Третья выставка работ Геннадия Райшева, открывшаяся в музее ИЗО, посвящена графике художника. Творчество «северного гения» и на сей раз не ограничивается пределами обыкновенной тюменской «этнической» темы, но простирается дальше, затрагивая куда более давние культурные пласты, делая экспозицию неожиданно интересной.
Третья выставка работ Геннадия Райшева, открывшаяся в музее ИЗО, посвящена графике художника. Творчество «северного гения» и на сей раз не ограничивается пределами обыкновенной тюменской «этнической» темы, но простирается дальше, затрагивая куда более давние культурные пласты, делая экспозицию неожиданно интересной. Начнем с того, что Райшев как иллюстратор необыкновенно убедителен. Северный изобразительный стиль, традиции которого хантыйский художник сочетает с немалым опытом профессионального живописца, просто создан для книжной иллюстрации. Лаконичный северный рисунок — все эти иероглифичные человечки и тамги-орнаменты — безболезненно переносятся на белоснежную поверхность печатного листа. Как доказало советское книгоиздание, подобная графическая манера может быть удачно применена не только в картинках к чукотским или орочским сказкам. Особый интерес вызывают иллюстрации Райшева к книгам, классическим во всех смыслах — гомеровским поэмам, Калевале, книгам Пушкина и Лермонтова. Всякая иллюстрация гомеровских поэм и, соответственно, их восприятие зрителем определены давней живописной традицией, восходящей к классической античности, и творчеству ее почитателей — художников Возрождения. Отсюда — предстающие в нашем воображении Гектор в рыцарских доспехах, прощающийся с пышной Андромахой и мраморный Лакоон с сыновьями. Тонкость в том, что Гомер жил в эпоху, на полтысячи лет предшествовавшую классике с ее культом прекрасного тела, Парфеноном и олимпийскими играми. Исследователи мифологии гомеровского периода указывают, что в основании поэм знаменитого слепца лежит история общества, еще не совсем отделившегося от природы, утверждающего свою человечность в борьбе между собой и с миром мрачных божеств. Как свидетельствуют интервью, cами поводы создания этих работ Райшева напоминают о мотивации древних эпических сказителей, воспевавших славу и, что немаловажно, ужасы постоянной войны. Северный художник, по-видимому, интитуитивно угадывает, реконструирует этот самый древний, архаический слой «Илиады» и «Одиссеи», восстанавливая его с помощью инструментов, присущих мифологии его собственной культуры. Реальность эпической картины мира мистична, и предстает в иллюстрациях Райшева сплошной метафорой, отражающей метаморфозы мира как ужасного и могущественного божества. Сцилла и Харибда в виде гигантских зубастых скал, розовоперстая Эос в виде отрубленных рук, торчащих из океана, «прекрасная» Елена, лишенная всякой индивидуальности, но имеющая, как и подобает архаической богине, огромный бюст. Но такой подход, аутентичный для «Илиады» и «Калевалы», не совсем годится для иллюстрации «Медного всадника» или «Кавказского пленника», которые, лишившись всякого психологизма и живописности, превращаются всего лишь в курьезы. Герои Пушкина и Лермонтова имеют имена и фамилии, они не могут быть нарисованы с пустыми глазницами, подобно древним безымянным идолищам. Один из трех экспозиционных залов посвящен линогравюрам 70-х годов. Райшев использовал популярную тогда технику линогравюры не только для монохромной графики, но и для цветных эстампов. Характерно, что его серии с тетеревами и видами северных деревень, схожие или идентичные по композиции, но разные по цвету, перекликаются с мировой классикой поп-арта. Даже палитра, которую Райшев использует для своих серий напоминает хиты Энди Уорхолла. Именно разноплановость, разножанровость представленных на выставке работ дает повод согласиться с искусствоведами, которые не сомневаясь называют Геннадия Райшева гением.
