Анна Княжева: Мой телефон передают из уст в уста

_Ведущую программы «Частный случай» на канале «Тюменское время» Анну Княжеву многие называют борцом за права униженных и оскорбленных, хотя сама она признается, что просто любит разбираться в проблемах и рассказывать личные истории людей. Если бы судьба не связала ее с журналистикой, она, возможно, стала бы… следователем. О том, как собирается материал для программы, какой фамилией ей угрожают чаще всего и за что бывает стыдно, Анна рассказала «Вслух.ру»._

— Как ты попала на телевидение?

— Пришла в 2007 году, до этого 5 лет работала в «Тюменском курьере». Две недели проходила испытательный срок, а потом говорю Ивану Стрижову (на тот момент редактор «Точнее». — Авт.): пора бы меня уже и в штат взять. Он был не против (улыбается).

— А почему ушла из газеты?

— Вообще, у Гольдберга (главный редактор «Тюменского курьера». — Авт.) все было хорошо, кроме зарплаты. Платили мало. И, кажется, Рафаэль Соломонович даже обиделся, когда я заявила об уходе.

— Журналистом мечтала стать с детства?

— Я в школе сказала своим одноклассникам, что уеду в Голливуд, и они будут смотреть на меня только по телевизору. В итоге осталась в Тюмени, но пророчество относительно ТВ сбылось (смеется). Так что случайностей не бывает. Училась, как и многие коллеги, на отделении журналистики в ТюмГУ. Но на старших курсах пошла работать, заканчивала образование уже заочно.

— Криминальная тема тебе изначально была близка? Откуда такая тяга?

— Да, в газете я тоже ей занималась. Обычно немного охотников копаться в чужом «грязном белье», а мне нравятся сложные темы. Я ходила на суды, перезнакомилась со всеми прокурорами, судьями, и когда пришла на ТВ, у меня уже была своя база, связи, наработанные контакты. Коллеги по телехолдингу тоже не особенно горят заниматься криминальными историями. Это же надо погружаться в проблемы, часами «торчать» на судах, разбираться в нюансах дела — далеко не каждый такое выдержит.

Возможно, тяга к криминалу у меня зародилась в 90-е — в соседней квартире была своеобразная штаб-квартира местных авторитетов. А стены-то тонкие, вот я с юных лет и наслушалась всяких бандитских баек (улыбается).

— Когда появилась программа «Частный случай»?

— Два года назад. До этого я просто снимала криминальные истории, но обращений от людей становилось все больше, и для формата новостей это уже был явный перебор. Тогда руководство канала и решило создать отдельную программу, и она очень хорошо зашла.

— Как строится работа над поиском материала — это прямые жалобы людей, мониторинг соцсетей или какой-то другой источник информации?

— Мне все пишут сами, мой телефон передается из уст в уста. Звонят в выходные, в праздники, и вечером, и утром. Говорят: Аня, это Марья Ивановна, мне ваш телефон дала Василиса Петровна, у которой вы дочку снимали три месяца назад… Часто я не знаю, кто эти люди, уже не вникаю, откуда у них мой номер, просто спрашиваю, что случилось. Кто-то рассказывает свою историю по телефону, кто-то пишет в соцсетях, соотношение примерно 50 на 50.

— Как часто ты отказываешь людям?

— Если понимаю, что история «мутная». Примерно половина обращений отсеивается по этой причине. Люди думают, что я поверю им на слово и буду рассказывать об их проблеме в эфире. Но я всегда запрашиваю документы и связываюсь с другой стороной конфликта. Кроме того, многие звонят сразу мне, при этом игнорируя соответствующие инстанции. Если человека обманули, допустим, в магазине, я сначала отправляю его в Роспотребнадзор, либо это может быть полиция или суд.

Когда на руках уже есть документы, начинаю их изучать. Если имеется решение суда — это идеальный вариант, там изложены обстоятельства дела и хронология событий — многое становится понятно. Ведь порой люди на эмоциях не могут толком рассказать, что случилось.

— Бывают случаи, когда во время съемок выясняется, что человек не прав?

— Один раз такое произошло. Позвонила женщина, которая умоляла помочь найти без вести пропавшего мужа. Мол, у нее ипотека, дети, и грозит выселение из квартиры. Во время съемок выяснилось, что накануне исчезновения мужа они друг с другом сильно поссорились, хотя изначально героиня это отрицала. У них были проблемы со старшим сыном, который сел в тюрьму за наркотики. В общем семейная драма. И возник вопрос — мужчина пропал без вести или просто ушел от проблем, бросив семью? В итоге мы рассказали всю эту историю так как есть.

— Как отреагировала женщина?

— Позвонила, сказала, что стоит на мосту и собирается броситься вниз. Я не на шутку испугалась, но позже стало понятно — она просто пытается мной манипулировать. Причем по моей просьбе ее бесплатно проконсультировал юрист, который потом рассказал, что эта неутомимая женщина и им хотела манипулировать. После этого случая я всегда предупреждаю своих героев, что в программе обязательно докопаюсь до правды, и если они врут, выведу их на чистую воду. Это непременное условие моей работы.

Кто-то сразу отказывается участвовать, видимо, есть, что скрывать. Сейчас на съемки в «Частном случае» есть своеобразная виртуальная очередь — примерно на полтора месяца вперед. Потому что одна программа — это одна история.

— Люди, которым ты отказываешь, не пытаются угрожать?

— Нередко начинают стращать меня Малаховым (улыбается). Мол, раз я их не снимаю, они напишут в Москву. Как будто Малахов мой босс, и я сразу должна испугаться. Еще одна угроза — обещание обратиться в «Человек и закон».

— Что для тебя в работе самое трудное?

— Люди. У каждого своя правда. Когда говоришь человеку, что кроме него надо выслушать еще и вторую сторону, начинаются возмущения: нет, вы должны рассказать мою версию. Приходится ставить условие — либо мы снимаем с участием всех сторон конфликта, либо не снимаем вообще. Психологически тяжело снимать сюжеты о детских проблемах. Например, резонансный случай с Димой Гимадеевым, которого сделали инвалидом во время операции по удалению миндалин.

Или история с воздушным шариком в детском саду — ребенок вдохнул его и начал задыхаться, спасти его не удалось. Представьте, каково родителям, с которыми мы общаемся… У меня оператор потом ходил с мокрыми глазами.

— Как вообще абстрагируешься от всего этого негатива, бывает у тебя эмоциональное выгорание?

— Нет. У меня, наверное, защитной реакцией в таких случаях выступает желание выговориться. Например, после общения с каким-нибудь нехорошим человеком я тут же начинаю рассказывать об этом коллегам или мужу. То есть элементарно выплескиваю всю отрицательную энергию. Муж у меня программист, он немногословен и всегда готов меня выслушать, чем я и пользуюсь (улыбается).

— Не возникает мысли бросить все это к черту, не видеть никого хотя бы пару дней?

— Бросить не возникает, иначе давно бы уже это сделала. А в выходные стараюсь не думать о работе, у меня и так очень насыщенная неделя. Если кто-то звонит с серьезной проблемой, по возможности переношу разговор на понедельник, либо прошу отправить документы на почту. Но потом обязательно отвечаю человеку.

— Считаешь ли ты себя борцом за народные интересы?

— Нет, я просто очень люблю личные истории. Мне интересно их слушать и потом рассказывать об этом. Хотя нередко меня, действительно, пытаются представить борцом за права униженных и оскорбленных. Но часто люди сами виноваты в своих бедах и пытаются повернуть ситуацию так, чтобы выглядеть пострадавшими. К примеру, ко мне обращалась многодетная мать, жалуясь на то, что ее семью выселяют из муниципального жилья. Оказалось — квартиру они заняли незаконно, когда она пустовала.

Снимать эту историю для программы я не стала. Примерно 50 процентов людей, которые мне звонят, создают себе проблемы сами. Они ждут от меня сочувствия, но в подобных ситуациях я не могу его испытывать.

— Что есть приятного в твоей работе?

— Казалось бы все просто — есть «плохиши» и есть пострадавшие от них люди. Но в каждой истории существуют и «добрые феи», которые приходят на помощь в сложной ситуации. По моим наблюдениям, количество «плохишей» и «добрых фей» примерно одинаковое. И понимание того, что на каждого плохого человека найдется добрый, который поможет и поддержит ближнего, и есть самое приятное в моем деле.

Могу сказать, что ещё есть неприятного. Мы проводим огромную работу по сбору документов, целое журналистское расследование, которым вполне может пользоваться полиция. Но она этого не делает. Недавно была история с клиникой «Сибирская». Роспотребнадзор завалили жалобами тюменки, особенно пожилые, которых ушлые специалисты клиники раскручивали на кредиты. Три года никто ничего не мог с этим сделать.

Мы пришли туда со скрытой камерой, у меня нашли кучу болезней, и когда я «сорвала маску», сотрудники «Сибирской» вызвали полицию — думали, распоясавшуюся журналистку увезут в отделение. Но забрали в итоге их самих, при этом изъяли компьютеры, документы, что-то еще.

Когда я потом сидела в отделе полиции на Белинского, мне сказали «спасибо за работу» и пообещали обязательно связаться — ведь я предложила воспользоваться нашими съемками, данными пострадавших, чтобы закрыть эту клинику. Прошло почти два месяца — из полиции ни ответа, ни привета.

Точно такая же ситуация была с фирмой, сотрудники которой вводили людей в заблуждение, обещая 200% годовых. Мы тоже делали контрольную закупку. Пострадавшие написали коллективное заявление в полицию. Я была готова помочь в расследовании. Ответ идентичный: спасибо вам за работу.

— За что тебе бывает стыдно?

— Когда я записываю интервью с какими-нибудь подонками, которые говорят о том, что они белые и пушистые, мне стыдно за них. Например, история с благотворительным фондом, который создал Алексей Кирпичников. Он отправил больного раком ребёнка в Южную Корею. И когда семья прилетела туда, выяснилось, что фонд ничего не оплатил, их там никто не ждет.

Через некоторое время Кирпичникова задержали правоохранители по другому делу, я записала с ним интервью. Думала, будет каяться, а он даже не покраснел. Стоит рассказывает, что на самом деле ничего страшного не произошло: да, они отправили ребенка в другую страну без оплаты, но ведь никто же не умер… Я его слушала, и мне было стыдно — что есть такие отвратительные люди.

— Бывали случаи, когда на программу подавали в суд?

— С самого начала по моей просьбе нас «курируют» юристы холдинга, поскольку темы очень проблемые. У нас правило: каждое слово должно подтверждаться документально либо свидетелями. Пару раз в суды все-таки подавали, но для истцов они заканчивались ничем. Буквально недавно судья даже не стала рассматривать дело, отказав в удовлетворении иска.

— Заимствуешь ли ты опыт федеральных коллег? Смотришь ли программы наподобие «Человек и закон», «Нашпотребнадзор», «Ревизорро» и т. д.

— Мне, кстати, часто говорят, что я наша местная Елена Летучая, даже не знаю, как к этому относиться. С одной стороны, вроде как приятно, с другой, я же понимаю, что за Летучей стоит огромная толпа помощников. У нас кроме меня оператор, режиссер и монтажёр — четыре человека, которые делают программу. Трудозатраты несоизмеримы. Федеральные каналы, различные расследования периодически смотрю.

«Человек и закон», мне кажется, вообще прошлый век, они как снимали 10 лет назад, так и снимают, я не могу на них равняться. Плюс мне не нравится их менторский назидательный тон.

«Нашпотребнадзор» работает немного в другом формате, хотя иногда мы проверяем сферу услуг, салоны красоты. Была забавная история: мы несколько раз делали сюжеты про один из салонов, а потом они мне позвонили как потенциальному клиенту и пригласили на бесплатные процедуры. Я пришла и начала просто снимать на телефон, параллельно комментируя происходящее. Менеджер удивилась: «Вы опять у нас?» — «Так вы же сами меня пригласили» — «Пойдемте немедленно вычеркнем ваш телефон из базы» (улыбается).

— Работать в столицу не приглашали?

— Приглашали. Мне в родном городе комфортнее, тут я всех знаю, зачем куда-то ехать? Хотя если бы мне предложили зарплату как у Летучей, я бы еще подумала (смеется). На самом деле, было бы неплохо съездить в Москву на стажировку на пару месяцев. А жить там ужасно: толкотня, суета, метро, где все проносятся мимо, и ты думаешь, что тебя сейчас унесет вместе с этим потоком.

— Сколько тебе нужно денег для счастья?

— Были времена, когда я считала деньги: сколько у меня останется, когда я заплачу ипотеку, отдам за кружки ребенка… Если начинаешь высчитывать на калькуляторе сумму, которую можно сегодня потратить, выбирать продукты подешевле, значит, дела идут плохо. А вот когда просто складываешь товары в корзину, не глядя на ценник, и берешь то, что тебе хочется — все в порядке.

Сейчас у меня примерно такая ситуация. Денег должно быть столько, чтобы о них не думать. Ну и, конечно, любимую работу не брошу ни за какие богатства.

— Если не телевидение, то что?

— Хороший вопрос. Я всем своим знакомым в погонах говорю: если бы не стала журналистом, наверняка подалась бы в следователи, потому что мне это нравится. Хотя, по-моему, у них не так увлекательно, как у нас — много бумажной волокиты, отчетов и т. д. Как-то снимала сюжет про криминалистов, которые выезжают на место преступлений со всякими приборчиками, вот у них работа интересная.

— Можешь назвать свой главный недостаток?

— Вспыльчивость. У нас командная работа, ты понимаешь, что все старались, а кто-то один взял и подвел. В этот момент думаю: «Придушила бы!». Но приходится себя сдерживать, объяснять, в чем человек был неправ. Но вообще я очень резкая.

— Чем любишь заниматься на досуге?

— Выходные провожу с дочерью, ей сейчас 9 лет. Ходим в кино, гуляем, катаемся на великах, занимаемся домашними делами. Отдых в том и состоит, что я не думаю о работе, не решаю никакие вопросы, просто занимаемся всякой ерундой. Недавно дочь решила стать блогером, а я — ее продюсером, теперь мы снимаем видео для блога в Инстаграме. Меня всё время мучает совесть, что я ей мало внимания уделяю, но, судя по тому, что говорят окружающие, наоборот — избаловала. Хотя я всегда себя считала строгой мамой.

— Тебя узнают на улице?

— Практически никогда. Самое интересное, что узнают героев моих программ. Я их покажу один раз, они пишут ВКонтакте, что им не дают прохода. А я за несколько лет такой славы не добилась (смеется).

_Фото Людмилы Стойловой и из архива Анны Княжевой._