Выпускник клубного объединения старшеклассников «ВЕГА», руководитель детской общественной организации «Республика неугомонных» Артур Ольховский уже 22 года возглавляет поисковое движение в Тюменской области. И неугомонные и поисковики сейчас «живут» в большой и светлой комнате в Доме природы, техники и спорта. Когда мы пришли на интервью, Артур Валерьевич ремонтировал барабаны — те самые пионерские барабаны, которые в советских школах были рядом с горном и флагом в каждой пионерской комнате. Здесь же они аккуратной стопочкой стоят на подоконнике, ожидая своего часа. Гость «Народного интервью» «Вслух о главном» поначалу пытался совместить беседу и ремонт пионерской атрибутики, но потом, кажется, увлекся разговором.— В вашей семье кто-то воевал на фронтах Великой Отечественной войны? Откуда такое непоколебимое чувство патриотизма — я говорю о поисковой работе. Ваши дети, ваша семья разделяют ваши принципы? Людмила — Да, в моей семье деды по обеим линиям воевали. И так получилось, что они пропали без вести. Деда со стороны отца я нашел по документам, в которых значилось, что он погиб под Воронежем, на северной окраине. Но года три назад я специально повез всех мужчин нашей семьи в Воронеж: к сожалению, на мемориале фамилии нашего деда не оказалось. Поскольку я занимаюсь поиском не первый год, могу представить, как это все происходило. Дома во многих городах стоят буквально на костях. Люди не имели желания и не осознавали необходимости заниматься перезахоронением останков. А о дедушке со стороны мамы мы, к сожалению, ничего не знаем. Кроме того, что он, Чекардин Трофим Емельянович, призывался в 1942 году, когда маме исполнился год, был членом партии, до войны проходил действительную службу в Омской летной школе. И в архивах о нем нет сведений. Когда я был ребенком, помню, кто-то из взрослых обмолвился, что дед служил в авиации дальнего действия. Может быть, когда-нибудь эти архивы приоткроются и мы что-то узнаем о нем. Еще однажды мои близкие упомянули, что дед был парашютистом. Возможно, он попал в десантные войска. А, работая в архивах, мы столкнулись с тем, что у большинства десантных частей документы не сохранены. Людей забрасывали в тыл, документы уничтожались. Есть много исторических фактов, когда десантные подразделения после выброски уничтожались целиком. Семья разделяет мои принципы. У меня растет сын, ему 10 лет. Как только подрастет, возьму его с собой.— И все-таки как появилась идея заняться поисковой деятельностью?— Я никогда не планировал заниматься поиском. И первая экспедиция на меня не то чтобы не произвела впечатления, это был шок. Дело было в 80-х годах в Новгородской области, в Мясном Бору, это первое в России место, которое официально получило статус Долины смерти. Во время Великой Отечественной войны там полностью погибла Вторая ударная армия. Трагизм заключался в том, что ее командующий Андрей Власов сдался в плен, и солдаты этой армии получили клеймо «власовцы», из-за чего долгое время никто не заботился об их останках. Я туда попал по комсомольской путевке (вызов на Всесоюзную вахту памяти) благодаря Сергею Сметанюку, который был тогда первым секретарем Ленинского райкома комсомола, сейчас он заместитель полпреда по Уральскому федеральному округу. Через год, наверное, понял, что не ездить не могу. До этого пришлось побывать еще в трех экспедициях. В первый раз поехали спонтанно, но после возвращения возникло желание понять, что там произошло. Мы обратились к документам, архивам…— Более, чем за 20 лет у вас не возникали сомнения: надо ли этим заниматься?— Нет, никогда такая мысль не приходила. Это надо в первую очередь мне. Для меня экспедиция — это не только раскопки, но и исследовательская деятельность, здесь формируется чувство долга, присутствует элемент экстрима… И, конечно, потребность в общении с похожими на тебя людьми. Это часть жизни. Кто-то ездит на рыбалку, кто-то — на охоту. Мы выезжаем в экспедицию.— Вашу деятельность связывают с патриотической. Что значит для вас патриотизм?— С одной стороны, это сложный вопрос. С другой — все лежит на поверхности. Патриотизм начинается с элементарного: с уважения к своим родителям, к семье, с любви к своей малой родине, с уважения к истории своего города и своей страны. Поскольку я этим давно занимаюсь, могу официально заявить, что во время войны никто особо за Сталина и за партию не шел воевать и не погибал, хоть и были такие официальные лозунги. Шли за Родину. Но у каждого человека ведь своя Родина — маленькая. Это дом, семья, дети, кусок земли, который человек возделывал… Эти ценные для него вещи он и готов защищать. Конечно, патриотизм не исчерпывается готовностью защищать, но, повторю, начинается с уважения и любви. Пренебрежительное отношение к памяти ослабляет иммунную систему общества. У наших родителей, бабушек и дедушек, иммунитет был стойким: даже несмотря на годы гражданской войны и репрессий, им удалось отстоять страну во время войны 1941-го года. Сможем ли мы выстоять в случае подобного катаклизма? Большой вопрос. Нашу поисковую деятельность нельзя рассматривать однобоко: мы не только ездим в лес, откапываем останки солдат и т. п. В экспедиции выезжает достаточно много людей разного возраста и интеллектуального уровня. После поездок 14-летние пацаны начинают совершенно по-другому смотреть на жизнь. Потому что они видят перед собой пример людей старшего поколения, видят, как следует относиться к делу, к работе, как выстраивать отношения, понимают, что значит взаимовыручка, ответственность, кодекс чести; у нас развит культ женщины, уважение к младшему. Кроме того, в экспедиции отправляются люди разных профессий, и ребенок, общаясь со всеми, формирует свое представление о будущем.— Как можно попасть к вам, нужны ли в поисковый отряд новые добровольцы? Кирилл— Попасть к нам просто, мы берем всех желающих с 14 лет. Для ребят школьного возраста и для студентов существует определенная программа подготовки. Со взрослыми такого нет, но все равно мы должны понимать, насколько человек физически готов к тяготам и лишениям. Если есть желание, приходите, поговорим, чтобы понять: мы с вами одной крови и одинаково понимаем цель экспедиции?— Добровольцы едут на свои деньги?— Для школьников и студентов есть бюджетное финансирование — благодаря департаменту по спорту и молодежной политики Тюменской области. А для взрослых цена вопроса вполне разумная.— Добрый день! Скажите, пожалуйста, что происходит с останками немецких солдат, которые поднимают поисковики? Екатерина— По соглашению двух стран найденные останки немецких солдат мы не можем эксгумировать. Мы должны сообщить об этом либо в военкомат, либо в уполномоченный территориальный орган. Дальше информация попадает в «Мемориал», который направляет поисковую группу для эксгумации. Если нет необходимости эксгумировать, мы просто собираем останки и передаем представителям этой организации для погребения в тех мемориальных зонах, которые немецкое правительство открыло на территории нашей страны. Немецких солдат чаще хоронили в одиночных могилах. Если у нас практически до 1943 года одиночных захоронений не существовало - всех хоронили в братских могилах, то у немцев с самого начала войны велся довольно строгий учет погибших. Признаюсь, мое отношение к останкам немецких солдат со временем серьезно изменилось. Если в начале своей поисковой деятельности было неприятно поднимать солдат врага, то позже пришло мирское понимание: все солдаты, наши и вражеские, выполняли приказ. Нельзя к ним бесчеловечно относиться.— А надо ли вообще тревожить кости солдат? Может, лучше оставить там, где пуля их настигла? Поставив, конечно, какой-то крест… Или эта мысль кажется вам невероятно крамольной? Людмила — Эта мысль не кажется мне крамольной. Когда я начинал этим заниматься, сразу возникла идея: надо оградить те места, где погибли наши солдаты, назвать их мемориальными зонами и запретить заходить технике, проводить строительные работы и т. п. Но реальность заключается в том, что по останкам солдат пашут и сеют, на них строят дома, останки воинов лежат в помойных ямах. Я считаю, что это неправильно. Однако, учитывая, сколько в годы Великой Отечественной войны наша страна потеряла людей, наверное, деревьев не хватит, чтобы всем поставить кресты. Хочу вот еще на что обратить внимание: о судьбах самих меморальных зон. Это у нас почти норма: закатать братское кладбище под асфальт или брусчатку. Мы потом идем по костям и не понимаем, что тем самым тревожим души усопших. Так ведь? В Ленинградской области я побывал в немецкой мемориальной зоне. Там тропинки шириной 1 метр, места захоронения аккуратно засеяны газонной травой, и четко написано на табличках: «Нельзя!». При этом следят за порядком наши же соотечественники. Почему мы со своими так не можем? Или не всегда можем.— А у вас есть ответ на этот вопрос?— Это отдельная тема, долго придется беседовать.— Какую самую необычную находку удалось обнаружить в ходе поисков?— Это самый нелюбимый вопрос. Для меня главная находка — это смертный медальон, который удалось развернуть и прочитать. Хотя, может быть, вам и непонятны мои чувства. А еще в 2002 году мы нашли архив управления артобеспечением Второй ударной армии. Это достаточно серьезные документы. Они находились в сейфах и неплохо сохранились.— Сколько лет еще нужно работать, чтобы похоронить всех павших?— Сложно определить. Просто нужно успевать, чтобы эта война закончилась с захорением последнего павшего.— Вам лично что дает участие в поисках, какое чувство вы испытываете, натыкаясь в болотах на останки погибших 70 лет назад безымянных солдат? Константин— Когда оказываюсь там, то не считаю, что эти люди погибли. У меня ощущение, что они лежат раненые, их просто не вынесли с поля боя, они ждут своего часа. Когда поднимаю останки солдат, разговариваю с ними: потерпи, сейчас твоей душе наступит покой, сейчас откопаю, соберу по косточкам. Потом тебя положат в гроб, похоронят по-человечески, дадут салют. Ты заслужил…— Вы никогда не хотели описать свой опыт в книге?— Есть такое желание. Просто нужен человек рядом, кто направит меня в нужное русло. А может быть, и не нужен никто, просто однажды возьмусь и изложу свои мысли, а потом какой-нибудь редактор меня поправит. Или не править вовсе, оставить как есть.— Вы вели какие-то дневники в своих поездках или после?— У меня память очень хорошая. Легко все вспомню.— Вы несколько раз выражали недовольство тем, как тема Великой Отечественной войны подается в современных учебниках истории. Специально отслеживаете?— В свое время мы проводили специальный опрос, который показал безграмотность школьников по теме Второй мировой. Огласили его. Результаты этих тестов никто не взял на заметочку. Жизнь идет. Надо думать о ЕГЭ. Вот сейчас мы готовим «Зарницу» для учеников 6−7 классов, и у нас остро стоит проблема теоретического задания: какие же вопросы задать ребятам? Когда мы обсуждаем это с историками, нередко слышим: почему вы считаете, что школьники должны знать только период Великой Отечественной войны, почему про Врангеля не спрашиваете, про Суворова, Кутузова?.. А я считаю, что тема Великой Отечественной войны очень близка нам именно сейчас, пока еще живы те люди, которые воевали. Сегодня нам именно на этом нужно акцентировать свое внимание, иначе мы просто распылим свою память. Поэтому на «Уроках мужества» мы говорим с детьми об общеизвестных фактах. Например, что за годы Великой Отечественной войны наша страна потеряла 27 миллионов человек. Мы так привыкли к этой цифре! Но, чтобы понять, осмыслить, предлагаем просто посчитать до 27 миллионов. Вот попробуйте сами: это невероятно трудно, языку тяжело. А вы знаете, есть такой ритуал — минута молчания? Давайте почтим всех павших минутой молчания. На каждого всего по одной минуте… Знаете, сколько будем молчать? 52 года. 27 миллионов за 10 418 дней и ночей. Математика простая: 19 тысяч — каждый день, 800 человек — каждый час и 13 человек — каждую минуту. Впечатляет? Уже совсем по-другому видятся эти 27 миллионов человек. Вот о таких простых вещах, без пафосной риторики стараемся беседовать с детьми. Нам говорят: помните! Но давайте зададим себе вопрос: а что мы помним? Мы просто привыкли к словам. Вот я вас лично прошу: посчитайте Девятого мая, сколько времени звучит метроном после слов: «Почтим память павших минутой молчания»…— Неужели меньше минуты?— Все торопятся: организаторы митинга торопятся, операторы на телевидении… И те, кто стоит, тоже: им нужно почесаться, жвачку запихать, сигарету покурить. Посмотрите на все со стороны. И поймете, что происходит с историей, культурой… Почему в советские времена любой пьяный мог быть пристыжен обыкновенными бабушками? Ему становилось неловко. Любому хулигану соседка могла погрозить пальцем, и он переставал хамить и грубить. Потому что младшее поколение уважало старшее. За что? За победу в той Великой войне и за то, что это поколение после войны сделало для нас. Мы это знали благодаря учебникам, пропаганде. Сейчас никто рот не откроет, чтобы сделать замечание, потому что голову могут разбить. Я не говорю, что память о Великой Отечественной войне — панацея от подобных проблем, но один из важных элементов — однозначно. Почему наши дети, которые занимаются поиском, как белые вороны в школах? Они не изгои. Но сверстники спрашивают их: зачем вам это надо? Для многих также совершенно непонятно, зачем голыми руками лезть в Вечный огонь, чтобы достать оттуда бычки?..— Помимо навыков в поисковых работах, даются ли детям в вашем поисковом центре теоретические знания по истории Великой Отечественной войны? Мария— Мы не просто даем теоретические знания, а ориентируемся на возраст, уровень знаний ребенка. Например, с ребятами постарше стараемся больше размышлять, они для себя что-то самостоятельно открывают как исследователи.— А в чем романтика или не романтика «Веги»?— Я, наверное, скажу не про «Вегу», может, меня за это веговские выпускники заклеймят. Я считаю, что система комсомольской организации, к которой имела прямое отношение «Вега» (городская школа комсомольского актива) — такой мощный воспитательный рычаг, с ним сегодня ни одна система не может сравниться. Люди моего поколения сорокалетних всегда будут вспоминать комсомольскую юность: гитара, костры, неформальное общение… «Нам никогда не будет 60, а лишь четыре раза по 15» — вы бы видели, с какими глазами люди это говорили! Верили, конечно! Это ого-го!У меня комсомольский билет до сих пор хранится. А в эшелонах власти кто? Немало людей, кто прошел серьезную школу комсомольского актива, это не самые плохие губернаторы, депутаты, чиновники аппарата правительства и т. д. — Есть ли какое-то принципиальное отличие «Ребячьей республики» от «Республики неугомонных»? Зачем понадобилось создавать второе объединение школьников? Или таких организаций много не бывает - всегда найдутся свои участники? Екатерина.— На эти вопросы я готов отвечать всегда. Сложно найти явное различие. Скорее всего, верно, что таких организаций много не бывает. Сегодня в «Ребячую республику» ходит 150 детей и в «Республику неугомонных» столько же, значит, ответ очевиден. Ребенок выбирает, где ему лучше, где ему даже территориально удобнее. Дай бог, чтобы на каждом микроучастке появилась такая организация, которая может грамотно консолидировать детей для выполнения каких-то задач. — Какие интересы в вашей жизни есть еще, кроме поисковой работы? Какие книги читаете? — Я люблю читать исторические романы, люблю Крапивина, фантастику его просто обожаю. Сейчас читаю Алексея Ивакина «А вчера была война» — это современный автор, пишет про поисковиков. А перед ним читал Богомолова «Момент истины» — легкая беллетристика, но по-честному написана, исторически правдиво. Крапивин — просто настольная книга, я на любой странице могу открыть и читать. Телевизор практически не смотрю, но Интернетом пользуюсь активно. Очень люблю общаться с друзьями, люблю, когда мы собираемся вместе. Чаще встречаемся, конечно, по поводам, но я выступаю организатором, чтобы собраться и без повода. Бывает такое, когда очень хочется всех увидеть. Соскучился просто. Понимаю, что с возрастом будем отдаляться друг от друга, но не хочется, надо сохранить эти отношения надолго.— Где отдыхаете?— Иногда думаю: все, сейчас соберусь, возьму мешок консервов и уеду недели на три, поставлю палатку, чтобы меня никто не нашел, отключу телефон. Поживу один на один с природой. Но прекрасно знаю, что через неделю уже устану так отдыхать, нужно что-то делать, куда-то двигаться. Есть огромное желание купить дом в деревне. Наверное, потому что много времени провожу в лесу. На природе больше возможности приучать к труду ребенка. В моем возрасте уже начинают тянуться к земле-матушке. А вообще, стараюсь находить плюсы в том, что делаю.
