Алексей Гуськов: Если спросите, верю ли в чудеса, – верю. Вот верю!

_"Я вам очень завидую, сейчас вы увидите, наверное, лучший фильм в своей жизни!" - лично напутствовал тюменцев продюсер и исполнитель главной роли в комедии-притче «Вечная жизнь Александра Христофорова» Алексей Гуськов перед спецпоказом, состоявшимся в гостеприимном кинотеатре «Киномакс-Тюмень» в минувшее воскресенье, задолго до российской премьеры, намеченной на 18 октября. Тюменцы аплодировали. Авансом. А после фильма аплодировали с полным на то основанием. Алексей Геннадьевич — автор идеи и вдохновитель — вернувшийся в зал поговорить, кивал и благодарил._

Гость, артист театра и кино, продюсер, мастер художественного слова, знающий «Евгения Онегина» наизусть, казался очевидно утомленным долгим путешествием по России с востока на запад, длящимся с 25 сентября, когда состоялся первый показ в Южно-Сахалинске, однако на вопросы отвечал охотно и очень развернуто, увлекая рассказом, эффектно расставляя паузы и играя интонацией. Он скорее не отвечал, а изображал ответы, часто в нескольких лицах. Желающих задать вопросы было много, времени — мало, но кое-что удалось выяснить, включая некоторые секреты современного кинопроизводства.

Откуда взялась вечная жизнь?

— Несколько лет назад я наткнулся на опрос: что бы вы сделали, если бы вам была дана вечная жизнь и если бы вам осталось жить несколько дней. Самое удивительное — среди ответов такие варианты, как полететь на Луну, покорить Антарктиду, заработать много денег, были в конце, а первые у мужской половины были связаны с женской, а у женской — с мужской. Получается так, что самое ближайшее наше желание, самое главное, в котором мы себе признаемся, — быть любимым сию минуту и любить самому.

Идея оформилась на одну страничку. Когда появился соавтор, история получилась страничек на тридцать пять — выходила короткометражная картина, и была она какая-то туговато-серьезная.

На какое-то время идею забросил. А потом появились еще два автора. Случайно. Я сходил, ни много ни мало, на передачу к Ивану Урганту. У него там редактура — дай бог! И два таких перца — Павел Виноградов и Вячеслав Омутов. Я тогда заканчивал немецкую картину, нам нужно было в диалогах подправить текст с точки зрения русского языка, ментальности, юмора. Они это сделали блестяще.

И я им говорю, что есть такая идея. Ребята признались, что, конечно, мечтают писать для кино, но в основном занимаются недлинными сюжетами. Вот они-то и подарили сны героя, а еще идею некого парка, где может разворачиваться действие.

А потом появился Евгений Шелякин, режиссер ироничной интонации, он нашел еще одного соавтора Павла Усачева. Общими усилиями сценарий был закончен, и в числе сценаристов Женя Шелякин по праву стоит на первом месте.

Вся «Вечная жизнь…» снята на южном побережье Крыма, у моря. В конце — посвящение Бахтиёру Худойназарову, большому российскому кинематографисту, к сожалению, рано ушедшему. Вот он был романтик. Помните его «Лунного папу»? Худойназаров не мог в своих картинах без моря, без этого пространства, без кудрявой женщины на фоне волн. Это еще есть у Ангелопулоса.

Таким образом родился сценарий, таким образом, очень непросто, родилась такая вот, на мой взгляд, легкая картина.

О солнечном раздолбае

— Вы — второй человек, который сказал об этом (коллега задала вопрос о схожести героя Гуськова с персонажем знаменитой поэмы Венички Ерофеева «Москва — Петушки». — _Прим. авт._). Первый был Иван Демидов, который, помните, вел Музобоз: «Ты че, хотел народное кино, что ль, снять? Ты хотел такого солнечного раздолбая показать?» А потом про «солнечного раздолбая» я прочел в комментариях после премьеры, по-моему, в Хабаровске. Женщина написала, как ей не хочется, чтобы он уходил.

Да, действительно, это хотелось сделать.

Мы все стремимся к какой-то легкости, необязательности. Ночью едим таблеточки, думаем о жизни, а утром выходим и улыбаемся, хотим нравиться.

От меня у этого «солнечного раздолбая» в фильме не только лицо, глаза, психофизика, но и очень много мыслей. По поводу: для чего мы живем, где и как мы живем, почему мы по ночам выливаем в соцсети все, что накипело — клац! — и опубликовали. Утром вроде хочется убрать, ну да бог с ним. Отчего у нас так много якобы обид, почему мы в них погружаемся, продлеваем их, хотя жизнь такая быстрая, такая мгновенная. О том, во что сейчас превращается окружающий нас мир. Но он давно превращается…

Все мы воспитаны так: надо добиться, закончить, победить. Вот обязательно надо! А надо ли? Не знаю. И вот этот человек, актер парка развлечений, каждое утро надевает костюм римского полководца, выходит на арену, шипит партнеру: «Падай, падай! Ты че творишь?! По сценарию я тебя должен убить!» А дальше вдруг его переводят туда, где поспокойнее — в хлев играть Христа. Герой говорит директору: «Я тебе не прощу!» А тот ему в ответ: «Зря, ты теперь должен всех прощать!» И тот, принимая навязанную ему игровую функцию, отвечает: «Я прощаю тебя, каззел!» Но эта роль вдруг присваивается, и у человека меняется точка зрения на жизнь. «А вы кем работаете?» — «Иисусом. Но это в прошлом». — «Жаль, вы хороший Иисус». Присваивается уважение к чужому мнению, терпение, иной взгляд…

Меня, кстати, порадовало, что на тестовых просмотрах молодая часть аудитории очень полюбила отношения моего персонажа и героини Оксаны Фандеры, которая Христофорова все время, бесконечно лупит. Кстати, тоже на тестовом просмотре одна очень крупная замечательная женщина сказала мне: «Боже мой, спасибо вам за эту картину! — она меня даже приподняла, обнимая. — Я поняла, почему я бью своего мужа! Потому что я его так люблю! Я ему это объясняю, а он понять не может, обижается».

Ведь эта чуткая система отношений двоих построена на взаимном терпении, понимании, снисхождении. И все-таки мужчина по определению должен быть терпеливее в этой жизни.

«Это ад какой-то!»

— Я никогда не мечтал играть никакие роли. Вот никогда! Первое образование у меня вообще техническое. Но если возникает какая-то тема — в сценарии, либо режиссер предлагает — и во мне все начинает откликаться.

При этом слова меня не шибко волнуют, это в последнюю очередь. А почему мы все любим кинематограф? Большую часть информации, почти 70%, мы воспринимаем глазами. Кино — визуальное произведение. И очень сложно сложить визуальный ряд так, чтобы получилась та или иная история, с которой зритель себя будет ассоциировать, дофантазирует ее, потом начнет смеяться над ситуацией, потом — сопереживать ей и уходит счастливый. Это действительно очень сложно сделать. Это ад какой-то, честное слово!

О высшей лиге

— Давно занимаюсь продюсированием. Начал этим заниматься, когда все кино в России погибло — 1992 год, 1993-й. В 1995 году в нашей стране вышло всего пять фильмов. Вы просто этого кошмара не помните.

Телевидение не работало, ничего не было. Тогда мы с моим товарищем купили факс, раздобыли книгу о кинобизнесе, прочитали, как надо делать кино. Во-первых, из сценария сделать синопсис, во-вторых, перевести на все языки мира, в-третьих, отправить кому только можно. И вот мы сидели и четыре дня нажимали кнопку «Отправить факс». Самое смешное, что три ответа получили. В итоге сделали картину совместно с Германией.

Тогда я переживал, что ничего не понимаю. А потом стал руководителем студии, 124 человека в штате. Я сделал «Незнайку на Луне» — первый мультсериал, дальше — «Граница. Таежный роман» вместе с Александром Наумовичем Миттой, первый российский сериал, роман в кино — хорошо забытое старое. Там собрано целое поколение актеров, которое на несколько лет определило телевизионный формат в нашей стране. Кино тогда не было, его начали снимать в начале 2000-х. Об этом мало кто знает, я об этом, наверное, мало говорю.

Не все мои продюсерские проекты успешны, не в коммерческом плане. Вот телевизионные — да. Там просто. А здесь ты ходишь по топкой почве и понимаешь, получился у тебя фильм или нет, только на премьере. Причем не на гламурной премьере в Москве и Питере, не там! А вот в Южно-Сахалинске, Владивостоке, Хабаровске, Красноярске, Новосибирске, Екатеринбурге, Тюмени… (там прошли показы «Вечной жизни Александра Христофорова» с участием Алексея Гуськова. — Прим. авт.).

Я езжу, потому что мне важно, чтобы кино тут смотрели.

Я приезжаю и спрашиваю руководство кинотеатров, чем помочь? Как мне кувыркнуться, что мне сделать, чтобы вы так же полюбили то, что я делаю, и так же мне чуть-чуть помогли выплыть в этом огромном массированном потоке того, что привычно, того, что валит, накатывается?

А еще это мое совершенно искреннее желание увидеть, кто ходит в зрительный зал. И, поверьте, зрители ментально очень отличаются друг от друга, в зависимости от территории. Вот Дальний Восток — это совершенно отдельный зритель.

Зал во всех городах полный. Потому что, конечно, повод — гость приехал. Это все я делю на сто. Но у каждого кинотеатра есть свой сайт, странички в соцсетях и так далее. И вот там уже читаешь реальные отзывы.

Я смотрю, какая аудитория приходит на эту историю. Это принципиально важная вещь. Надо понимать: работать дальше или плюнуть на это? Ну, поверьте, я гораздо больше заработаю иначе. У меня есть программа по Пушкину. Всего «Онегина» знаю наизусть. Очень красиво читаю. Я соберу зал себе, соберу гонорар. Но смысл-то не в этом. Смысл в том, чтобы играть в высшей лиге.

У меня есть что доделать. Я не верю, когда мне говорят в Москве: «Да не-не, в кино ходят одни дебилы». Простите меня, но так говорят. Серьезно. Как у Данелии в «Кин-дза-дза»: «Скрипач не нужен. Ка-це, ка-це!» Да нет, Скрипач нужен! Иначе это все, говоря гастрономическим языком, в один страшнейший момент приведет даже не к фастфуду, а просто к одной строчке из фастфуда. И на мой взгляд, это неправильно.

О вере в чудеса

— Нам надо было заявить сказку. Как? Что старик дал герою — волшебное зелье или простую воду? В бытовой картине было бы просто. А мы специально добавили черно-белые сцены. Это из серии тем, которые невозможно объяснить логикой. Я еще с режиссером поспорил-повздорил: «Зачем ты рвешь зрительское восприятие?» Но в итоге сделали так сознательно.

Мы просто не понимали, как по-другому сложить многотемье истории, чтобы потом у молоденькой девочки (героиня Полины Пушкарук), которая героя вообще не воспринимает, как одно поколение не воспринимает другое, появилось право с ним объединиться. Когда она говорит: «Человек не может быть один, он не должен быть один! Даже если его брать не хотят!»

А Шурик верит в чудеса!

Вот я — за веру в чудеса. Если вы меня лично спросите: верю ли я в них? — Верю. Вот верю! Иначе скучно так, что, как у Чехова, нужно взять телеграфный провод и… Наша жизнь настолько понятна и предсказуема, что если не веришь в какое-то чудо, не восторгаешься, не дышишь чем-то, не надеешься… — ну все. Лег и помер.

О кино и ток-шоу

— Мы, наследники большого кинематографа, в определенный момент стали страной победившего артхауса. По одной простой причине. Что бы мы ни делали, это не попадало в зрительный зал. Единственный выходом для режиссеров были фестивали, желательно международные. Когда ситуация стала меняться — строились кинотеатры, появился прокат, телевидение начало поддерживать российскую киноиндустрию, зритель наелся того, что ему тогда было доступно — выросло поколение профессиональных режиссеров, продюсеров, операторов, сценаристов. И зритель стал голосовать рублем за российское кино. Это статистика, никто никакие рычаги не включал.

Мы говорим про артмейнстрим. Это сложнейшее, что в принципе может быть в кинематографе. И меня радует, скажу публично, что повалился «Зомбоящик», что провалились «Каникулы президента». Вот извините коллеги, но меня это радует. Это такая ржака, которая приходит с телевизионного формата, прожатая талантливыми, конечно же, людьми, но очень короткой дистанции, а дальше, что называется, кто на кого учился. Они считают, что кино и ток-шоу — одно и то же. Ни хрена! Это абсолютно, принципиально разные вещи. И зритель тоже в этом стал разбираться.

Вот я думал последние лет пять, почему не смотрю кино? Да ну, придешь, сядешь, картинка эта серая, по которой сразу понимаешь, что наши снимали.

Как это изменить? Человек хочет — и я его понимаю — прийти, сесть, уйти от своей кухни, от этой дороги, от проблем, и посмотреть такое кино, чтобы можно было сказать: «О, черт, хорошо! Красиво!» Не важно, о чем, но это должно быть красиво. Это мечта, сказка. Таковы законы восприятия, так должно быть.

При этом тема может быть какой угодно серьезной. К примеру, мой самый любимый фильм всех времен и народов «Не горюй!» Георгия Данелии. Комедия. Но там человек сам себе гроб купил, хотел себя похоронить шутя и умер. Или «Джентльмены удачи». Но это же про банду, к тому же там один из героев пытается покончить с собой. И это комедия, которая не теряет популярности. Но она просто сделана по другим законам.

Сейчас мы — российская киноотрасль — научились делать очень качественное кино, понимаем законы восприятия и стараемся их не нарушать, и это не мешает нам самовыражаться. И я хочу снимать только такое кино. Зритель, если чуть пообразованнее, поймет больше. Например, как в «Вечной жизни…» герой движется от идеи насилия к идее прощения и в итоге получает все. А кто-то просто посмотрит забавную историю. И на здоровье! Это же в любом случае развлечение.

О любимом

— С упоением вспоминаю два фильма в своей карьере. Это французский фильм-концерт, где я играл дирижера, и итальянский фильм, где играл Папу Римского Иоанна Павла Второго. Почему эти? Потому что там сразу были поставлены задачи, которые я не мог представить, что способен выполнить. К примеру, никогда не думал, что смогу дирижировать оркестром в 55 музыкантов. Режиссер-перфекционист был заражен своей идеей и заразил меня. А когда во время съемок в зал в знаменитом французском театре вдруг зашел Валерий Абисалович Гергиев и увидел меня за пультом, он аж вспотел. «Что вы здесь делаете?» — «Дирижирую». — «Вы с ума сошли?» Конечно, потом я объяснил, что это съемки фильма.

Он тогда сказал, что некоторых вещей просто не может быть. Вот они не могут быть, а со мной случились.

Кстати, нужно было говорить по-французски. Я никогда не учил этот язык. Но таковы были условия. И я это сделал.

И вторая картина, байопик. Там один грим занимал по четыре с половиной часа. Этот фильм тоже занял громадную часть жизни и по подготовке, по всему. Все-таки в мире два миллиарда католиков. Большая ответственность.

И слава пришла. Года через два я прилетел в римский Фьюмичино, меня вез таксист и все время вертел головой. В конце-концов попросил фото для своей мамы. «Почему?» — «Ну вы же тот русский актер!»

Быть артистом — работа, профессия, должность. Я должен исполнять ее перфектно. Я стараюсь это делать. Дальше начинаются чудеса. И за это я признателен.

А сейчас самая любимая картина — эта, «Вечная жизнь Александра Христофорова». Потому что еще не сделал следующую. Это тот ребеночек, который встал и пошел. Где-то, я вижу, он чуть с вихром, где-то прихромал. Но он красивый! И сейчас самый любимый.

Мы действительно эту картину снимали в невероятной радости. Была удивительная атмосфера. И не было актера, который бы не откликнулся на предложение принять участие в съемках, даже на роли без слов. Это дорогого стоит, ведь у всех по пять-семь проектов параллельно.

Кстати, в этой картине опыт тех, о которых я сказал. Ведь когда снимаешься, начинаешь смотреть, как сделано.

«Хочется ударить»

— Женя (Евгений Шелякин, режиссер. — Прим. авт.) на съемках сказал: пусть Смерть с героем играют в шахматы. Я говорю: «Слушай, ну это же Бергман!» — «Ну и что? Алексей Геннадьевич, сюжетов всего ничего, цифра окончательная со времен греков, все всё повторяют. А мне кажется, так будет здорово». — «Ну, твоя ответственность».

Я объясню. Все появляется не случайно. Вот я служу в театре Вахтангова. В доме героя на стене висит постер спектакля по Пушкину, где я играю Онегина. Мы хотели… Ну как. Подбросить чуть-чуть иронии. Это не цитаты! Это не сознательное прятание! Человек насмотренный считывает код Бергмана мгновенно. Смерть играет в шахматы с героем — «Седьмая печать». Мы этого не скрываем. Просто показываем, что тоже из этого мира, видели, знаем и чуть над собой посмеиваемся.

А еще там есть операторские «ляпы». Не буду вам рассказывать. Это сделано сознательно. Специально для любителей разобрать кино по косточкам такой вот маячок. Потому что там, условно говоря, по монтажу идет… Ну давайте, рассказываю!

По ходу боя в одной из сцен меч у героя то в правой руке, то в левой. Кадр перевернут. Монтажеру 23 года, разговаривать с ним невозможно, потому что хочется ударить — он ну все знает! «Алексей Геннадьевич, ну позвольте! Вы же смотрели и увидели только на цветокоррекции, на стопкадре?» Я говорю: «Да…» — «А так вы семнадцать раз посмотрели, заметили?» — «Нет. Но зачем?» — «Ну позвольте!» И я согласился. А потом понял, как эта хитрость монтажа, своеобразное ускорение, влияет на восприятие — как некий 25 кадр. Это к разговору о том, что у нас действительно есть реальные силы, с которыми можно работать, которыми можно гордиться и получать лучшие результаты.

О точке

— Я никогда не пересматриваю кино, потому что всегда хочется что-то изменить. Как продюсер я заканчиваю просмотры, когда мы делаем эталонную копию. Вот я вышел и для себя поставил точку. Все. Я больше не хочу это смотреть, не могу, потому что пределов совершенству нет, во-первых, а во-вторых, картина начинает жить помимо тебя.

И дальше — только зайти в зрительный зал, прислушаться: о, попало!

После тестовых просмотров, где сильно волновался, первый зрительский просмотр был в Южно-Сахалинске. И когда во время сцены «Кто хочет сказать? Нет, только не вы!», по залу прошло «ха-ха-ха», я мгновенно ушел, подумал: не буду мешать своей дурной энергией переживания, пусть отдыхают.