», его просто разорвут на части. Все издательства, журналы, газеты рыщут в поисках новых авторов. Надо просто понимать, что ты пишешь и куда это нести. — Вас считают радикальным писателем, вы с этим согласны? - Не согласен, я считаю, у меня совершенно адекватное представление о реальности. — Вам не кажется, что власть воспринимает народ как стенобитное орудие в своих руках? - Нет, но меня очень волнует проблема демографии в России. Что бы власть ни делала, выходит, будто она не очень заинтересована в том, чтобы в стране рождалось много детей. Ведь с этими детьми что-то нужно делать, давать им какие-то пособия, кормить их матерей, как-то им помогать, а у власти другие заботы. прошлом году вымерло 800 тысяч человек, а в этом — 700 тысяч, и они называют это демографическим взрывом. Народ в России нерентабелен, лучше бы его было поменьше — это, может, не декларируется, но подспудно ощущается. — В одном из интервью вы назвали себя счастливым человеком. Что такое счастье на ваш взгляд? - Мне вообще не очень нравится умонастроение товарищей по литературе, то ощущение тоски и муки, которое они воспроизводят. Нам дан такой прекрасный дар жизни, и надо понять одну вещь — чем больше ты тратишь вещества жизни: на политику, женщин, детей, тем больше жизнь тебе даст. Поэтому надо поменьше тосковать и побольше отдавать.