Нельзя недооценивать соотечественников, задумавшихся о высоком.
Непроглядный беззвездный скепсис окружал премьеру космического экшна «Время первых» режиссера Дмитрия Киселёва («Черная молния», «Елки»), спродюсированную Тимуром Бекмамбетовым и исполнителем главной роли Евгением Мироновым. «Освоение космоса, СССР, героический эпос почившей державы, агитка? Не…» — говорили осторожные коллеги. О, разборчивый потребитель, нельзя недооценивать соотечественников, задумавшихся о высоком. Тем, как нарабатывается горькая руда патриотизма в заведомо невыносимых условиях, первыми накануне прониклись тюменцы, побывавшие на специальном показе знакового кино в кинотеатре «Киномакс» в ТРЦ «Кристалл».
Историю все знают. Немного опередив американцев, русские первыми вышли в открытый космос. Финалочка «Времени первых» — ни много, ни мало, автограф того самого легендарного Алексея Леонова, второго пилота «Восхода-2», впервые вышедшего в открытое космическое пространство человека, ставшего главным консультантом этой автобиографической картины. Фильм посвящен памяти командира корабля «Восход-2» Павла Беляева.
Кажется, чтобы снимать блокбастеры на отечественном материале, не нужно ничего выдумывать. Буквально. Жизнь на этой одной шестой суши сама себе блокбастер. Это доказывает «Время первых», фактически снятое по хронике событий запуска «Восхода-2». Невыносимый будущий герой Леонов (Евгений Миронов), нудный Беляев (Константин Хабенский), тоже, впрочем, всегда готовый к подвигам, эпический Королев (Владимир Ильин), который и обеспечил их героическими возможностями на несколько жизней вперед. Историю тогда создавали эта троица да наши неистребимые российские реалии, когда-то, что должно работать, не работает, неизвестно что откуда берется и куда потом девается и всякий шаг — за грань возможного («Да почему же у нас все через жопу!» — говорит в один прекрасный момент порядком уставший герой Миронова).
Потрясающая работа художников и оператора. Раскадровка, планы, костюмы сработаны с шиком. Картинка: плотная черная фигурка в неизменной шляпе — Королев — катится по огромному пустому зеркальному холлу, на встречу с Брежневым. Или: голубой светящийся атмосферой бок Земли с одной стороны и белая фигурка человека в черноте космоса, фалом, как пуповиной, привязанного к крохотному шарику корабля, — с другой. Или две фигурки космонавтов в белом перед отправлением, кажущиеся заложниками посреди черных форменных кителей.
Органика героев и вовсе животно-магнетического свойства. Ильин, воплощая образ легендарного конструктора, работал размашисто, сочно («Неготовый объект в космос не полетит! Только через мой труп»). Совершенно сумасшедший, какой-то прозрачный и бестелесный Леонов у Миронова — это повзрослевший «маленький принц», первая же ассоциация, которая напрашивается, когда авторы фильма накидывают образов для начала. Светленький мальчонка, маленький Алеша, в ночном поле посреди звезд-светлячков слегка отталкивается от Земли и парит в пространстве. Умопомрачительная флегма Беляев у Хабенского едва реагирует на внешние раздражители — улетающего в открытый люк Леонова в рискованном прыжке, не выходящего на связь его же — уже в открытом космосе, тоскливую безысходность неподготовленной ночевки в зимнем лесу, когда Беляев деловито прячет бортовой журнал с данными выполненного задания в шлем с надписью СССР, чтобы точно нашли. Кто еще мог выдержать этот нечеловеческий полет: титан, ожидающий двое бессонных суток на Земле, пария и философ.
Особый поклон сценаристам за мастерское умение органично обходиться без мата, когда он необходим, используя при этом вполне приемлемую лексику и не теряя правдоподобия.
Но самое ценное — это как раз повод, щедро данный затеявшим этот проект Мироновым со товарищи, исследовать свойства той горькой руды, из которой ковались советские подвиги. Кому это было надо? Мифической родине, не замечавшей под многотонными ступнями своих граждан? Леонову, по семье которого эти ступни как раз и прошлись с хрустом, лишенному корней, и оттого словно уже повисшему в пространстве, при этом не теряющему странного истерического оптимизма? Беляеву, много раз сдержанно прощавшемуся с жизнью?
Никто не дает прямых ответов. Зато дают взъерошенного, непривычного без скафандра Леонова после возвращения, который подхватывает на руки бегущую к нему по аэродрому дочь. Наплевав на регламент и официоз и кружа ее, он, словно сам возвращается в детство — так давно потерянный отец кружил мальчика в ночном поле, куда тот забрел за ответами на свои детские вопросы. Виток совершен: один ребенок, другой ребенок. Тут неясными очертаниями проступает что-то помимо грозных лозунгов родины: мечтать, не бояться, преодолевать, любить.
Благодарные зрители, просидевшие в оцепенении почти два часа, захваченные историей с известным концом, с чувством аплодировали авторам, которые, конечно, не услышат эти аплодисменты, но, может, почувствуют. На 22 витке…
